А. Веста - Звезда волхвов Страница 20

«Рыбы — последний, двенадцатый знак Зодиака. Прецессия Солнечной системы совершает свой полный круг за 25 000 лет. Каждые 2000 лет точка пересечения эклиптики и зодиакального круга смещается на один знак Зодиака. Сейчас она переходит из созвездия Рыб в созвездие Водолея. Космические энергии покидают религии, рожденные под знаком Рыб! Тысячелетнее разделение и борьба религий уходит в прошлое. Мир вступает в эру Водолея, в эпоху синтеза и Преображения. В России находится астральная проекция созвездия Водолея. Знак Рыб обретает значение материнского лона для нового эона…» –

вещала одна из мерзких статеек.

Амулет, найденный у порога склепа, тоже был знаком «рыбы», похожим на тайный пароль древней секты. Это изображение, как и многие символы христиан, по своему происхождению было вполне языческим и в древности звалось «Vesica piscis», «Рыбий Пузырь», или «Корабль-рыба». С начертания двух пересекающихся дуг в Египте начинали постройку пирамид. Этот знак — основа священной геометрии. Может быть, «рыба» на холме — символ завершения и перехода к новой эпохе? А может быть, краеугольный камень в строительстве некой священной пирамиды или пристань незримого корабля, ковчега последних времен? Тогда придется допустить, что все семь старцев были еретиками и исповедали тайный языческий культ. И последний восьмой старец, схимонах Феодор, тоже посвящен в эту тысячелетнюю мистерию.

Внезапно владыка ощутил, что под ним больше нет опоры, и его холеное грузное тело зависло на страшной высоте. Еще мгновенье, и вертолетный рокот оборвется, стремительное падение вызовет короткую дурноту, и все померкнет в железной давильне. Его падение будет напоминать бесславный полет Симона Волхва, молитвами Святого Петра низведенного с небес. Симон Волхв вошел в церковную историю как ложный чудотворец. Этот языческий волшебник умел целить и воскрешать. Он летал по воздуху и, аки посуху, переходил море. Он часто являлся за сотни верст от места своего действительного пребывания. Он умел оживлять давно высохшие цветы и вызывать духов. Однажды Симон Волхв пожелал вознестись на небо. Подвластные волхву духи выполнили приказ и унесли его в поднебесье, но Святой Петр своими молитвами разогнал бесов. Волшебник упал и разбился насмерть. Но чем он лучше Симона, со своими ложными чудесами вокруг Досифеева родника? Есть и еще один чисто церковный грех, связанный с именем уже другого Симона, известного по Деяниям Апостолов. Этот нечестивец возжелал купить апостольское рукоположение. Так впервые явилась миру симония — святотатство духовное, и у того Симона нашлось немало последователей, торгующих церковными должностями за взятки или за особые услуги, в том числе за те, за которые некогда был разрушен Содом.

Отец Валерий не слышал ликующих возгласов. Из бутылки, открытой Шпалерой, на подрясник брызнуло шампанское. Он не заметил этого. Сквозь мучительную тревогу он хотел понять то, что хотели сказать старцы этим простым угловатым знаком.

Вечерело, внизу светилась россыпь огней, похожих на огни маленьких жаровень или на раскаленные угли в чашах. Владыка протер глаза, не веря самому себе. В тумане на заповедном лугу светились огненные зигзаги: угловатый «знак рыбы».

— Что-то не так? — поинтересовался Шпалера. — Что вас так встревожило, ваше Преосвященство?

— Слава Богу, ничего страшного: немного грудь прихватило… — Владыка Валерий потер кольнувшее сердце. — Эти огни… Что это?

— Неформалы лагерем стали. Как «наследники русского исторического язычества» требуют возвращения общине Велесова холма. Думают, что на Руси-матушке нынче все дозволено! Не волнуйтесь, я уже дал приказ их убрать…

Владыка не слушал причитаний Шпалеры, думая о другом. Тысячу лет яростно сопротивляется язычество. Загнанное в медвежьи углы, лишенное вождей и святынь, оно продолжает жить и смущать сердца.

