Иван Любенко - Кровь на палубе Страница 23

Зал опустел. Отблески свечного пламени рисовали на зеркальном паркете причудливые очертания, которые то исчезали, то появлялись вновь, будто исполняя роли в потустороннем театре теней. Пятидесятивосьмилетняя самодержица еще долго сидела одна, погруженная в раздумья о неминуемой войне. Сколько же выпало тяжелых испытаний на ее хрупкие плечи! А сколько предстоит еще вынести? Да и сдюжит ли? Справится ли? Увидит ли она Великую Империю от Константинополя до Архангельска и от Петербурга до Аляски? «Ах, как еще много надобно сделать, чтобы наполнить эту великую страну культурой, разумом и главное – самоуважением!.. Это, пожалуй, тяжче, чем турка побить, – мысленно рассуждала государыня, – но и без этого никак нельзя!»

Глава 12

Радуга над морем

Елена Николаевна Прокудина вторично вышла замуж четыре года назад, и все это время она стойко хранила верность нынешнему супругу, игнорируя попытки местных воздыхателей заплести невинные дружеские отношения с женой начальника акцизного управления в тугую косу интимных встреч. Да и что они могли ей дать? Деньги? Смешно! Дворянин по происхождению, Константин Иннокентьевич Прокудин был достаточно состоятельным человеком. История его прежней семейной жизни настолько счастлива, насколько и печальна.

Пятнадцать лет назад его жена и юная дочь отправились на Воды. Обычно отдыхающие собирались в экипажах у Тифлисских ворот и в сопровождении казачьего разъезда неспешно ехали в Кисловодск. Такие меры предосторожности были не лишними. Несмотря на то что Кавказская война давно закончилась, ее отголоски время от времени еще раздавались в бескрайних ставропольских степях. Не приученные к систематическому труду горцы нет-нет да и пускались в привычный для них разбой на почтовом тракте. Казаки были единственной силой, способной не только обеспечить спокойствие отправляющейся на отдых публике, но и тут же покарать обнаглевших преступников. С местными туземцами они не церемонились, и острые шашки урядников, вахмистров и подхорунжих со свистом опускались на головы темнобородых грабителей, стоило хоть одному из них во время погони попытаться дотянуться до притороченной к седлу винтовки.

В тот злополучный день Мария Львовна – супруга Константина Иннокентьевича – все никак не могла определиться со своим бесчисленным гардеробом: шляпки с эгретками, платья, мантильки, горжетки, митенки, тюрлюрлю, кофточки и блузки. Одним словом, ко времени отправления экипажей, следующих на курорт в сопровождении охранного эскорта, ее коляска опоздала. Но лошади были свежими, автомедон – молод и горяч, а уверенность в том, что две вороные, принадлежащие надворному советнику Прокудину, в два счета догонят растянувшуюся чуть ли не на версту длинную вереницу экипажей, была почти стопроцентной. Почти… Ну кто мог представить, что у еще пахнущего свежевыделанной кожей фиакра неожиданно лопнет ось и сломается круг?

Разбойники в черных овчинных папахах появились из-за холма неожиданно. Они ехали шагом и криво посмеивались… Кучера, бросившегося на супостатов с плетью, горцы изрубили на куски. Женщин увезли с собой. А через два дня казачий разъезд подобрал на дороге обезумевшую от горя, белую как снег босоногую старуху, в которой уже невозможно было узнать тридцатипятилетнюю светскую львицу, жену надворного советника Прокудина. Рассудок к ней так и не вернулся, и спустя месяц страдалица смиренно упокоилась в отделении для душевнобольных Александровской лечебницы. Константин Иннокентьевич лично исходил с казачьим отрядом немало горных троп и ущелий, но все попытки отыскать пропавшую Оленьку ни к чему не привели. Но, как рассказал старый чабан из далекого чеченского аула, местные жители прозвали одну бездонную пропасть Ольгинской, по имени русской девушки, которая бросилась в бурлящую реку, предпочтя долгим издевательствам скорую смерть.

В том же году на Даниловском кладбище в Ставрополе выросли два могильных холмика и появилась каменная часовня в память рабынь божьих Марии и Ольги. Люди приходили, ставили свечи и молились за упокой невинно загубленных душ.

