Иван Любенко - Киевский лабиринт Страница 24

— Вы хотите сказать, что Жоржик утопил Красицкую точно таким способом? — Каширин прищурился и замер, ожидая услышать ответ.

— Да. Это мог сделать только он. Никого другого, кроме, естественно, мужа, Красицкая в ванную комнату к себе бы не впустила.

— Теперь я понимаю, — задумчиво выговорил Антон Филаретович. — Непорецкий попросил кого-то снять сто сорок пятый номер, затем сам снял сто сорок шестой. Дождавшись, пока любовница зайдет в ванну, он постучал в сто сорок пятый. Баронесса выскочила, открыла ему дверь и вернулась обратно. Жоржик вошел, сел на край ванны и, когда та расслабилась, резко дернул ее за ноги. Продолжая удерживать, он дождался, пока та захлебнется. Потом, вероятно, вытер пол и, захлопнув английский замок, вышел. Тряпку унес с собой. Вот потому-то никто мокрых следов и не заметил.

— Вы правы.

— Меня одно смущает: этот жулик вряд ли читает немецкие газеты. Получается, кто-то его надоумил?

— Безусловно. И сделать это мог человек, который еще в прошлом году находился в Германии. Смотрите, вот копия декабрьского номера «Берлинер Фольксцайтунг». Я только что получил бандеролью гектографическую копию газеты из библиотеки МИДа. — Статский советник протянул распечатанный конверт. — Читайте, на третьей странице, тут черным, как говорится, по белому…

— Не извольте беспокоиться, Клим Пантелеевич, — прищурился Каширин. — Я и так вам положительно верю. Но газетку возьму. В полицейском управлении, думаю, толмач отыщется, переведет с германского-с. Я, если помните наш круиз на «Королеве Ольге», большей частью по-аглицки говорю… Да и то единственно благодаря Ефиму Андреевичу, который тогда мне в дорогу вместо заграничных суточных дочкин словарик всучил. «Читай, — говорит, Антон Филаретович, — иностранные словеса, учись, в жизни пригодится…» — Он повел шеей, будто ему давил воротничок, потом пожевал губами и добавил: — Семь годков прошло, а как вчера было-с.

— Продолжая свою мысль, замечу, — вернул полицейского к теме Ардашев, — что о наличии помощника или наставника у Непорецкого говорит и факт снятия неизвестным, неким Ветровым, сто сорок пятого номера в «Люнивере». Я уверен, что речь идет об одном и том же человеке, который в любой момент может устранить Жоржика, как только сочтет это нужным. Ведь жулик-фальшивомонетчик — единственная ниточка, ведущая к этому господину, свободно владеющему немецким языком.

— Сдается мне, я понял, куда вы клоните, — тяжело вздохнул Каширин. — Если это так, то все почести достанутся не нам, а совсем другому ведомству. Полиция шпионством не занимается.

— Не беспокойтесь, Антон Филаретович, к упомянутой вами инстанции некоторое отношение имею и я. Так что всегда сумею замолвить о вас доброе словечко.

— Спасибо… спасибо, Клим Пантелеевич. Премного буду благодарен… Только вот одного я понять не могу. Если все происходит так, как вы говорите, и фальшивые ассигнации — дело рук Германии, то как такое может быть? Это же позор для воюющей страны!

— Вы так считаете? Однако сам Наполеон Бонапарт не гнушался этого промысла. Еще за два года до начала войны с Россией на одной из вилл Монружа, южного пригорода Парижа, была устроена фабрика по производству фальшивых российских денег, которая позже была перевезена сначала в Варшаву, а затем и в захваченную Москву. Французы изготавливали русские двадцатипяти- и пятидесятирублевые ассигнации. Качество их было превосходное. Ни бумага, ни краска ничем не отличались от тех, что использовались в настоящих банкнотах. Крупные партии подделок свободно гуляли по России. Но один бдительный и въедливый чиновник монетного двора обнаружил, что на большинстве экземпляров было допущено несколько ошибок: использовались слова «госуларственная» вместо «государственная» и «холячей» вместо «ходячей». Когда по этому признаку изъяли все фальшивки, то их набралось аж на целых семьдесят миллионов рублей. Представляете, какой был размах у императора! По тем временам это была умопомрачительная сумма. Самая первая фабрика по изготовлению фальшивых денег, перевезенная из Монрунжа и затем Варшавы, сгорела при бегстве французов из Москвы. Однако бытует мнение, что была еще одна — в Вильно. Кстати, сам Бонапарт пытался скрыть сей недостойный Франции промысел и был страшно огорчен, когда узнал, что при отступлении офицеры, ответственные за уничтожение склада фальшивых денег в Вильно, не выполнили приказ, а поделили поддельную наличность между собой и пустили в оборот. Вот так-то! А вы говорите, позор для воюющей страны.

