Иван Любенко - Поцелуй анаконды Страница 23

2-го числа: 1 ф.[23] мыла – 10 коп., столяру за замок на комоде – 55 коп.

3-го числа: булка – 2 коп., 1 бут. водки – 38 коп., за колку дров – 30 коп., колбасы вареной 2 ф. – 30 коп., 2 ф. русского масла – 82 коп., взнос в коммерч. клуб за карты – 1 руб. 70 коп., 2 селедки шотланд. – 14 коп., чай и бутерброд – 20 коп., 4 лотерейных билета – 1 руб.

4-го числа: 2 булки – 4 коп., бутылка вина – 34 коп., вложено в сберегательную кассу – 50 руб., говядина и телятина – 45 коп., зубная щетка – 25 коп., воз березовых дров – 1 руб., за стирку рубашек – 15 коп.».

Пробежав глазами бесконечные строчки мелких трат, Ардашева заинтересовали две записи, сделанные третьего дня в разделе «Крупные расходы»: «Мацловичу – 125 руб.» и «Сорокодумову – 15 руб. за кн. зн. и 25 руб. карт.д.».

– А вы, я вижу, пока суд да дело, решили обыск провести?

Ардашев обернулся. За спиной стоял Поляничко. Он хитро улыбнулся и сказал:

– Я ведь не в претензии, но все-таки лучше, если со мной играют в открытую. Только вы, вижу, знаете нечто такое, что нам пока невдомек.

– Да, – кивнул головой адвокат, – должен вас огорчить: антиквар был отравлен. И это уже второе убийство за неделю.

– Второе? Помилуйте, Клим Пантелеевич, – усмехнулся в усы сыщик, – откуда же второе, ежели первого не было?

– В том-то и дело, Ефим Андреевич, что было. Вчера был у меня визитер – купец Ионов. Третьего дня его жену схоронили. Помните?

– Конечно, отмучилась, сердешная, болела долго, вот и преставилась. Астма. Даже вскрытие делали.

– Вы правы. Но за несколько дней до ее кончины Флориан Антонович получил послание с требованием о переводе пяти тысяч рублей в Санкт-Петербург до востребования, предъявителю десятирублевого кредитного билета № КЗ 387215. Я читал его и запомнил номер.

– Так ведь без фамилии получателя перевод сделать нельзя.

– Именно так. Уверен, что за ним следили и ждали, пойдет ли он на почту. Для чего это им понадобилось, я пока сказать не могу.

– Тогда какое отношение имеет смерть Ионовой к возможному отравлению Вия?

– Дело в том, что там тоже была найдена чужая колода карт: сверху лежал король бубен, а снизу – пиковая дама. Одной карты не хватало. Не нашлось дамы треф.

– Но у нас недостает двух карт…

– Вот именно: двух, поскольку совершено два убийства.

– По-вашему, получается, что некий злодей выбирает жертвы, подбрасывает им карты, а потом убивает?

– Почти так. Кому-то он шлет письмо с угрозами, а у кого-то просто отбирает ценности и расправляется с ним. Он поступает в зависимости от обстоятельств. Преступник настолько уверен в своей безнаказанности, что даже решил сыграть с нами своеобразную партию.

– Партию? Но во что? И почему бубновый король?

– Этого я пока сказать не могу.

– Но мы же не можем сидеть и ждать, пока произойдет новое смертоубийство? Надо что-то делать! – Полицейский заходил по комнате аршинными шагами. – Ювелира мы, понятно, отыщем и выясним все касательно этого редкого ковша. А дальше? Что дальше?

– Прежде всего следует сделать повторное вскрытие трупа Софьи Ионовой и заново установить причину смерти. Я убежден: астма там ни при чем.

– Допустим, – нехотя согласился Поляничко. – Только прежде я переговорю с прозектором, который делал вскрытие. И с мужем умершей… Типографии надобно проверить, шрифт определить.

Сыщик вдруг уставился на Ардашева, точно видел его впервые. Не сводя с адвоката глаз, он спросил:

– А где находился Ионов, когда скончалась его супруга?

– В отъезде.

– Стало быть, он обеспечил себе alibi, так?

– Почему обеспечил? Просто уезжал по коммерческим делам.

– Да-да, – пробубнил Поляничко. – «По делам». Только у него это не первая жена мрет… До Софьи Венедиктовны, говорят, еще одна его супружница упокоилась… И тоже из состоятельной купеческой семьи. А с покойницей, я слышал, он не очень-то ладил. – Он поднял глаза на Ардашева и добавил: – Ох и запутали вы меня, Клим Пантелеевич!..

– Нет, Ефим Андреевич, наоборот. Вы начали прорабатывать разного рода гипотезы. Выходит, расследование уже началось.

– Ну-да, ну-да, – махнул рукой Поляничко. – Но просьбица у меня к вам будет: разрешите мне время от времени наведываться к вам за советом, а? Вдвоем-то сподручней?

