Ольга Крючкова - Роза Версаля Страница 28

Он внимательно осмотрел стол в надежде обнаружить нож, но, увы, похитители оказались предусмотрительными.

Василий поёрзал, пытаясь освободить руки, связанные за спинкой стула. Всё было тщетно.

– Умело вяжут, сволочи, – процедил он и тут же с ужасом заметил, что ноги тоже привязаны – к ножкам стула.

– А-а-а-а!!! – издал Василий крик отчаяния.

Дверь тотчас отворилась, в комнату вошёл давешний «кучер».

– Чаво ты, барин, так убиваесся? Плюнь ты на энтот камушек! Шкура-то, чай, дороже…

В ответ купец промычал что-то невразумительное, и разбойник, злорадно ухмыльнувшись, снова вышёл на улицу.

…Чего только Василий не передумал за отпущенное ему время! Первым делом заподозрил, что разбойников нанял ювелир Аксельрод. Однако, хорошенько поразмыслив, решительно отмёл эту версию: в конце концов, именно ювелир посоветовал ему от греха подальше положить бриллиант в банковский сейф. И, как подтвердила жизнь, оказался совершенно прав…

Затем мысли Василия переметнулись на жену: он опрометчиво пригрозил ей разводом, и теперь благоверная решила избавиться от него, предварительно завладев бриллиантом.

«Точно, Настасьиных рук дело! Змея! Вызнала-таки, что камень в банке… Но где она отыскала этих разбойников? Одной бы ей не под силу было такое устроить, значит, кто-то помогал ей… Илья! Ну, конечно! Он же тоже долю с камня требовал!»

Василий Иванович не выдержал и заплакал: – Прощай, Матильдушка, душа моя… Не отвезу я тебя в Германию, как обещал, – в голос причитал он. – А кабы знала ты только, как сильно я люблю тебя…

В углу шевельнулась ситцевая занавеска, но купец этого не заметил: слёзы застили ему глаза.

– Ну, мил человек, настало время делиться своими секретами, – сказал Хрипатый, входя в дом в сопровождении подельников.

Купец сжался от страха.

– Не вспомнил я ничего, шифр шибко сложный… – пролепетал он.

– Ну-ну… – протянул предводитель шайки и со всего размаху заехал Глызину в зубы. – А таперича вспомнил? Али ещё память освежить? – издеваясь, поинтересовался он.

Подельники наблюдали за избиением купца с явным удовольствием.

– Говори лучше, барин, а то, не ровён час, мы силёнок своих не рассчитаем, – дружелюбно посоветовал «кучер».

Василий молчал: признаваться, что ключ от банковской ячейки находится в сорванном с него серебряном медальоне, мучительно не хотелось.

Главарь же, словно специально, уселся на стуле напротив и начал крутить цепочку, выписывая медальоном круги перед лицом пленника. В глазах у Василия замельтешило…

– Ты, мил человек, загодя не убивайся: мы душегубством турецким не занимаемся. Чай, не басурмане какие, в Рассее-матушке живём… У нас, барин, по-простому: хрясть в зубы – и вся недолга! Ну, а коли и это не поможет, тогда кочерга на выручку приходит…

При упоминании кочерги Василий задрожал, как осенний лист на ветру.

– Эва, какой ты, барин, неразговорчивый… Я ведь мужик хоть и терпеливый, но эдак и разозлиться могу.

Хрипатый встал, подошёл к купцу и здоровенным своим кулачищем снова залепил ему в зубы: – Так-то оно лучше! В первый раз я, считай, пошутковал…

Изо рта Василия хлынула алая кровь. Купец с трудом провёл распухшим языком по нёбу и зубам и почувствовал, что передние зубы лежат на языке. Он сплюнул… На пол шлёпнулось кровавое месиво.

Хрипатый тем временем прошёлся по комнате и встал возле низкого мутного оконца.

– А медальончик-то твой, барин, с секретом оказался! – с нарочитым изумлением воскликнул он, щёлкнув серебряной кнопочкой. – Ой, какой маленький ключик! Небось, банкир Петровский собственноручно вручил? Вот видишь, мил человек, ключик у нас ужо имеется, с тебя остались только циферки…

– Даже если я назову вам шифр, вы не сможете пройти в банк, – с трудом прошамкал Василий.

– Это почему же? Аль рожей не вышли? – рассмеялся Хрипатый. – Я, могёт быть, и не вышел, так у нас другие найдутся, покрасивше меня…

– В хранилище могу войти только я.

– Да ну?! А мы-то, дураки, надеялись… – наигранно удивился главарь, но тут же посерьёзнел: – Ладно, барин, мы тут тоже не лаптем щи хлебаем и не ноздрями мух ловим… Чай, кумекаем, что ещё и бумажка нужна с твоей закорючкой…

– Я ничего не подпишу, – придав голосу решительности, заявил Глызин.

