Николай Буянов - Май без императора Страница 25

Я прожил в Фуа до следующей весны. Рабочие руки на фермах никогда не были лишними, а мне нужно было заработать денег на поездку в Париж. Я часто представлял себе, как вернусь туда — под новым именем, в новом обличье. Как увижу знакомые улицы, и как город не узнает меня… Правда, я вовсе не исключал возможных встреч с теми, кто знал меня раньше, но старался не думать об этом. Все равно выбора у меня не было.

Жанна-Луиза первое время дичилась, плакала по ночам и звала маму. Тогда Франсуаза брала ее на руки и принималась укачивать, тихо напевая колыбельные песни. У нее был очень чистый и мелодичный голос и ласковые терпеливые руки. И относилась она к девочке как к собственной дочери, которой у нас никогда не было. Я так и не сказал, кто такая Жанна и как она попала ко мне — лишь упомянул, что ее родители погибли чуть ли не у меня на глазах. «Милая моя», — прошептала Франсуаза и прижала девочку к себе. И та с готовностью потянулась навстречу, вызвав во мне доселе неизведанное чувство. И нехитрую, но приятную мысль: а ведь мы смотримся, как одна семья…

Франсуаза словно расцвела. Даже ближайшие соседки, что поглядывали на нее с жалостливым любопытством («бедняжка, как она живет с таким изуродованным лицом? Уж мужа-то, хоть какого-нибудь, она себе точно никогда не найдет…»), теперь наперебой приглашали нас в гости, а со мной раскланивались и улыбались при встрече.

Жанна освоилась в новом доме, и теперь совершенно не отличалась от окрестных ребятишек, выросших на свежем хлебе и деревенском молоке. И я, глядя на нее, думал, что обещание, данное графине Шарлотте, я исполнил. Вот только мысль эта не приносила успокоения. Я по-прежнему считал дни до поездки в Париж. Я ждал встречи с моим врагом, как ждут свидания с невестой. У меня и тени сомнения не было, что эта встреча состоится…

К исходу следующей весны, когда дороги просохли от грязи, я засобирался в путь. В последний вечер в доме доктора мы с женой сидели внизу, на маленькой веранде под навесом, и смотрели на закат. Закат был чудо как красив: сиренево-оранжевое небо с алым диском над кромкой дальнего леса, сельской церквушкой и деревьями в старом саду — я помнил этот сад со времен первого визита в Фуа, когда раненый принц лежал в постели на втором этаже, а Франсуаза меняла ему повязки. Как же я завидовал герцогу и его ране…

Мы уложили Жанну спать, и теперь сидели рядышком, тихонько, будто боясь кого-то потревожить, и лишь изредка перебрасывались короткими фразами.

— Я оставил тебе немного денег, спрячь их получше…

— Да, ты говорил.

— Не грусти: если все будет, как я задумал…

— …то ты вернешься через несколько месяцев, — печально улыбнулась Франсуаза. — Ты повторяешь это в пятый раз, милый. По-моему, ты больше успокаиваешь себя, чем меня.

— Я обязательно напишу тебе. Как только устроюсь…

— Может быть, нам все-таки лучше поехать вместе?

Я покачал головой: об этом мы тоже говорили, и не раз.

— Ты же знаешь, это невозможно. Присматривай за девочкой, хорошо? Она настоящий сорванец…

Франсуаза не ответила. Я опустился на пол и положил голову ей на колени. И прошептал:

— Прости.

В Париже шел дождь. Нудный, противный, до отвращения напоминающий осенний. Солнце уже две недели не показывалось из-за туч, и оттого город сам напоминал тяжелую свинцовую тучу — таким серым и унылым он казался.

Господин Катильон (глава обувного предприятия «Катильон и сыновья») принял меня как старого приятеля, чем, признаться, меня удивил. И после недолгих раздумий даже взял меня на службу в один из своих обувных магазинов. Этот магазин располагался на нижнем этаже огромной и роскошной квартиры хозяина. Витрину украшал сафьяновый сапог высотой в человеческий рост — в таких сапогах (только, понятно, нормального размера), с отворотами, пряжками и на массивных каблуках, в прошлом столетии щеголяли королевские мушкетеры.

