Охота на черного короля - Александр Руж Страница 24

– Давай-давай, координируйся! Мы с тобой еще не доиграли…

Вадим лежал со смеженными веками, дышал редко, толчками.

Зазвякало, вошел тюремщик со связкой ключей и налаженным для стрельбы револьвером.

– Кто кипеж поднял? По кому карцер плачет?

– Прикрой паяло, – без какого-либо пиетета перебил его Германн. – На хмыря лучше глянь. Вишь, кочевряжит его!

Надсмотрщик вызарился на Вадима. Того задергало, руки-ноги заходили ходуном.

– Кто?

– Сам. Латентное что-то… Да не стой столбом, в лекпункт волоки!

Таганский страж отцепил от поясного ремня фляжку, свинтил крышечку и влил Вадиму меж разжатых губ немного едкого, едва разбавленного спирта.

Вадим приоткрыл глаза, произнес что-то неразборчивое.

– Что он болботит? – не понял надсмотрщик.

– Да какая тебе прима-премия! – выдал в сердцах Германн. – Тащи, говорю, к эскулапам, пока он в нирвану не отлетел!

Туповатый тюремщик приподнял Вадима за плечи, встряхнул.

– Ты как? Сам пойдешь, или санитаров кликнуть?

Похоже, он умел изъясняться исключительно вопросительными предложениями.

– Сам… – простонал Вадим. – Помогите встать…

Нежданное добросердечие явил Михай – он как пушинку вскинул Вадима на плечо и понес к открытой двери.

– Ты куда? – заспешил за ним охранник.

– Подмогну… Хошь до коновалов донесу, хошь до мертвецкой.

– Кто тебе разрешал? По изолятору соскучился?

– Поставь, – попросил Вадим. – Я пойду…

Михай привалил его к коридорной стенке и скосил бельма на револьвер в руке конвойного. Мысли, ворочавшиеся в черепушке этого динозавра, понять было несложно.

– Михай, ты чего застрял? Не балуй, – приказал ему Германн. – Из-за твоей эмпатии все погорим.

– «Эмпатия, хератия»! – передразнил его Михай, едва ли не впервые открыто протестуя против главенства прыщавого. – Когда по-людски гуторить будешь?

Намечалась любопытная коллизия, но надсмотрщик не дал Вадиму ее досмотреть – захлопнул дверь камеры и замкнул на ключ.

– Точно дотопаешь?

Вадим неопределенно качнул головой, отклеился от стены и направился по коридору нетвердой походкой. Он не представлял, где в Таганской тюрьме лекарский пункт, но рассчитывал, что не очень далеко от выхода. Конвоир шел сзади.

Слева показалось окно, большое, зарешеченное. Вадима шатнуло, он прислонился к стальной паутине.

– Чего опять? – Надсмотрщик, не убирая револьвера, взял арестанта за чуб и приподнял поникшую голову. – Околел?

Вадим осовело заглянул в глаза своему провожатому. Овцын-Гобой наставлял: важно скорее установить с подопытным визуальный контакт. И не мельком, не издалека, а вот так – лоб в лоб. Не всегда получается, но на то и смекалка, чтобы создавать нужные ситуации.

– Дать еще спиртусу? – Тюремщик потянулся к фляге, но рука замерла.

Вадим смотрел на него недвижимо, но при этом происходила невидимая работа – словно геологический бур всверливался в почву. Вертухай попытался вырваться из гипнотического плена, однако воля его была слаба, – Вадим быстро подчинил ее себе, связал узлом и запретил вякать.

С податливыми личностями проще всего. Они как глина – плесни на нее водой, возьми в ладони и лепи, что угодно. Овцын поучал: даже когда уверен, что человек всецело в твоей власти, не гони, как на курьерских. Для начала проверь, не жучкует ли он, чтобы потом тебя же провести, как последнего шкета.

Вадим отодвинулся на шажок и взялся за револьвер. Оружие будто вросло в руку одеревеневшего тюремщика – только с кистью и можно оторвать. Гипнотизер не стал превращать мужика в Венеру Милосскую, достаточно оказалось одного слова:

– Отдай.

И наган перешел к новому хозяину.

Теперь смелее! Вадим заставил конвоира раздеться, торопко натянул на себя его гимнастерку и галифе. Сапоги оказались великоваты, и он оставил свои. Подпоясался, флягу со спиртом бросил. Зачарованный олух стаскивал через голову исподнее, не соображая, что уже ни к чему. Вадим дал ему несильную затрещину и показал отнятую связку ключей.

– Который от окна?

Поковырявшись в висячем замке, он потянул разбухшую раму. Захрюкала, паскуда, как разбуженная свиноматка! Вадим приостановил начатое движение, глянул на растелешенного конвоира, внушил ему: «Не рыпайся, все в ажуре». Тот и не рыпался – стоял в позе «чего изволите» и ждал распоряжений. Но на беду в коридоре послышались шаги посторонних.

Была не была! Вадим дернул латунную ручку, окно хлябнуло и распахнулось настежь. С улицы потянуло морозным духом. Тюремщик глупо лыбился, не замечая, что кальсоны съехали с бедер и приоткрыли срам. Шаги в коридоре ускорились. Вадим не стал транжирить время попусту и перемахнул через подоконник.

Второй этаж, невысоко. Он приземлился на покрытую тонким ледком клумбу, на которой с лета ничего не произрастало. Слегка ушибся, но это вздор, мелочи. В тюремном дворе болтались служивые, один повернулся к Вадиму и разинул варежку, не понимая, как это так – не было человека, и появился. Вадим состроил протокольную мину и изобразил поспешность: мол, недосуг мне в диспуты встревать. Это помогло. Озабоченный вид, форма надзирателя, военная выправка – кто бы прицепился? Охочих идти в тюремный штат набиралось немного, да и задерживались здесь ненадолго, поэтому даже работавшие в одном корпусе плохо знали друг друга.

Вадим пересек двор. Далее возникло препятствие – ворота. Кованые, высоченные, при них – будка со сторожами. Он сбавил шаг и сомкнул пальцы на рукояти нагана, чтобы в самом пиковом случае прорваться с боем. Но и тут, благодарение небу, фортануло. Снаружи к воротам подкатили два воза, груженные антрацитовыми брикетами. В эту зиму снабжение Москвы топливом превысило довоенный уровень, «Мосуголь» перекрыл свой же прошлогодний рекорд поставок «черного золота» из Донецкого бассейна. Перепадало и тюрьмам.

Из будки вышел часовой и отворил ворота, чтобы пропустить возы. Вадим прошмыгнул мимо, – часовой заметил его и что-то крикнул. Вадим сунул руку в карман гимнастерки, выудил какую-то бумажку и помахал ею, как птица крылом. Передний воз, накренившись, задел стойку ворот, через борт посыпался уголь. Часовой, позабыв про Вадима, принялся чихвостить ротозея-возницу. Несколько драгоценных секунд оказались очень кстати. Полураздетый болван уже должен был отойти от наваждения, поднять тревогу. Миг-другой, и вся Таганка всколыхнется, встанет под ружье.

Прочь, прочь! Вадим выскочил на улицу Малые Каменщики. Подмывало пуститься наутек, без оглядки, во весь опор. Ан нельзя – одет по форме,