Алексей Чертков - И белые, и черные бегуны, или Когда оттают мамонты Страница 23

Красота… Неземная, точнее, подземная красота предстала перед взором ошеломлённых путников. Очертания диковинных предметов возникали поочерёдно, словно заигрывали перед случайными зрителями, дразнили их воспалённое воображение. Вначале в ультрафиолетовых лучах появились наскальные рисунки первобытных людей, отчего-то в перевёрнутом виде: пращур с занесённым над головой копьём, бегущий за стилизованным оленем; крупная фигурка моржа с неестественно длинными клыками и толстыми передними ластами-ногами, а чуть в стороне – вереница ссутулившихся людей в шкурах, куда-то вдаль к морю несущих тяжёлую поклажу.

Затем наступил черёд «проявления» странных картинок с косматыми мамонтами, также висящими вверх ногами. По неестественным позам, в которых они застыли, можно было догадаться, что этим гигантам грозит какая-то опасность. Чуть далее погребения, скелеты людей, шерстистых носорогов, тех же мамонтов, других древних рептилий – всё вперемешку, одной кучей. И таких могильников было не счесть. Страшные картины смерти завершали изображения с шаманами, извивающимися в припадках, истощённых людей-карликов, пожирающих своих сородичей.

Внутри чудо-орудия что-то заурчало, как будто механизм стал самонаводиться, улучшая резкость, вгрызаясь всё дальше и дальше в земную толщу. Перед ошарашенными путниками разверзлись пласты горных пород, застрекотал импульсный радиосканер, и объектив могущественного фотоаппарата выхватил бесчисленные алмазные жилы: кристаллы минералов были населены ими так плотно, что от их многомиллиардного блеска глазам стало больно. На секунду показалось, что алмазы и сопутствующие им минералы – красноватые пиропы, зелёные гранаты, другие белые камни – как бы торопились пробраться ближе к поверхности, подталкивая друг друга. Иное дело золотоносные месторождения – они покоились в недрах на сравнительно небольшой глубине, вальяжно, размеренно расположившись в своих горных породах, поигрывая тусклыми бледно-жёлтыми отсветами.

Завершали весь этот необъяснимо как образовавшийся паноптикум фиолетово-красные линии-очертания других недровых богатств. Разобрать их принадлежность искателям было уже не по силам.

В механизмах пещеры что-то опять зашкворчало, послышался металлический лязг крутящихся шестерён. Фиолетовые и красные огоньки стали постепенно исчезать со стены-экрана, а спустя несколько секунд и вовсе потухли. Наступила тишина. Гнетущая тишина. Где-то по соседству с их пещерой-паноптикумом неестественно громко капала вода. В промежутках падения капель можно было различить негромкий шум – то хлопала крыльями залетевшая сюда неведомая в этих краях птица. Может, она хотела о чём-то предупредить остолбеневших от всего увиденного путников?

Внутреннее ощущение тревоги всё нарастало и нарастало. Замигали фонари, вмонтированные в тело пещеры. Сначала стены её будто прошил озноб, а затем они зашатались в разные стороны. Каменная твердь под ногами стала расходиться, ноги сделались ватными. Потолок начал потихоньку опускаться. Искорёженное чудо-орудие завалилось на бок, чуть не придавив людей, сбившихся в один угол пещеры. Стены пещеры словно ожили: они сжимались под воздействием силы внешнего гнёта, несколько плит рухнуло внутрь помещения, откуда-то посыпались толстенные папки, книги, лабораторная посуда для химических анализов, диковинные приборы и устройства… Было слышно, как неподалёку сорвавшиеся с высоты каменные глыбы с грохотом заваливают проёмы, по которым путники добрались к центру развернувшегося перед ними представления. Кто-то или что-то заметало следы, чтобы не оставить в живых свидетелей разыгранного здесь представления.

– Ачараман15 бесится. Злой дух не хочет тайну свою сдавать, – попытался объяснить старик. – Выбираться отседова надоть. Завалит.

Товарищи по несчастью хотели было переспросить, кто этот Ачараман и почему он бесится, но быстро согласились со второй частью речи старика, призывающую к действию. Бросились наугад в первый попавшийся проход в разверзшихся стенах. Тупик. В другой – снова тупик.

– Харадай!16 Где харадай? – крикнул сыновьям старик.

– Что, отец? – отозвался Захар.

– Птицу, птицу ищите!

Но как её найдёшь, когда вокруг всё рушится, трещит и валится?

Странного вида птица с головой как у баклана, небольшим тельцем, но с мощными крыльями мирно сидела на одном из рухнувших валунов. Она быстро вращала большими жёлтыми глазами, крепко вцепившись сильными лапами в острый край камня.

