Стивен Сейлор - Орудие Немезиды Страница 20

— Но вас привез сюда мой корабль, и ваш гонорар будет выплачен из моего кошелька. Это делает меня вашим нанимателем.

— И все же, с вашего позволения, я предпочел бы до времени сохранить свои догадки при себе. Порой информация подобна соку, выдавленному из грозди винограда: он должен перебродить в темном и спокойном месте, вдали от пытливых глаз.

— Понимаю. Хорошо. Я не буду вас торопить. Откровенно говоря, ваше присутствие здесь не больше чем трата вашего времени и моих денег. Но Гелина настаивала, и поскольку убили именно ее мужа, я решил пойти ей навстречу.

— А самому вам не любопытно узнать, кто именно убил Луция Лициния? Как я понимаю, он был вашим родственником и многие годы управлял вашей недвижимостью.

— Вообще не имеет значение, кто его убил. Гелина, конечно, рассказала вам о сбежавших рабах и о буквах, нацарапанных у ног Луция? Сам тот факт, что это случилось с одним из моих родственников, на одной из моих собственных вилл, возмутителен. И закрыть на это глаза невозможно.

— И все же есть много оснований считать, что рабы в этом преступлении невиновны.

— Какие такие основания? Ах да, я забыл, ваша голова — это своего рода шкатулка, в которой медленно бродит истина. — Он зловеще улыбнулся. — Метробий, несомненно, мог бы много наговорить на эту тему, но я слишком устал, чтобы слушать эти разговоры. Ах, эти счета — сплошной скандал. — Он отвернулся от меня и склонился над лежавшими на столе свитками, всем своим видом показывая, что мне у него больше делать нечего. — Я и понятия не имел о том, что Луций стал таким неосторожным. С побегом раба Зенона в этих документах вообще нет никакого смысла…

— Я вам больше не нужен, Марк Красс?

Погруженный в свои счета, он, казалось, меня не слышал. Я огляделся в комнате. Пол был покрыт толстым ковром с геометрическим рисунком в красном и черном цветах. У стен справа и слева сплошь тянулись полки, забитые свитками, одни из которых были просто свалены в кучу, другие же аккуратно разложены по ящичкам. В стене напротив двери было два узких окна, выходивших во внутренний двор перед домом, ставни которых были закрыты от холода, а изнутри на них были плотно сдвинуты темно-красные шторы.

Между окнами, над столом, за которым работал Красс, висел портрет Гелины, безупречный и, как говорят греки, одухотворенный. На заднем плане высился Везувий, сверху было голубое небо, а внизу зеленое море. Образ Гелины на переднем плане, казалось, излучал глубокое спокойствие и изящество. В правом нижнем углу полотна четко значилось: ИАЙА ЦИЗИЦЕНА. Она выписала букву «А» с причудливым завитком, резко переходившим в уходящую вправо подчеркивающую прямую.

По обе стороны стола стояли невысокие тумбы с небольшими бронзовыми фигурами, каждая высотой человеку по локоть. Левую мне не было видно, так как она была закрыта небрежно брошенным на нее плащом Красса. Та же, что справа, была фигурой Геракла, с дубиной на плечах, обнаженного, если не считать накинутой на него львиной шкуры. Странный выбор для библиотеки, но придраться к ней как к произведению скульптуры было невозможно. Волосинки львиной шерсти были выполнены очень тщательно, и вся текстура ее замечательно контрастировала с гладкой мускулатурой обнаженной плоти. Видно, Луций Лициний был так же беззаботен в отношении произведений искусства, как и в отношении бухгалтерских книг, подумал я; гриву льва уже тронула коррозия.

— Марк Красс… — повторил я.

Он вздохнул и движением руки отпустил меня, не поднимая голову.

— Да, можете идти. Полагаю, я ясно дал вам понять, что не испытываю никакого энтузиазма в отношении ваших намерений, но буду содействовать во всем, чтобы вам ни понадобилось. Но прежде обратитесь к Фабию или Муммию. Если вас что-то не удовлетворит, идите прямо ко мне, хотя я не гарантирую, что вам будет легко меня найти. У меня здесь очень много дел до возвращения в Рим, а времени очень немного. Главное при этом то, чтобы, когда это дело будет закончено, никто не смог сказать, что истина осталась нераскрытой и что справедливость не восторжествовала. — Он наконец повернул голову в мою сторону, впрочем, только для того, чтобы подарить мне неискреннюю улыбку в знак окончания аудиенции.