– И не надоть! Мы тогда заодно и конторку твою обчистим, – радостно пообещал Хрипатый. – Неужто ж там не найдётся ни одной бумажки с твоей подписью? А закорючку мы перерисуем – у нас и на то умелые люди есть…

Василий с ужасом понял, что похитители знают о нём слишком много, но продолжал надеяться на чудесное избавление от сего кошмара.

– Я войну двенадцатого года прошёл от России до самой Франции! Дважды ранен был, любую боль стерплю… Так что не надейся, сволочь, ничего тебе не скажу!

Хрипатый повернулся к висевшим в углу почерневшим от времени образам, размашисто перекрестился:

– Прости мя, грешного, Господи! Не хотел… Видит Бог, не хотел… – потом развернулся к подручным и приказал: – Растопляйте печь! Калите кочергу!

«Кучер» накалил кочергу докрасна и, перехватив её поудобнее, приблизился к купцу.

– В последний раз упреждаю: говори свои цифирки, ежели не хочешь поджариться, – мрачно бросил Хрипатый.

Василий молчал.

– Ну, как знаешь, – Хрипатый вздохнул, достал из-за голенища высокого ялового сапога нож и приблизился к пленнику.

Купец зажмурился, приготовившись, что его сейчас начнут кромсать на мелкие кусочки, а потом жечь калёным железом.

Однако Хрипатый всего лишь разрезал одежду чуть ниже плеча.

– Начинай! – приказал он затем «кучеру».

Подельник с готовностью прижал кочергу к плечу пленника.

– А-а-а! – закричал Глызин.

– Чаво-то тихо орёт, – выказал недовольство Хрипатый. – Небось, кочерга ужо простыла. Ну-ка, подогрей её пошибче!

«Кучер» отворил заслонку и сунул кочергу в огонь.

– Давай сюды! – Хрипатый выхватил у подручного кочергу и самолично, изо всех сил прижал её к плечу Василия в месте первого ожога, дабы было ещё больнее.

Если б не верёвки, купец взвился бы от боли.

– Мерзавцы! Христопродавцы! Будьте вы прокляты! – стонал и ругался он.

– Ох, хороша кочерёжка! Вишь, как заверещал, – одобрил Хрипатый. – Ну, чаво? Вспомнил цифирки? – хитро подмигнул он купцу.

Василий, собравшись с силами, от души выматерил мучителя.

– Вона как ругаться-то могёшь! Видать, мужицких корней до конца не растерял. Это хорошо, – похвалил Хрипатый, после чего порылся за печкой. – Во, сейчас ты у меня ещё бойчей заговоришь, мил человек! Супротив этого средства ни разу ещё никто не устоял…

Василий, выросший в казачьей станице (только после войны перебрался он с братом к своей невесте в Екатеринодар), сразу понял, что именно держит в руках Хрипатый: толстый металлический прут с клеймом на конце, предназначавшийся для клеймения крупного рогатого скота.

Купец закрыл глаза: «Скажу, всё скажу… Чёрт с ним, с этим бриллиантом…» Но сказать ничего не успел – голову пронзила страшная боль, сознание помутилось, навалилась непроглядная темнота…

– Ох, перестаралися мы, видать, братцы, – нахмурился главарь. – Не дай Бог, помрёт! Да вроде крепкий с виду мужик, должон оклематься… Окатите-ка его холодной колодезной водичкой, – приказал он подручным.

…Сознание возвращалось к Василию медленно.

– Ой, задёргался наконец! Гляди-кась! Живёхонек наш купчина! – обрадовался «кучер».

Василий открыл глаза.

– Ну? Надумал чаво? – тотчас последовал от Хрипатого неизменный вопрос.

– Надумал… – с трудом выговорил Василий. По его губам по-прежнему струилась кровь.

– Давно бы так… А то вот будешь таперича до конца дней ходить, словно бык клеймёный.

– Воды… пить… – взмолился Василий.

– Это мы завсегда могём, – наполнил кучер небольшой черпачок водой. – Пей, страдалец…

Василий пил жадно, но с явным трудом.

– Будя! – забрал ковшик Хрипатый. – Говори! Не то, мил человек, сызнова в грех введёшь… – он покосился на прут с клеймом.

В углу снова колыхнулась ситцевая занавеска.

Утолив жажду и отдышавшись, Глызин назвал цифры банковского шифра. Хрипатый подмигнул стоявшему позади купца «кучеру», и на голову пленника тотчас опустилась дубинка. Василий Иванович снова потерял сознание.

Глава 12

Вечером того же дня к банку Петровского, что на Остоженке, подъехал богатый экипаж. Из него вышла роскошная дама в тёмно-зелёном кардигане[23], отороченном соболями, с небольшим кожаным саквояжем в руках.

Полицейский, дежуривший около банка, при виде дамы лихо подкрутил ус, швейцар услужливо распахнул дверь перед ней дверь.

Дама уверенно прошла в зал.

– Могу ли я видеть управляющего? – обратилась она к одному из служащих.

– А не смогу ли я помочь вам, сударыня? – вежливо поинтересовался тот.

– Не думаю.