Иногда — и чем дальше, тем чаще — меня посещала черная меланхолия. И я начинал думать, что все мое предприятие — чистой воды утопия. В свободные часы я бродил по Елисейским полям и улице Риволи, прилегающей к дворцу. Я пытался высмотреть Наполеона (ведь должен же он был выходить хотя бы на прогулки), расспрашивал о нем людей, притворяясь восторженным его почитателем, регулярно просматривал все парижские газеты, надеясь выудить каплю полезного… А ночами ворочался без сна в маленьком флигельке дома по соседству с магазином, и думал, думал…

В моем шкафу, в потайном отделении, хранился двуствольный пистолет «Лефорше» — хозяин оружейной лавки с пеной у рта доказывал, что из этого пистолета при должной сноровке можно попасть в трефового туза с тридцати ярдов. Я опробовал покупку в Булонском лесу и остался доволен. Однако это ни на йоту не приблизило меня к моей цели. Я ведь и понятия не имел, как незамеченным подобраться к дворцу, или хотя бы к улице, по которой будет проезжать карета Наполеона, потому что эти улицы всякий раз загодя бывали оцеплены гвардейцами.

Между тем гражданин Первый консул Французской республики стал императором Франции. И с невиданной ранее помпой отметил 14 июля — день взятия Бастилии. Странное смешение разных начал: революции и империи, вчерашнего дня и сегодняшнего… Еще более странно, что никто, похоже, не замечал абсурдности ситуации: император, официальные власти, армия и церковь праздновали годовщину народного восстания… Все повторялось — как в том моем сне, где стрелки часов вращались в обратную сторону. Снова в небе гремели салюты, снова на улицах распевали подзабытую «Марсельезу» и гуляли пьяные толпы в красных колпаках. Только дождь, ливший с небес уже третью неделю, портил картину всеобщего веселья. Впрочем, кроме меня, никто и не замечал этот дождь.

У прилавка в тот день стоял мой сменщик Роже Банно, которого Катильон-младший нанял две недели назад. Я находился в задней комнате — писал письмо Франсуазе. С каждым письмом я отсылал ей денег. Суммы были небольшие — все, что мне удавалось сэкономить, и каждый раз я испытывал стыд оттого, что в ответных письмах Франсуаза горячо благодарит меня, хотя особой благодарности я, кажется, не заслуживал.

Шум, вдруг раздавшийся в магазине, заставил меня вскочить. Что-то там обрушилось с ужасающим грохотом — должно быть, прилавок с товаром. Следом послышался испуганный голос Банно, потом — утробный рев, в котором, как кутята в ведре с водой, утонули все прочие звуки. Подобный рев мог исторгнуть из глотки разве что разъяренный медведь. Или эскадрон гусар при атаке на неприятельскую батарею. Я искренне понадеялся, что этот эскадрон не принял за батарею наш магазин. И не сразу поверил своим глазам, когда обнаружил в помещении не медведя и не галопирующую конницу, а одного-единственного человека в драгунской форме. Не считая, разумеется, месье Банно, который, стремительно бледнея лицом, мелкими шажками пятился к стене. Драгун вразвалочку приближался к нему, нехорошо сощурившись и поигрывая обнаженной саблей.

— Так ты говоришь, ублюдок, что эти сапоги стоят… Сколько, ты сказал?

— Пя… пятьдесят франков, сударь, — заикаясь, проговорил Банно. — Осмелюсь заметить, не я устанавливаю цену, а наш хозяин господин Катильон…

— Ма-алчать!!! — взревел драгун. — Смиррнаа-а!!! Эх, попался бы ты мне под Маренго…

Его приятели, стоявшие в обнимку в дверях, загоготали, довольные развлечением.

— Значит, я, боевой офицер, должен отдать полсотни франков за эти сапоги? В которых только и можно, что дерьмо месить?! Да я тебя… — и он занес руку для удара.

Бедняга Банно зажмурился и зашептал что-то — видно, приготовясь предстать перед Творцом. Пора было вмешаться. Я шагнул вперед и перехватил руку драгуна, сжимавшую саблю. Меня чуть не сшибло с ног — не саблей и не рукой, а исходившими от него ядреными винными парами. Драгун развернулся и уставился на меня мутными близко посаженными глазами. Где-то я уже видел эти глаза. И эти хищно развернутые ноздри, и длинные усы, похожие на тараканьи. Где-то…

— Это еще кто такой? — с недоумением спросил он.

— Сударь, — широко улыбаясь, сказал я. — Наш хозяин господин Катильон несказанно счастлив, что вы посетили его магазин. И просит принять в дар эти замечательные сапоги. Стоят они, правда, недешево, поэтому если вы не в состоянии заплатить…

— Что? — снова взревел драгун. — Это я не в состоянии? Я?! Да я могу купить всю вашу убогую лавочку…

— Отличные сапоги, — с жаром гнул я свою линию. — Соизвольте только взглянуть на их форму, подошву, каблук… А прекрасная кожа? А швы?

— Какие еще, к чертям собачьим, швы?

— Вот именно, сударь! — возликовал я. — Вы даже не заметили швов, настолько искусно они сделаны. Сам император, клянусь, не постыдился бы…

— Беру, — рявкнул драгун, распахивая китель и шаря за пазухой, очевидно, в поисках кошелька.