Свое служение владыка Валерий начал в маленьком приходе вблизи Переславля-Залесского. Места эти в древности населяли язычники: мерь и чудь. От тех времен остался лишь «„мерский“ камень», больше известный как Синь-Камень. Когда-то этот ледниковый валун двенадцати тонн весом возлежал на самой вершине Ярилиного холма. Каждый год к мерзкому камню стекался народ из Переславля и творил камню различные почести. Через пятьсот лет такого безобразия царь Василий Шуйский повелел сбросить камень с вершины холма. Ледниковый валун скинули с Ярилиной плеши и закопали в топкий берег. Но через несколько лет камень вновь взошел поверх земли, продолжая привлекать толпы ослушников, исполняя их желания и смущая народ неведомыми голосами. Тогда решено было перевезти камень по льду на другой берег Плещеева озера, чтобы уложить в подножие церкви. Но обитающий в камне бес яростно воспротивился переезду. На середине озера лед под камнем просел, и Синь-Камень ушел на дно. Однако через шестьдесят лет проклятый валун вновь оказался на берегу и с тех пор самостоятельно передвигается вдоль береговой линии. Не так ли и язычество? Оно взошло из-под многовекового спуда и теперь мрачно и упорно прокладывает межу через русское поле.

— Эта фигура из костров что-то означает? — допытывался Шпалера, чувствуя, что в его вотчине творится неладное.

— Нет… не знаю, — рассеянно ответил владыка.

Липкий жар сменился ознобом, словно под плотной шерстяной рясой гулял сквозняк. Владыка Валерий больше не сомневался в том, что вокруг него тлеют угли заговора. Его могущественный и всезнающий враг делает все, чтобы лишить его духовной силы, достоинства и спокойствия, присущих его сану. Этот великан тычет в него концом палки, дразнит, вызывает на нелепые броски и гонит к обрыву, за которым клубится тьма.

Всю жизнь служа «небу», владыка Валерий оставался глубоко земным существом, в том смысле, что за дверью гроба ему представлялась пугающая неизвестность. Он привычно учил своих прихожан «вечной жизни», но сам не понимал смысла аксиомы, которую втолковывал ученикам. Темное облако надвинулось вплотную. Его, как потерявший весла плот, уносило в неведомое море. И не его одного. Он вспомнил, как за последние дни осунулся и сдал настоятель Нектарий. В глубине души владыка Валерий любил и жалел старика, но не принимал его непротивления. За веру Христову надо бороться здесь на земле, не уповая на высшее воздаяние, и в этой борьбе хороши все средства, если они оправданы великой целью. Это и было его путеводной звездой в круговороте знаков и событий. Его щитом была вера в свою правоту, его оружием — решимость идти до конца. Даже «палица», шитый золотом «ромб», висящий на его правом бедре во время служб, был не просто частью епископского облачения, это был духовный меч, врученный ему по рукоположению от апостолов для обороны Церкви от видимых и невидимых врагов.

Владыка должен был срочно спуститься в залитый водой подвал и разрешить последнюю тайну Досифея. Из всеобщей, таинственной, полной притягательных ожиданий, эта тайна превратилась в его личную свербящую боль.

Он успел прочесть завещание старца и теперь обладает этой почти непристойной тайной. Уронив свиток в огонь, он совершил, не больше не меньше, акт жертвенного служения, избавив от неодолимых трудностей и настоятеля Нектария, и саму Матерь-Церковь. Но кто поймет его одинокое стояние в этой борьбе? Кто оценит риск, который он принимает на себя ради всеобщего спокойствия и благолепия?

К сожалению, вся эта воодушевляющая рапсодия была слышна лишь ему одному, и владыка Валерий «замолчал», в особой духовной тишине готовясь к дерзкому броску в Тайная Тайн.

Глава 14

Царица Флора

Милый Вася, я снялася

без одежды, голая.

Милый Вася, не стесняйся, —

это мода новая!

Севергин сдал последний экзамен и, освободившись от главной заботы, позвонил по домашнему телефону Лады.

— Да, я ее сестра…

Молодой голос на том конце провода не выдал тревоги. Да и Севергин ни словом не обмолвился о своих опасениях, но осторожно сообщил, что Лада отсутствует без веских причин.

— Нет, она не объявлялась и не звонила, — пел далекий голос. — Это официальное расследование? Пока нет… Вы настаиваете на встрече? Хорошо… Ваша фамилия Севергин? Неужели… Я буду ждать… Около десяти вечера, не поздно для вас?

Он уже повесил трубку, но мелодичные струны смолкли не сразу: блазнили, манили на острые камни. В их переливах чудился плеск лебединых крыльев. И Егор невольно вспомнил сказку Будимира о Ладе и Марене, о черном и белом гоголе, воюющих от сотворения мира.

Он успел отоспаться после бессонной ночи. Вспомнив серебристую усмешку в голосе незнакомки, он побрился тщательнее обычного, надел свой лучший костюм и дорогие ботинки. Зачем-то проверил гладкость подбородка, и от этого стало как-то тревожно и нехорошо, словно он собирался на тайное свидание.