Евгений Сухов - Гастролеры и фабрикант Страница 26

Ленчик заявился ровно в двенадцать. На нем помимо атласной сорочки было два жилета и шикарный сюртук. Узкие обтягивающие черные брюки в тонкую белую полоску были заправлены в начищенные до блеска яловые сапоги. В руках у него был большой саквояж из телячьей кожи. Войдя в залу, он небрежно отпустил ручку саквояжа, и он шлепнулся на пол.

– Привет всей честной компании! – скопом со всеми сразу поздоровался он. – Ну, чо, когда моток начнем разматывать?

– А мне сказали, что тебя фараоны замели, – произнес Всеволод Долгоруков.

– И замели было! – «маз» весело посмотрел на Севу. – Да только я стремистому как запустил из своего шмеля сары, так и уладил все дело сразу. Так что авыло гутарить. Кому лавье ссыпать?

– Мне, – коротко ответил Сева. – Верну через пять дней с хорошими процентами.

– И сколе? – остро глянул на Долгорукова «маз».

– Восемьдесят, – ответил Сева.

– Лады, – ухмыльнулся Ленчик и добавил: – А ежели номер не оторвется?

– Исключено, – ответил Всеволод Аркадьевич.

– Лады, – повторил Ленчик. – Мортую, тебе повторять не надобно, что с тобою будет, коли кинешь.

– Правильно мортуешь, – сказал Сева. – Лады. Жду через пять дней.

– Заметано… – Ленчик шаркнул ножкой и махнул ручкой: – Адье, господа хорошие…

Когда Ленчик ушел, отдал свои пять тысяч и Илья Никифорович Феоктистов. После такого «фрукта», всучившего Долгорукову сто семьдесят пять тысяч, свои кровные можно было отдавать смело. Ибо кинуть маза – себе дороже. Похоже, и впрямь дело было верное, коли Всеволод Аркадьевич рискует связываться с фартовыми…

– Ну, все, нужная сумма набрана, – оглядел присутствующих Долгоруков. – Теперь жду вас через пять дней в это же самое время. Прошу не опаздывать, господа…

Глава 12

Конец дела об убиении почетного гражданина, или Чиновник особых поручений

25 октября 1888 года

– Вы оказались совершенно правы! – пристав Мазин с нескрываемым восхищением посмотрел на исполняющего должность полицеймейстера. – Дворники и старухи знают все! Буквально все! Оказывается, погуливал не наш потомственный почетный гражданин Кочемасов, убиенный в Сосновой роще близ Кизического монастыря, а его супруга. И знаете с кем? Со своим соседом по квартире Филимоновым. Это Филимонов нанес ему прежнюю рану на голове, когда Кочемасов застукал их вдвоем и стал разбираться с ним по поводу своей жены. И Филимонов же стрелял в него из ружья в Сосновой роще…

– Вы его арестовали?

– Так точно! Арестование произведено лично мною после обыска в квартире Филимоновых, где было найдено ружье, пыжи и медная картечь.

«Ну, вот, – пронеслось в голове у Якова Викентьевича, – плакало твое утверждение в должности полицеймейстера и чин статского советника. Это «Дело об убиении потомственного почетного гражданина Гурия Борисовича Кочемасова» – простое преступление на бытовой почве, за которое чины не дают и в должностях не утверждают. Теперь вся надежда на Розенштейна. Что он там накопал на этого Долгорукова…»

– Как вам это удалось выяснить? – унылым голосом спросил Острожский. – Давайте все по порядку.

– Перво-наперво мною был опрошен дворник дома, – пристав Мазин просто сиял из-за столь быстро раскрытого преступления. – Он показал, что живут, вернее, жили Кочемасовы крайне не дружно, поскольку его супруга имела преступную связь с Филимоновым, то бишь прелюбодействовала с ним. Дворник сам видел, как они тайком встречались за зданием бывшей конюшни. На мой вопрос, что они там делали, дворник ответил, что не ведает и свечку им не держал. Но только, как он выразился, – Мазин глянул в свои записи в памятной книжке, – «не регбусы они там разгадывали». Позднее он признался, что однажды тайком он все же проследил за ними и незаметно подобрался очень близко к тому месту за бывшей конюшней, где Кочемасова находилась с Филимоновым. «Я увидел, – Мазин снова заглянул в памятную книжку, – что сначала они целовались взасос в губы, а затем стали щупать друг друга за интимные места и громко дышали. Потом Филимонов задрал Кочемасовой платье, а она тем временем расстегивала ему штаны, дабы достать наружу мужское естество, весьма крупное, следует признать». После этого, – Мазин закрыл памятную книжку, – они занялись совершением известного интимного акта стоя, причем одна нога у Кочемасовой была задрана так, что совершаемое ими греховное действо дворник мог наблюдать во всей, так сказать, красе…

– Хм, – выдал в ответ на услышанное от Мазина Острожский и промолчал. А пристав тем временем продолжал:

– Еще дворник показал, что однажды и сам Кочемасов заметил, как его супруга и Филимонов удаляются за конюшню, и, крадучись, последовал за ними, после чего через две-три минуты вернулся оттуда с разбитой головой и весь окровавленный. Дворник попытался было ему помочь, но Кочемасов со словами: «Пошел вон» оттолкнул его и заплакал.

