Ефим Курганов - Воры над законом, или Дело Политковского Страница 28

А вот чрезвычайно любопытное, как мне кажется, описание того, как Политковский проводил свои вечера, когда находился вне дома, это всё из тех же «Записок любознательной дамы»:

«В то время посетители итальянской оперы в Петербурге не столько слушались и восхищались пением и игрой заезжих звёзд, сколько показывали свои наряды. Но Политковский здесь превзошёл всех и вся. Вообще он во всех театрах столицы имел литерные ложи, а в Большом занимал ложу напротив главной (царской). И по убранству она ни в чём не уступала последней. Ложа была в бархате, дорогих тканях, зеркалах, бронзе и с изысканной мебелью. В прилегавшей к ложе комнате поставлен был стол с серебряным самоваром и всевозможными редкими закусками, дорогими винами, рядом — несколько корзин с шампанским. Все знакомые, бывшие в театре, имели обыкновение обязательно во время антрактов и особенно после спектакля навестить Политковского в ложе, отужинать с ним — стол бывал накрыт до сорока кувертов. После этого гости отправлялись в дом Политковского, дабы продолжить ужин… И там уже начинался настоящий пир, удивительный по роскоши и изобилию. Шампанское же там не кончалось никогда».

Да, Александр Гаврилович проживал отнюдь не на сто тысяч в год! Тут и говорить не о чем.

Шиковал Политковский, надо признать, вовсю, и, конечно же, на инвалидские денежки, а не на карточный выигрыш. Просто сим карточным выигрышем он довольно долгое время прикрывался.

И власти верили или же просто не обращали внимание на то, что великий карточный выигрыш Политковского покинул пределы реальности и обратился уже в какую-то даже мифическую величину.

И всё же разоблачение сверхигрока было не за горами, оно было неминуемо, хотя сам Политковский в самонадеянности своей рассчитывал, как видно, вечно дурачить петербургское общество, председателя комитета о раненых, военного министра и даже обитателей Зимнего, Аничкова и других дворцов.

Неужто он всерьёз верил, что беспроигрышную карту грандиозного карточного выигрыша можно разыгрывать без конца?!

Думаю, что и в самом деле Политковский верил.

Такой уж это был человек, необычайно оптимистический и беспримерно наглый при этом. И вообще слишком долго почивал на лаврах, и слишком долго попустительствовали ему.

Собственно, сомнения в этом уникальном выигрыше в петербургском обществе проскальзывали не раз, хоть и спорадически, разрозненно, и они тонули в гуле доверчиво-восторженных голосов. И все прихлебатели вечеров у Политковского, ясное дело, верили в этот выигрыш, и громко заявляли об этом, своего рода играя роль специально поставленного режиссёром хора (и этим режиссёром был сам Александр Гаврилович), и это оказывало воздействие и на всех остальных.

Однако разоблачение директора канцелярии комитета о раненых всё ж таки неотвратимо близилось, хотя тот в силу самоуверенности своей этого, как видно, вовсе не осознавал.

Да, не могу никак удержаться, и приведу ещё одну зарисовочку из тех же мемуаров, то бишь из цитированных «Записок любознательной дамы».

Прелюбопытнейшая зарисовочка сия представит нам Александра Гавриловича Политковского на даче, развлекающимся на лоне природы:

«Снял как-то он на лето дачу на окраине Петербурга, в устье одного из рукавов Невы. Место это преживописнейшее, я сама там не раз гуляла и помню этот чудный уголок до мелочей.

И явил себя Александр Гаврилович на даче во всем своём новом великолепии, почти что царском, и уж никак не чиновничьем.

На конюшне — представьте себе! — он держал аж 12 лошадей. Карет же и экипажей там имелось до двух десятков.

Однако Политковский превзошёл даже самого себя, когда однажды по его указанию гостей к вилле стали подвозить на двух специально нанятых параходах. А на третьем параходе Александр Гаврилович разместил певцов, танцоров и ТАНЦОРОК итальянской оперы. А время от времени туда подходило ещё одно судно, четвёртое, а на нём — модный хор цыган.

Когда гости, артисты, цыгане сходили на берег, начинался бал.

Как только сгущались сумерки, небо озарялось праздничным фейерверком.

И к довершению этого в воздухе возникали написанные разноцветными огнямиинициалы хозяина бала, то бишь самого Политковского».

