Александр Омельянюк - Високосный, 2008 год Страница 21

Этим же вечером Платон понял, что пожилая учительница Людмила Ивановна, так восторгавшаяся его творчеством, как неожиданно появилась в его окружении, так и неожиданно, выписавшись, уехала.

Прочитав на закуску ещё и «Папирус», она почему-то сравнила Платона с Достоевским, хотя бы в части божьего озарения. Или такого же сумасшествия — добавил про себя в прямом и переносном смысле автор.

А как-то раньше, в один из традиционных вечеров, Людмила Ивановна представила Платону некую Оксану, бывшую гимнастку, спортсменку, чемпионку.

Платон сразу ответил, что он так и понял. А на вопрос, как? промолчал, про себя подумав: У неё слишком волевое лицо человека, привыкшего локтями расталкивать соперников.

А позже, по разговору других женщин между собой, Платон случайно услышал, что эта Оксана, оказывается, ссорилась со всеми в своей палате.

Поэтому её переселяли из палаты в палату, пока не выселили совсем, вылечив. К счастью для больных из других палат, она ушла.

И Платону было непонятно, то ли Людмила Ивановна демонстрировала ему свою Оксану, то ли наоборот, она показала Оксане Платона, представив его ей, как диковинку — будущего известного писателя и поэта.

Ночь с понедельника на вторник, предпоследняя пребывания Платона в больнице, в основном прошла тихо. И только к утру начали раздаваться специфические звуки.

Поначалу Платона разбудил храп соседа Владимира, страдавшего лёгкой отдышкой от курения.

Потом он почувствовал, как его дающее начало жизни привстало и не давало спать дальше. И он уже представил, как приедет домой и разложит Ксению на диване.

Платон уже почти проснулся. Поэтому звуки ночной жизни легко доходили до чуткого уха страждущего. По утру уже захрапел коренной Сергей из тройки, лежащих у противоположной стены. А то отличились и его пристяжные Николай и Дмитрий. На флангах у Сергея ночные снайперы отметились одиночными выстрелами.

А после завтрака, методистка трудотерапии, весёлая и даже озорная Светлана Петровна, женщина предпенсионного возраста с большими диоптриями, вела занятия не только профессионально, но очень добродушно и даже весело. Было заметно, что она любит и уважает свою работу и пациентов. А те отвечали ей взаимностью.

Вместе с Платоном из соседней палаты выписывался и, старший его на год, тот самый добродушный пенсионер Валерий Михайлович, бывший высококвалифицированный рабочий из оборонки.

На оборону, во всемирно известном ОАО НПП «Звезда» в Томилино, в настоящее время работал наладчиком и Дмитрий Булдаков.

Его сосед, Сергей Алексеевич Илюшин, в свои пятьдесят один, выглядел тоже моложе своих лет, несмотря на, придававший ему излишнюю солидность, большой живот.

Не работал только один Владимир Николаевич Пегов, уже пять лет, из своих пятидесяти четырех, находившийся на пенсии по инвалидности.

Бывший инженер-строитель, из-за квартиры, последние трудовые годы проработал мастером в ПЖРК. Бывший борец в своё время был заражен грязной иглой при откачке жидкости из распухшего от ушиба колена.

В других лечебно-физкультурных, но уже тренажёрных кабинетах реабилитационного центра, с контингентом работала молодая женщина, симпатичная блондинка, методист Елена. Она, как многостаночница, только и успевала переходить от одного тренажёра к другому, то и дело, следя и подсказывая больным-спортсменам.

Но заправляла всей этой физкультурой вакханалией Валентина Николаевна.

Именно она назначала конкретные лечебно-физкультурные кабинеты, тренажёры и упражнения. Но и сама вела самую сложную зарядку, от которой поначалу и болели все выступающие части тела Платона.

Пациентам приходилось вертеться, чтобы успевать пройти все предписанные им процедуры. Лично Платон посещал кабинет массажа, два кабинета физиотерапии, и четыре лечебной физкультуры: два у Елены, по одному у Светланы Петровны и Валентины Николаевны. Именно с её кабинета и начинался лечебно-реабилитационный день Платона.

Некоторые его соэтажники по 10-ой ревматологии не успевали до обеда пройти всё им назначенное. По этому поводу быстро выздоровевший Платон даже пошутил:

— «Да! Время здесь быстротечно! Особенно до обеда. Только не успеваешь одно, как тут же не успеваешь другое!».