Я вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. Стражник предложил провести меня, но я сказал ему, что хорошо запомнил дорогу. Я задержался в центральном атриуме, чтобы еще раз посмотреть на труп Луция Лициния. Хотя, как видно, в курильницу было положено много благовоний, запах разложения, подобно запаху роз, ночью становится сильнее. Я уже прошел полдороги до своей комнаты, как вдруг резко повернул обратно. Стражник удивился, не без некоторой подозрительности. Он настоял на том, чтобы первым войти к Крассу, прежде чем впустить меня. Потом вышел и закрыл дверь, снова оставив нас вдвоем.

Красс по-прежнему был погружен в бумаги. Теперь он сидел в нижней рубахе, сняв тунику для верховой езды и бросив ее на этот раз на Геракла. Почти сразу после моего ухода один из рабов принес ему поднос с дымившейся чашкой, содержимое которой он теперь отпивал маленькими глотками. В воздухе стоял запах мяты.

— Да? — он нетерпеливо поднял бровь. — Я что-то упустил?

— Сущий пустяк, Марк Красс. Возможно, я глубоко ошибаюсь, — сказал я, снимая его тунику с Геракла. Ткань еще хранила тепло его тела. Красс посмотрел на меня почти злобно.

Ясно, что он не привык к тому, чтобы его личных вещей касался кто-то посторонний.

— Очень интересная фигура, — заметил я, глядя на Геракла сверху.

— Еще бы. Это копия с оригинала, стоящего в моей вилле в Фалериях. Луцию она очень понравилась, и я велел сделать для него копию.

— Какая ирония судьбы в том, что именно она была использована для того, чтобы его убить!

— Что?

— Мне кажется, достаточно посмотреть на эту кровь, чтобы убедиться в этом, Марк Красс. Что вы скажете об этом похожем на ржавчину веществе, застрявшем на гриве льва?

Красс поднялся, не отрывая глаз от скульптуры, взял ее обеими руками и поднес под самую висячую лампу. Молча вглядевшись в следы крови, он поставил ее на стол и спокойно посмотрел на меня.

— У вас очень острый глаз, Гордиан. Но представляется совершенно невероятным, как такую громоздкую вещь можно было протащить по всему коридору до атриума, чтобы убить ею Луция, а потом отнести обратно.

— Переносили не фигуру Геракла, — заметил я, — а тело.

Лицо Красса выражало сомнение.

— Судя по тому, в каком положении был найден труп, его тащили по полу. Из этой комнаты до атриума не слишком далеко, чтобы сильному человеку было трудно это сделать.

— А еще легче двоим, — согласился он, и я понял, что он имел в виду исчезнувших рабов. — Но где другие следы крови? Их должно было быть больше на статуэтке, да и на полу должен был остаться след.

— Не обязательно, если под голову подложили, скажем, что-нибудь из одежды, ею же могли вытереть возможные следы на полу.

— Но откуда она могла взяться, эта одежда?

— Марк Красс, простите мне мое предположение, но я попрошу вас не говорить никому другому о том, что сейчас скажу. Правда, Гелина, Муммий и двое из рабов об этом уже знают. Да, найдена накидка, пропитанная кровью, в обрыве под дорогой. Кто-то явно пытался сбросить ее в море.

— Значит, эта окровавленная накидка, одно из ваших открытий, о которых вы упоминали как о секретах, которые должны перебродить у вас в голове? — Взгляд Красса пронзил меня.

— Да, — подтвердил я, присев на корточки, чтобы посмотреть, нет ли на полу следов крови. Вряд ли накидкой можно было стереть кровь с ковра, но в полумраке никаких ее следов увидеть было невозможно.

— Но к чему было убийцам перетаскивать тело? — Он снова взял скульптуру, теперь одной левой рукой, а пальцами правой потрогал засохшую кровь и тут же с гримасой отвращения снова поставил ее на стол.

— Вы сказали «убийцы», Марк Красс, а не «убийца».

— Так ведь рабы…

— Возможно, тело перетащили и выцарапали начало имени Спартака как раз для того, чтобы заставить заподозрить рабов и ввести нас в заблуждение.

— Если, конечно, рабы не намеренно перетащили тело на самое видное место и не нацарапали это имя демонстративно.

На эту мысль ответа у меня не было. Одно сомнение вызывает другое.

— Кажется маловероятным, чтобы убийство могло быть совершено в этой комнате так, чтобы никто ничего не услышал, особенно если перед такой развязкой произошел какой-нибудь спор или же Луций мог хотя бы вскрикнуть. Спальня Гелины рядом, через коридор. Непривычный шум обязательно разбудил бы ее.

Красс сардонически улыбнулся.

— Гелину можете не брать в расчет.

— Да? Почему же?

— Гелина спит мертвецким сном. Вы, может быть, обратили внимание на ее пристрастие к вину? Это у нее старая привычка. В коридоре можно устроить пляску под цимбалы, а она и не пошевельнется.