– Вот сука, – вырвалось у Острожского.

– Кто? – не понял пристав.

– Да Кочемасова эта…

– Полностью с вами согласен, – сказал пристав и добавил: – Сучка она и есть…

– Хорошо, продолжайте.

– Продолжаю… – Мазин сморщил лоб и стал говорить дальше: – Так вот: еще мною была опрошена владелица дома, Генриетта Карловна Шлиц, старушенция девяноста двух лет от роду, но в твердой еще памяти и весьма ясном уме. Она показала, что часто страдает бессонницей, а посему в ту памятную ночь, когда был убит потомственный почетный гражданин Кочемасов, она видела, как Филимонов выходил с ружьем из дома. Когда он вернулся, она не заметила, потому как задремала, но уверена, что Кочемасова убил Филимонов. Поскольку, как она выразилась, – Мазин снова открыл памятную книжку, – «у Филимонова с Кочемасовой была большая страсть, и Кочемасов мешал им обоим…» – Мазин закрыл памятную книжку. – После получения сих сведений был произведен обыск в квартире Филимонова, где в присутствии понятых были обнаружены ружье и пыжи из полсти, идентичные найденным мною пыжам на месте преступления. Так же была обнаружена медная картечь, изготовленная из того же куска материала, из какового была изготовлена картечь, извлеченная из тела покойного Кочемасова. После чего Филимонов был арестован и препровожден в арестантский дом.

– Что ж, поздравляю вас, – выдавил из себя улыбку Острожский. – Дело раскрыто вами в самые кратчайшие сроки. И я непременно доложу об этом господину губернатору.

– Благодарствуйте, Яков Викентьевич, – расплылся в улыбке Мазин. – Рад стараться!

Когда пристав ушел, Острожский впал в уныние. Надежды, что «Дело об убиении потомственного почетного гражданина Гурия Борисовича Кочемасова» станет громким и принесет ему долгожданные выгоды, не оправдались.

Яков Викентьевич посмотрел на напольные часы, которые показывали четверть десятого утра.

И где носит этого Розенштейна?

В описываемое время Николай Людвигович находился в приемном покое земской больницы и беседовал с врачом Соломатиным. Врач осторожничал, ссылался на врачебную тайну, но все же был вынужден отвечать на вопросы помощника казанского полицеймейстера. Все-таки – власть!

– Выходит, этот Сидоркин у вас не впервые? – допытывался Николай Людвигович.

– Нет, это уже третий раз.

– И все с одним диагнозом?

– Да.

– Алкоголизм. – Вопрос больше походил на утверждение.

Соломатин ответил не сразу:

– Да.

– И вы таких лечите?

– Вынуждены лечить, – вздохнул врач. – Алкоголизм – тоже болезнь.

– Болезнь? – удивленно поднял брови Николай Людвигович.

– Да, болезнь, – с некоторой долей вызова ответил врач.

– А я думал – блажь…

– Болезнь.

– Хорошо, болезнь, – вынужденно согласился Розенштейн. – А могу я побеседовать с этим «больным»?

– Его состояние не предполагает бесед, – не очень уверенно ответил Соломатин.

– И все же?

– Он и правда плох, – сказал врач.

– Что, при смерти?

– Очень близко, рядом, – посмотрел врач на помощника полицеймейстера.

– Только пару вопросов? – требовательно ответил на взгляд Соломатина Розенштейн.

Ну, ничего святого! Не зря про полициантов говорят, что они народ черствый. Человек умирает, а этот – всего пару вопросов. И ведь хоть кол у него на голове теши…

– Две минуты, – не сразу произнес врач сухим тоном.

– Две минуты, – заверил его полициант.

Сидоркин был в палате один. Оно и правильно. Не дело отдающему богу душу лежать вместе с другими больными и отравлять им жизнь своими стенаниями и конвульсиями. Помирать – дело интимное…

– Здравствуйте.

Николай Людвигович присел на стул, что стоял рядом с койкой.

Сидоркин перевел на него унылый взгляд (до этого он лежал, уставившись в потолок).

– Меня зовут Розенштейн, – представился полициант. – Я помощник полицеймейстера.

– А мне до фонаря, как тебя кличут, – едва слышно произнес Сидоркин.