– Бога ради! Нам-то, главное, как можно скорее этого дьявола обезвредить.

– Вот! – Полицейский поднял вверх указательный палец: – Точно подметили: дьявол он и есть.

3

Люди давно перестали меня интересовать. Вернее, они меня интересуют настолько, насколько необходимы для достижения моих целей. Все эти господа и дамы, всякие там превосходительства и благородия, а так же купчики, мещане, крестьяне или рабочие – серая масса, живущая подле меня. Я могу не обращать на них никакого внимания, не замечать их, но лишь до тех пор, пока они не мешают мне наслаждаться жизнью. А мешать они могут по-разному. Больше всего меня раздражают те, кто кичится своим богатством. Это, как правило, вчерашние мещане, которым судьба подарила счастливый лотерейный билет. Заработав несколько десятков тысяч, они мнят себя местными Рябушинскими, Поляковыми или Морозовыми. И вот тогда появляюсь я и ставлю их на место. Для меня это не составляет особого труда. В нашем провинциальном городишке все хорошо осведомлены друг о друге. Нарисовать полную картину жизни любого обывателя занимает у меня не более двух-трех вечеров. Но всех человекообразных бестий объединяет одно – страх. Страх старости, измены, бедности, болезни, немощи, забвения, потери любимого человека… Главное понять, какой у человека «peur»[24] основной, и тогда он полностью окажется в моих руках. В дополнение к основным страхам бывают более мелкие, которые называют боязнью. Боязнь грозы, мышей, змей, темноты, черной кошки, перебегающей через дорогу… Это уже не так серьезно, но все равно небесполезно знать о том, кем вы собираетесь управлять, а точнее сказать, манипулировать. Слово «manipula» пришло к нам от древних римлян. Это третья часть когорты. Но с годами военное значение забылось, и теперь «манипуляция» – искусное движение либо действие руками. Стало быть, я – манипулятор? Вероятно. Только термин этот мне не очень по нраву. Все-таки я не фокусник. Мои действия основаны не на обмане, а на точном расчете. И потому мне больше подходит слово «архитектор», или нет, лучше – «дирижер». Ведь я дирижирую смертью. И мой оркестр сейчас исполняет очередную сонату, состоящую из трех частей. Как известно, в сонате первая часть стремительная, вторая – медленная, а третья, заключительная, вновь быстрая. Именно так будет и у меня. Первая закончилась. Пришло время второй. Я уже приготовил партитуру, музыканты – на своих местах. Что ж, дамы и господа, пора занимать места и гасить лампы в зрительном зале!

4

Ювелир Мацлович жизнь вел правильную и благообразную. С соседями и родственниками не ссорился, от плохих людей держался подальше, был не жаден, но и не расточителен, взаймы не брал, в долг не давал, синагогу посещал регулярно и золотишко у сомнительных личностей никогда не скупал, даже несмотря на явную выгоду. «Покупать у жулика вещи – грех, потому что такой поступок побуждает вора делать новые кражи», – говаривал он. Наум Яковлевич был уверен, что правда и справедливость существуют, в тюрьме сидят лишь отпетые негодяи, а в полиции работают кристально честные и глубоко порядочные люди, призванные государем охранять закон и порядок.

Каково же было его удивление, когда к нему, законопослушному человеку, явился невысокий толстяк, представившийся помощником начальника сыскного отделения и, бесцеремонно выпроводив троих посетителей, плюхнулся в кресло напротив и велел подать чаю.

– Вы занимались реставрацией серебряного ковша шестнадцатого века, переданного Вием? – громко отхлебывая из стакана горячий чай, сразу перешел в наступление Каширин.

– Да, я. А что случилось? Почему вы меня об этом хотите спросить?

– Тут вопросы задаю я, так что извольте давать точные и откровенные ответы. В противном случае мы продолжим наше общение в тюремном замке. Ясно?

– Да-с, – робко ответил Мацлович и, как ученик перед преподавателем, положил руки вдоль колен. Он всегда робел перед хамами, потому что не знал, что можно ожидать от них в следующую минуту.

– Итак, где находится этот серебряный ковш?

– Второго дня господин Вий забрал его.

– Он сам приходил?

– Самолично-с.

– А вы разве не были у него дома? – Полицейский сверлил Мацловича взглядом, точно штопором.

– Нет, а зачем мне было к нему ходить, если он сам ко мне явился?

– Это ложь. Вы были у него, у нас есть неопровержимые доказательства вашего присутствия в его доме. Вас видели. Внешность у вас, знаете ли, очень запоминающаяся, да и прихрамываете вы.

– Ну да, – нехотя согласился Наум Яковлевич. – Мне пришлось к нему зайти, потому что червонец, которым он расплатился, оказался фальшивым. А что мне оставалось делать?