После обеда Платон начал понемногу собираться. Начал с бумаг. Посмотрел, что написано, а что ещё надо дописать.

Разобрал рукописи и убрал их, выйдя на последнюю прогулку с одним лишь блокнотиком, ручкой, диктофоном и отцом Митрофаном. И оказалось не зря.

Перед сном, вспоминая эту свою последнюю прогулку по парку, мысленно прощаясь с ним, Платон сочинил и прощальное стихотворение.

По аллеям паркаЯ бродил с тетрадкой,Когда было жарко,И писал украдкой,

На скамейке сидя,Под тенистой липой,Никого не видя,Скрывшись тихой сапой.

Я писал о небеГолубом сегодня,Заходясь весь в негеС утра до полудня.

Под лучами СолнцаЯ не опалился.Им я сыт до донца.Давно уж закалился.

Поутру в среду, в день выписки, проснувшись даже чуть раньше и первым делом записав его осенившее, Платон завершил обычные физкультурно-гигиенические процедуры и приступил к сборам.

Снимая постельное бельё, он периферическим зрением уловил, украдкой на него брошенный, завистливый взгляд проснувшегося, но ещё не вставшего, Дмитрия, который по срокам должен будет выписываться следующим.

Вскоре, встав с постели, поначалу безмолвствовавший Дима, всё же выдавил из себя:

— «Доброе утро!».

Платон ответил, а про себя подумал: О! Ещё не всё потеряно!

Впрочем, относительно Дмитрия Константиновича, он был всё-таки спокоен по части культуры общения того, ибо слышал его возмущённые высказывания по поводу невежливости многих людей, в частности беспардонности и хамства многих женщин.

Последняя ночь на редкость прошла тихо. Никто не храпел и не пердел, почти.

— «Видимо лечение пошло на пользу?!» — лёгкой иронией отметился Дмитрий на информацию об этом Платона.

И только один, толком не спавший Платон, знал сокровенное, что поначалу ночи храпом всё-таки отметился Владимир, а порчением и так спёрнутого воздуха теперь уже и самый молодой Николай. Платона поразила разница между группами его сопалатников. Если первая любила юмор и свежий воздух, явно способствовавшие хорошему настроению и выздоровлению, то вторая, первоначально — закрытые окна и брюзжание по поводу своих болячек — явные признаки загнивания души и тела.

Но Платон заметил, что день ото дня у них стала возрастать потребность и в свежем воздухе, и в юморе.

Дай-то бог! — мысленно пожелал он коллегам дальнейшего процветания.

— «Ну, ладно! Завтрак ведь на носу» — объявил всем более расположенный к иронии Дмитрий.

— «Надо и нос почистить!» — поддержал того Платон.

Вскоре он объявил коллегам, что можно идти в столовую, народу мало. Но никто даже не пошевелился, что вызвало не только удивление, но и раздражение ветерана палаты.

У людей, не принимающих чужой опыт, предполагается отсутствие здравого ума.

Это в полной мере можно было отнести и к новым соседям Платона по палате. На его конкретные советы по-поводу времени еды, уколов и прочего, они не реагировали. Словно Платон здесь не был в течение почти месяца.

А! Понятно! Они хотят сами приобрести свой опыт! — решил он.

После завтрака и последних физкультурных процедур Платон был приглашён лечащим врачом Людмилой Викторовной за выпиской.

С любовью глядя в его глаза, она подробно объяснила ему всё необходимое, в заключение объявив, что ждёт его на следующий год, а оставшееся сегодняшнее время до получения документов, в том числе и обед — его.

Выписку и закрытый больничный лист сестра-хозяйка Людмила Яковлевна принесла даже раньше обычного. Ведь до этого Платон успел по её просьбе обрезать и замазать макушку ещё одного растения из другого вестибюля.

А на место Платона прибыл уже очередной больной.

Лечебный поток не прерывался ни на день, ни на койко-место!

Глава 4. Отец Митрофан

Накануне выписки из больницы, после обеда, Платон в вестибюле отловил священника и попросил его о вечерней аудиенции, в связи с завтрашним своим отъездом. Польщённый, тот с удовольствием согласился.

Свою просьбу Платон обосновал тем, что как писатель, хотел бы кое-что узнать о Владимире Александровиче Маркелове, которого на днях так тепло провожал отец Митрофан, да и о нём самом. Тот поддержал желание Платона узнать больше об этом уникальном человеке, предвкушая интересное общение и возможность высказаться «на камеру», прокомментировав: