Клод Изнер - Происшествие на кладбище Пер-Лашез Страница 25

Морис Ломье подскочил к Нинон.

— Ничего не говорите, я догадался! Вы пришли ради меня! — воскликнул он, обнимая молодую женщину за талию.

Нинон изящным движением развернула веер, отгораживаясь от взглядов мужчин. Виктор не мог не оценить ее манкого очарования.

— Морис, — обратилась к Ломье Таша, — вот четыре холста, к началу следующей недели я закончу еще пять.

— Плохо, дорогая, нам будет непросто решить, как развесить картины, если… Ладно, показывай. Снова эти твои крыши! — недовольно проворчал он. — Ты ведь знаешь, как я не люблю этот сюжет. Почему ты не выбрала обнаженную мужскую натуру? — Он отступил на шаг, оценивая общее впечатление. — Не хватает мужественности.

— Но Таша ведь не мужчина! — возразила Нинон.

Таша весело рассмеялась.

— Спасибо, что заступились за меня, Нинон, но только мужественность и впечатляет этих господ, внушая им уверенность в себе.

Морис спросил, взяв Виктора под руку:

— Ужели возможно принимать женщин всерьез, дорогой Легри? Что они создали? Только не называйте имен Сафо и мадам Виже-Лебрён[18], умоляю!

Нинон улыбнулась Ломье и сладким голоском задала следующий каверзный вопрос:

— А сколько гениев-мужчин узнала бы История, проводи они две трети жизни за чисткой картошки и стиркой пеленок?

— Не может быть, чтобы вы имели в виду себя! — запротестовал Ломье.

— Где ты познакомилась с этой девушкой? — шепотом поинтересовался у Таша Виктор.

— В «Бибулусе», вчера вечером, она помогла мне отнести холсты к багетчику. Ты был в морге, так что… Она сказала, что хочет мне позировать, но я отказалась.

— Почему?

— Я не смогу ей платить. Нет, нет, я знаю, что ты хочешь предложить, это не обсуждается, и потом, женские «ню»…

— Жаль.

— Что значит — жаль?

— Я бы попросил дозволения присутствовать на сеансах.

— Хитрец! Можешь обратиться к Морису, если хочешь, — он уже подцепил Нинон. Подожди меня внизу, я сейчас приду.

Виктор сел за столик в зале, где старые мрачные холостяки поедали сосиски, и развернул газету. Почти все статьи были посвящены отставке канцлера Бисмарка, в рубрике «Происшествия» ничего нового не оказалось.

— Дорогой друг, не верьте ни единому слову из того, что там написано, они все выдумывают!

— Не возводите напраслину на прессу, именно ей мы обязаны нашим знакомством!

Виктор поднял глаза от газеты: Таша и Нинон сели рядом с ним.

— Таша рассказала мне о вас, — улыбнулась ему Нинон. — Книготорговец, фотограф, рыцарь без страха и упрека, сыщик-любитель… Не многовато ли для одного человека?

— Насчет четвертого пункта она явно преувеличивает, — заметил Виктор.

— Лицемер! — воскликнула Таша. — Признайся, что обожаешь лезть в дела, которые тебя не касаются, и прошлым летом даже рисковал из-за этого жизнью!

— Я оказался вовлечен в то дело помимо своей воли…

— Перестаньте спорить и просветите меня, — вмешалась Нинон. — Таша уверяет, что вы страстный любитель детективных романов. Мне они кажутся скучноватыми, написанными по одной и той же схеме: добро торжествует над злом, убийца пойман, осужден и казнен, обыватели могут спать спокойно.

— Не могу с вами согласиться, — покачал головой Виктор. — Преступление завораживает порядочных людей. Авторы этого жанра увлекают нас на тайные тропинки, туда, куда мы сами никогда не осмелились бы ступить в реальной жизни.

— Вот как? Что ж, возможно, я поторопилась с суждением. Но меня куда больше волнует путь мужчины к сердцу женщины. Помогите мне заполнить этот пробел, мсье Легри, договорились? — спросила Нинон, наградила Виктора долгим рукопожатием и удалилась.

— Пантера, — прошептал Виктор, глядя ей вслед.

— Денизу опознал кто-нибудь из близких? — спросила Таша.

— Нет.

— Что ты решил?

— Дай мне еще два дня.

— Ни днем больше, ясно? Не хочу делить жизнь с эквилибристом, который может в любое мгновение упасть и разбиться.

— Ты действительно хочешь разделить со мной жизнь? — поймал ее на слове Виктор.

— А что мы, по-твоему, делаем? — рассмеялась она.

По пути домой он вдруг решил отдать Таша гребни из слоновой кости, купленные на улице Пернель. Она растроганно поцеловала его и не сказала, что ненавидит такие вещи, потому что они олицетворяют для нее страдание и смерть. Виктор нащупал в кармане медальон Одетты: это маленькое сердечко хранило секрет, который ему предстояло разгадать.