— Что ж, возможно, вы правы. Тогда получается, что под присмотром немецкого шпиона в Киеве печатают фальшивые пятерки, червонцы и сотенные. Это во многом усложняет дело, потому что в таком случае местные уголовники находятся под влиянием иностранного лазутчика. Такое встречается весьма редко. Я, признаться, никогда не слыхивал о подобном.

— Если не секрет, каким образом вы пытаетесь отыскать фальшивомонетчиков?

— Мы ищем печатный пресс, но пока результатов нет. На данный момент мы пришли к выводу, что использование парового пресса для печатания таких высококачественных поддельных банкнот маловероятно. Ведь эта машина создавала бы много шума, и ее почти невозможно было бы скрыть. Наверняка местные сыскари уже получили бы сведения от своей агентуры. К сожалению, они пока молчат. Другое дело — электрический пресс. Он может быть меньших размеров и прост в обращении. В его поисках мы применяем иную тактику: вычленяются самые большие участки потребления электроэнергии в Киеве, отсекаются друг от друга и проверяются по отдельности. Начинаем с районов, потом делим их на кварталы и затем на улицы и дома. Но и здесь мы успехами похвастаться не можем. Я допускаю, что на каком-нибудь заводе, фабрике или типографии кто-то использует переделанные под пресс механизмы. И потому во время наших осмотров ничего подозрительного не отыскивается. — Каширин помолчал, потом тяжело вздохнул и сказал: — А все-таки жизнь — штука непредсказуемая. Барон пережил свою жену всего на несколько дней. Судьба. Непорецкий всю семью уничтожил, под корень. Детей-то у них не было… Ума не приложу, как отыскать этого супостата. Боюсь, что на «дно» ляжет. Эх, был бы он в Ставрополе, я бы его отовсюду вытащил. Но Киев — не мой город.

— Жоржик — картежник. Вот и надо его искать среди них. Пусть ваши люди по всем злачным местам посмотрят. Может, и набредут на него.

— Это само собой, — кивнул полицейский, и, лукаво прищурившись, заметил: — Зная вас, трудно представить, что в поле вашего зрения до сих пор не попал подозреваемый в шпионстве. Наверняка ведь кто-то есть, да?

— Простите, Антон Филаретович, но я не привык гадать. Давайте лучше займемся Непорецким. Я уверен в том, что он приведет нас к разгадке, и мы выясним, кто шпион, и где именно печатаются фальшивки. И еще: буду очень вам признателен, если вы без промедления сообщите мне результаты вскрытия Красицкого.

— Всенепременно.

— Честь имею.

— Честь имею кланяться.

Клим Пантелеевич перешел с проезжей части на тротуар. Он остановился под старым тополем, вынул из кармана жестяную коробочку с надписью «Георг Ландрин», выбрал красную конфетку и отправил ее в рот. Широко выбрасывая вперед трость, статский советник зашагал в сторону Софиевской площади.

21. Встреча в Берлине

Правительство, чей Генштаб может предвидеть минимальные колебания акций на медь, сталь, хлопок, шерсть на бирже, а также следить за производством бензина и пищевых продуктов, нужных для армии, — такое правительство выигрывает сражение, еще не начав войны.

Майор Вальтер Николаи — сорокатрехлетний светловолосый пруссак с правильными чертами лица, педант и трудоголик, возглавляющий германскую разведку и контрразведку, — только что вернулся из ставки Генерального штаба в Берлин. Такая поспешность объяснялась неутешительными известиями из Киева. Один из лучших агентов — Генрих Фогель — передал плохую новость: на его пути встретился известный русский специалист МИДа по контршпионажу Клим Ардашев. Это обстоятельство могло привести операцию «Фальшивая Екатерина» к краху. Дабы не совершить ошибки, майор вызвал из Вены одного из старых австрийских разведчиков — полковника австро-венгерского Генерального штаба Людвига фон Бокля, который четыре года назад, в то прекрасное время, когда в Ялте цвели магнолии, угодил в капкан, расставленный Ардашевым. Ему посчастливилось чудом спастись, избежать виселицы за тройное убийство и вернуться в Вену. Именно фон Бокль лично столкнулся со знаменитым в прошлом русским адвокатом, ставшим вновь тайным посланником МИДа России. Николаи полагал, что мнение австрийского коллеги в отношении сложившейся ситуации могло быть полезным.