Как только напуганные происходящим искатели приблизились к птице, она обернулась ящерицей и ловко взобралась под потолок. Остановилась, чтобы оглянуться на изумлённые лица преследователей, и скрылась.

Старик стоял в задумчивости. Он смотрел в след исчезнувшей в расщелине рептилии. Вдруг совсем рядом с ними обрушился свод, и люди оказались заперты в узкой пещерке. Путь к отступлению по тоннелю был окончательно отрезан. Только наверх. Старик посмотрел на свои слабеющие руки: скрюченные пальцы, взбухшие вены – вряд ли он способен с ними к лазанью по камням. Затем он оглядел свои прохудившиеся на подошве валенки – то ещё снаряжение альпиниста! Подобрал с пола первый попавшийся камень, попробовал что-то начертать им на стене – никакого эффекта. Бросил его. Походил, среди осыпавшейся породы нашёл нужный. Дрожащей от усилий рукой изобразил круг. Он получился неровным, слегка заваленным на правую сторону. Потом вписал в него квадрат.

– Отец, что ты делаешь? Нашёл время, – схватил его за плечо Пётр.

– Постой, сын. Разве не видишь, нетути пути никакого. Остаётся уповать на Бога да вот на енту мандалу17 – символ чистой земли, тамота божества обитают. Один раз видел – твой прадед такое в лодке рисовал, когды мы чуть не утопли.

В квадрат был вписан ещё один круг, внутри которого было помещено изображение некоего цветка. Довольно неумелый рисунок получился. Старик отбросил камень и стал тихо молиться. Потом приложил левую руку в центр своего неуклюжего рисунка. В этот момент землю как следует встряхнуло, послышался раскатистый грохот, всё вокруг затряслось и… провалилось.

…Бравый кулик в брачном рыжеватом наряде, ловко подпрыгивая, следовал вдоль водной кромки. Тоненькие лапки цепко удерживали невесомое тельце на мокрых камнях. Птичка наткнулась на незнакомый предмет, источавший неприятный запах. В поисках личинок кулик ткнул своим острым клювиком в зловредный предмет и, разочаровавшись, потерял к нему всяческий интерес. Тёплое солнышко пригревало соскучившиеся по ультрафиолету тонкие травинки, проклюнувшиеся на склоне горы. Пришёл срок птахе возвращаться в гнездо. Она вскочила на что-то тёплое и клюнуло его. Угодила аккурат в дырку штанины на ноге человека, разорванную на колене. Тот пошевелился. Застонал.

Захару, младшему из братьев, попавших в подземную переделку, снилось небо – высокое, чистое, без единого облачка. Расставив руки, словно крылья, он свободно парил в нём, ловко подчиняя воздушные потоки своим желаниям: то стремительно нёсся к земле, то резко взмывал вверх, пугая проносящихся мимо удивлённых птиц, то замирал на месте. Покачивая руками-крыльями, он приветствовал снующих внизу людей, мирно пасущихся коров, стада оленей, таких забавных и крошечных, что не разобрать. Он ощущал невероятную лёгкость, невесомость, свободу. Вот оно счастье! Счастье свободного полёта, безграничное и всёдозволенное. Но вдруг налетел порыв стылого ветра, да такой невероятной силы, что сопротивляться ему не было никаких сил. Человек-птаха оказался в эпицентре злобного потока. Со всей своей безумной мощью ветер бросал его из стороны в сторону, безжалостно трепал, рвал на куски и, наконец, припечатал к отвесной скале. Насладился своим могуществом и исчез.

– Живой? – кто-то осторожно тряс его за руку.

Захар застонал. Сквозь мутную пелену он разглядел родное лицо.

– Значит, живой.

Брат Пётр перекрестился.

– Вот зараза, – бросил он сердитый взгляд на снующего неподалёку кулика, – чуть коленку мне не расклевал! Руки-ноги целы?

– Однакось… Шевелить могу. А где отец?

– Нету. Пока только мы вдвоём здесь. Нечего разлёживаться, искать надо.

Крехтя, сопя и матерясь, братья собрали остатки сил и начали поиски.

Старика с Васягиным они обнаружили неподалёку в небольшом распадке. Штурман был совсем плох, подземные перипетии сказались на его самочувствии самым негативным образом. Тем не менее старик с Васягиным о чём-то увлечённо беседовали. К появлению детей отец отнёсся как к чему-то само собой разумеющемуся, чем невольно озадачил их обоих. У каждого из братьев было так много вопросов, что невозможно было для начала выбрать один, самый главный. Но, зная, что отец не любит глупых расспросов и не переносит пустые разговоры, дети не решались потревожить старика. Какой бы из вопросов не слетел сейчас с их языка, он всё равно относился бы к этой никчёмной категории. Поэтому утомившаяся свалившимися на них приключениями молодёжь тихонько расположилась на земле по обеим сторонам седого наставника.