Снег шел, не переставая.

Мадам Пиньо собрала тарелки и приборы и отнесла их на кухню.

— Наелся, сынок?

— Да, мама, — ответил Жозеф.

Она взяла стальную кочергу, поворошила в печи, подбросила туда лопату угля и подняла штору на окне.

— Снег все валит и валит, не погода, а чистый кошмар. Если не потеплеет, останусь завтра дома.

— И правильно, мама, в твоем возрасте не стоит переутомляться.

— Не волнуйся, я выдержу. Твой бедный отец говорил: «Ты крепкая, как скала, Эфросинья».

— Пойду в папин сарайчик.

— Только не сиди допоздна, сынок.

Жозеф закрылся в сарае и поставил керосиновую лампу на стол, заваленный патронами, гильзами, осколками снарядов, островерхими касками прусских артиллеристов. Все это осталось ему от отца, который во время Франко-Прусской войны служил в Национальной гвардии. Еще тут были старые книги, гравюры, кипы газет, тщательно рассортированные по годам. Здесь Жозеф сочинял свои истории, писал роман, изучал газетные вырезки и мечтал о Валентине де Салиньяк.

Этим вечером юноша был не в духе. Он сел и хмуро уставился на лежавшие перед ним свежие газеты. Дениза не шла у него из головы. Жозеф попытался сосредоточиться на романе, но не смог, закрыл школьную тетрадь, на обложке которой красовалось: «Любовь и кровь», открыл новый блокнот, написал на первой странице «Происшествие на кладбище Пер-Лашез», поставил дату: «Март 1890 г.», покусал кончик ручки и наконец решился:

Вернуться в Счетную палату.

Патрон что-то от меня скрывает.

Зачем он следил за этим стариком?

Жозеф взглянул на пришпиленную к стене фотографию, на которой были запечатлены двадцатилетняя мадам Пиньо и ее упитанный жених. Они стояли у парапета набережной Вольтера и улыбались в объектив.

— Ты прав, папа, нельзя опускать руки. Когда человек чего-то очень хочет, он добьется своего. Решено: я займусь этим делом всерьез, и ты будешь мной гордиться.

Глава седьмая

Солнце пригревало совсем по-весеннему, снег таял, но Жозефа это не радовало. Как может небо сиять лазурью, когда «Л'Эклер» напечатала на четвертой полосе:

Судя по результатам вскрытия, неизвестную, чье тело нашли три дня назад в канале Урк, сначала оглушили, и только потом бросили в воду. Убийство из ревности?..

Жозеф вырезал заметку и вклеил ее в новый, приготовленный с вечера блокнот, потом пролистал другие газеты и нашел в «Пасс-парту» еще одно упоминание о Денизе:

Утонувшая в канале Урк девушка получила жестокий удар по голове, а потом ее утопили. Тело до сих пор никто не опознал. Полиции пора принять меры для обеспечения безопасности граждан…

Наверху хлопнула дверь, Жозеф спрятал газеты и блокнот, торопливо натянул халат и схватил метелку. По лестнице спустилась Таша.

— Патрон не с вами? — спросил он, смахивая пыль со стола.

— Он ушел очень рано, сослался на встречу с клиентом, но наверняка солгал, уж слишком озабоченное у него было лицо…

— Можете не продолжать, сам знаю: брови чуть вздернуты, лоб наморщен, как будто вот-вот укусит.

Жозеф изобразил насупившегося бульдога, и Таша не удержалась от смеха.

— Думаю, он опять играет в сыщика-любителя, и мне это совсем не нравится, — прошептала она.

«Можно подумать, это нравится мне! — мысленно возмутился Жозеф. — Патрон обещал, что я буду в курсе дела, а сам меня ни во что не посвящает! Вот и доверяй после этого людям!» Жозеф был так зол, что стукнул метелкой по макушке Мольера.

«Я еще покажу, на что способен. После обеда я “заболею”. За пять лет беспорочной службы я ни разу ни на что не жаловался, так что… Пусть только попробует сказать, что я шатаюсь без дела! И мадемуазель Таша заодно помогу!»

Жозеф продолжил уборку, бормоча себе под нос угрозы и упреки в адрес Виктора.

— В чем дело, Жожо? — спросила Таша.

— Я вчера простудился, когда следил за мсье Легри, я разбит, я болен — вот в чем дело!

Юноша собирался продолжить, но тут его внимание привлек остановившийся у магазина фиакр. Он подошел к витрине.

— Ну и ну! Мадемуазель Таша, смотрите-ка, кто вернулся!

Виктор покинул комиссариат в самом что ни на есть отвратительном настроении. Он опоздал! Папашу Моску освободили за двадцать минут до назначенного времени, потому что камера понадобилась для пятерых грабителей, которые ночью обчистили какую-то квартиру. Виктор взглянул на часы: пять минут десятого. Нужно возвращаться в магазин, иначе Таша рассердится. Он купил свежий номер «Сьекль» и развернул газету.