Через одиннадцать лет после той жуткой трагедии статский советник Прокудин возвращался со службы. Проходя по аллее Николаевского проспекта, он обратил внимание на пленительную красавицу, примостившуюся на лавочке. Дама сидела в совершеннейшем одиночестве и беззвучно плакала. Крупные жемчужины слез выкатывались из больших, черных глаз, а из-под элегантной шляпки выглядывало миниатюрное, мраморное ушко с едва заметной родинкой на мочке. Константин Иннокентьевич опешил – точно такая была у Марии. Незнакомка и впрямь походила на его жену, только несколько моложе. Не говоря ни слова, он присел на другом конце скамьи. Дама смутилась, быстро встала и пошла вниз по липовой аллее. Не смея приблизиться, он проследовал за ней до самого дома, который находился в Европейском переулке. От дворника он вызнал, что красавицу звали Елена Николаевна Владимирская. Ее муж не вернулся из японской кампании. Жила она на скромное пособие.

Всю ночь статский советник не спал. А наутро он послал вдове букет алых роз с визитной карточкой. Но Елена медлила, потому что память о недавнем возлюбленном была еще жива. Два года назад, получив похоронное письмо, она еще несколько месяцев не снимала траурного платья. Предложение уже немолодого вдовца застало ее врасплох. Она надеялась, что Господь пошлет ей нового избранника, такого же горячего и внимательного, как погибший в рукопашной схватке подпоручик. Она все еще не могла его забыть, и в памяти дымным облаком всплывали картины их счастливого прошлого. Даже после свадьбы Алексей продолжал ухаживать за Еленой точно так же, как и раньше. Это удивляло и восхищало, ведь галантный супруг – большая редкость. И если женихи еще сажают в карету невест, то мужья обычно передают эту обязанность лакеям. Да вот только остался молодой офицер лежать где-то там, под Ляояном…

А время шло, цветы от нового воздыхателя доставлялись, пауза затягивалась, и надо было принимать решение.

Хмурым осенним утром, когда косой дождь постучался в окно, а почуявшая холод мышь заскреблась под половицей, вдова благосклонно приняла предложение.

Они венчались в Казанском соборе, а всего через два месяца новый муж получил действительного статского советника и хорошую должность. В отличие от своего предшественника Прокудин на новом месте подношений не брал. Видимо, у каждого здравомыслящего чиновника наступает момент, когда репутация становится дороже еще одной тысячи рублей. Все бы хорошо, но память о прошлой трагедии не давала покоя. Константин Иннокентьевич до сих пор винил себя в том, что в тот злополучный июльский день 1895 года он отпустил экипаж без охраны. Елена чувствовала сердцем, что новый благоверный любит не ее, а бывшую жену в ней. С того самого времени между супругами пролегла полоса отчуждения. Они никогда не ссорились, но и не мирились горячо. Он даже не ревновал Елену. «На красивый цветок всегда будут засматриваться те, в чьем огороде он не растет», – говаривал иногда Константин Иннокентьевич, усмехаясь при этом уголками старческих губ.

Но однажды на журфиксе он все-таки не выдержал, и когда заразительный смех жгучей брюнетки донесся из дальнего уголка залы, начальник акцизного ведомства бросил в сторону жены взгляд такой испепеляющий силы, что она сразу умерила игривость.

Жизнь продолжалась. День пролетал за днем, месяц сменялся месяцем, а молодой женщине все больше хотелось настоящей возвышенной сердечной романтики, той, о которой писали господа Бальзак и Мопассан.

Потенциальные любовники всегда были рядом, но влюбленных не было. Купцы-толстосумы, женатые надворные и коллежские советники к возвышенным чувствам были явно не расположены. Они смотрели на аппетитную даму как на изысканное и утонченное блюдо, отведать которое, по их мнению, стоило к тому же немалых денег. Елена это видела и потому отвергала любые ухаживания, оставив очередному селадону на прощанье волнующий аромат «Герлен» и очаровательную улыбку. Тактичные отказы увеличивали число воздыхателей, и это, разумеется, ее ничуть не огорчало. А разве есть на свете женщины, которые не любят находиться в центре внимания? Она больше не проверяла мужа на ревность и никогда не рассказывала ему о навязчивых поклонниках. Привлекательная madame научилась искусно скрывать тлевшие внутри чувства за фасадом ледяного спокойствия и неприступности.

Все в жизни разом переменилось, и на смену дешевым ситцевым платьишкам жены бедного подпоручика пришли новомодные наряды из столичных магазинов и самые дорогие модистки. Полудрагоценные камни сменились брильянтами, но первое обручальное кольцо она сохранила, хоть и пришлось изменить его до неузнаваемости: маленький зеленый изумруд пришелся весьма к месту, и муж ничего не заметил. Да он никогда и не пытался вникать в эти мелочи, а просто угождал каждому ее капризу.