Пиковый туз - Стасс Бабицкий Страница 22

Про паршивых овец в семейном стаде дворянки отзываться любили. Хотя и сквозит в этом позор и унижение, но вместе с тем и радость: не тебе косточки перемывают, есть в фамилии личности поухабистее.

– Мне давеча пересказали одну занятную статейку из английских газет, – продолжал граф. – Кузина ваша утверждает, что все религии в корне своем имеют общее зерно, из коего и произрастают, будто розы с одного куста. Но это ересь! Неужто мы с турком в одного Бога веруем?!

– Элен с детства была страстной фантазеркой, – старуха раздраженно постукивала сложенным веером по ладони. – Письма писала, как роман или поэму. Deux des trois mots ne sont qu’une fiction[60].

– Негоже женщине о религии спорить, – проворчала Доротея фон Диц.

Баронесса из Курляндской губернии считалась одной из самых преданных подруг княгини и не пропускала ни единого приема.

– То влияние дядюшки, – поспешила разъяснить Долгорукова. – Двадцать лет тому, Дмитрий Иванович служил при посольстве в Тегеране и сильно сочувствовал персидским бабистам – или бабидам, не вспомню уж, – их то ли резали, то ли камнями били… Он хлопотал перед императором, чтобы общине разрешили переехать в Россию, но те, по счастью, выбрали Багдад. Тогда князь взял отряд кирасир и охранял всю дорогу их проповедника Багаулу, а тот охмурял его речами. Нам старик впоследствии уши прожужжал об их удивительном учении, пока не помер, упокой Господи душу его, – княгиня перекрестилась, многие из гостей последовали ее примеру. – А к чему это я? Ах, да! Эти самые бабисты впервые забухтели о том, что разные религии суть едины. Элен украла чужую выдумку и переделала на свой лад.

– Между тем, ее лекции имеют оглушительный успех, – встрял тот, с бакенбардами. – В Лондоне и в Америке сторонники теории Блаватской создают общества по изучению религий и выисканию в них того самого объединяющего компонента. Для раскрепощения разума.

– Раскрепощение! – заворчал Строганов. – Раскрепостили уже мужиков. Я со своих имений потерял чуть не полмиллиона золотом. Мало им! На разум, видишь ли, посягнули. Новую религию выдумывают. Того и гляди, заставят нас с немытыми махатмами или еще похуже – с туркой лобызаться!

Татьяна Александровна подалась вперед и взяла генерала за руку.

– Полно, не переживайте. Pourrait cela être une menace sérieuse?[61] Кто в здравом уме будет слушать подобные бредни? Элен в молодости год путешествовала с цирком, исполняя трюки наездницы. В Лондоне пыталась стать актрисой, но ее освистали. Годится ли такая в пророки?..

– Ну, дай-то Бог. Хотя я с каждым годом убеждаюсь: наших беглых мошенников и аферисток, – простите, княгиня, что эдак о вашей родне, пусть и дальней, – за границей готовы на руках носить, холить и лелеять, лишь бы они помогали козни творить России-матушке. Из Европы к нам единственно зло лезет!

– Из-з-звините, вот тут не соглашусь, – оторвался от поглощения сладостей дворянчик с козлиной бородкой. – А крокет? Видали вы эту новую игру?

– Ваша правда… – граф безуспешно попытался вспомнить имя-отчество или, по крайней мере, титул собеседника. Желая прикрыть неловкую паузу, достал из кармана табакерку, вдохнул понюшку и, через мгновенье, оглушительно чихнул. – Ваша правда. В Петербурге и Москве, да и в губерниях тоже, сию британскую игру встретили весьма сочувственно.

– Теперь только и споров: расставлять воротца орлом или на Андреевский крест, – графиня зарумянилась от горячего чая, но протянула чашку за добавкой. – Я и сама не прочь на досуге покатать шары.

– Допустимо ли благородным дамам связываться с крокетом? – баронесса неодобрительно покачала буклями. – Я слыхала, там сплошь разбойники, мышеловки…

– Нет-нет, это не более чем названия. Сама игра милая, ее и детям можно позволить, – успокоил козлобородый. – В моем имении уже луговину выкосили, теперь утаптывают кочки и ставят воротцы. Внукам на потеху. А, вот-с, ваша светлость, пожалуйте к нам на Ильин день. Англицкий гимнаст будет уроки крокета давать. Непременно приезжайте, да погостите до Спаса. И вы, господа, приезжайте. Окажите честь.

– Приеду, батюшка, приеду. Но избавьте меня от игрищ – заморских либо отечественных. В наших летах не пристало уж по лужайкам скакать, – протянула княгиня.

– А фрейлинам сия забава наверняка по душе придется, – Мармеладов устал ждать, пока беседа перетечет на нужную тему и подбросил дровишек в угасающий костер.

Вспыхнули они мгновенно.

– Да, что-то сегодня не видно неразлучной троицы, – загрохотал генерал от артиллерии. – Одного из моих офицеров так поразили барышни из свиты вашей драгоценной племянницы, что он сочинил эпиграмму. Желаете послушать?

Он постучал серебряной ложкой по блюдечку, задавая себе ритм, откинул голову и продекламировал:

Вельможи засмеялись, дамы изобразили смущение, но тоже прыснули в веера. Одна старая княгиня спрятала лицо в кружевном платке.

– Vous ne savez sûrement pas ce que c’est qu’une douleur inconsolable[62]… Занедужили наши красавицы на прошлой неделе, слегли в горячке. А потом Бог прибрал.

Слова взорвались хлопушкой, отовсюду, подобно конфетти, посыпались возгласы.

– Ах, беда, беда…

– Такие молодые, пышные и на тебе…

– Что за хвороба, от которой угасают столь быстро?..

– Три грации, три ангелочка…

– В доме мор? Поветрие?

– Царствие небесное безвременно ушедшим…

Мармеладов выждал, пока уляжется первая волна и негромко произнес.

– А говорят, фрейлин жестоко зарезали.

Гости изумленно замолчали.

– Чушь! – взвизгнула княгиня. – Слуги выдумывают, а вы, сударь, эти глупые провокации повторяете. Сказано вам: от болезни!

– От дурной болезни, полагаю, – не удержалась Строганова. – Может быть в полку ими были очарованы, но это и понятно –