Ясное дело, никакой петербургский чиновник, даже самый высокопоставленный, — а Александр Гаврилович отнюдь не был высокопоставленным чиновником, скорее средним — ничего подобного себе позволить никак не мог, да, пожалуй, и не смел даже. Это, между прочим, и не всякий вельможа мог бы себе тогда позволить.

Политковский же и мог и смел себе позволить подлинно роскошный образ жизни.

Он предавался на виду у всей столицы безумно дорогим удовольствиям, устраивал балы, маскарады, разного рода увеселения, нагло и беззастенчиво прикрываясь при этом огромным карточным выигрышем, как своего рода фиговым листом. Но мы этот фиговый листок сейчас смело отбросим.

Сороковая глава. А был ли карточный долг?

(публикация одного документа)

Собственно, этот миллионный карточный долг Саввы Яковлева Политковскому, может, и в самом деле существовал. Такой возможности я совсем не отрицаю.

Но в любом случае Александру Гавриловичу было чрезвычайно выгодно, дабы в обществе слухи на сей счёт активно циркулировали, ведь это сильно бы усиливало его репутацию как удачного карточного игрока и, значит, объясняло бы его широкий, не по средствам, образ жизни.

Выгода выгодой, но карточный долг мог в реальности вполне быть; просто Политковский решил использовать его в своих целях, в целях собственной безопасности.

А могло никакого долга и не быть. Такое тоже возможно.

А что же тогда было? И было ли что-нибудь похожее или то выдумка совершенно на пустом месте?

Один возможный ответ у меня есть, вернее, появился совсем недавно…

Я тут нашёл в архиве министерства внутренних дел один прелюбопытнейший документик.

Это расписка Саввы Яковлева, но отнюдь не в карточном долге.

Это данное Яковлевым обязательство выплатить когда-нибудь Политковскому один миллион рулей серебром в благодарность за оказанные тем весьма специфические услуги.

Привожу документик целиком, тем более что он весьма немногословен, но, как мне кажется, выразителен при этом необычайно.

Сим удостоверяю, что обязуюсь выплатить прохиндею Сашке Политковскому один миллион рублей серебром в благодарность за своевременные регулярные поставки им танцовщиц-блядей для моих потех «Ловля русалок» и «Патагонская идиллия». Срок же выплаты будет избран самолично мною.

Савва Яковлев,

отставной штаб-ротмистр кавалергардского полка.

Декабря 20-го дня 1843-го года.

На полях помета, сделанная рукою императора Николая Павловича: «Оба стервецы».

Сорок первая глава. Два друга — две смерти Савва Яковлев и Александр Политковский

Я вот повторил выше, вслед за многими другими, что Савва Яковлев разорился и покончил жизнь самоубийством. Повторил, а теперь начинаю сомневаться.

Да, Савва куролесил, безобразничал, тратил совершенно безумные, немыслимые суммы. Всё так. Но ведь и богатство его не имело ни конца и ни краю: несколько десятков крупнейших уральских заводов — это не шутка. Даже и Савве не под силу было всё это растранжирить, вот он так и изгалялся.

Нет, умер Савва не от разорения вовсе, и даже не от бешенства, что не в состоянии разориться.

Умер Савва Яковлев, великий мастер злых и даже жестоких шуток, от самой меланхолии. Не выдержал одолевших его настроений и застрелился.

Произошёл такой случай. Был в его свите некто Угрюмов, человек вовсе не угрюмый, весёлый скорее, большой выпивоха и рабски преданный Савве человек.

Взбрело вдруг Яковлеву подшутить над сим Угрюмовым. А шутил Савва всегда жестоко и всласть. Он как бы всерьёз и публично обвинил Угрюмова, что тот подделал его подпись на чеках. А Угрюмов взял да отравился, и, со смертельным исходом.

На Савву история сия произвела просто ошеломляющее действие. И загрустил он с той поры неимоверно. Замеланхольничал вконец.

Между прочим, у Яковлева была такая метода обращения с гостями. После ночной попойки на рассвете зазывал он к себе каждого, в руке при этом держал пистолет, который подносил к физиономии гостя. Лакей же вносил серебряный гроб (такой особый ящик, сделанный из чистого серебра), в коем помещалась громадная бутыль шампанского. Гость должен был всю её выпить до самого дна. Если же гость, опорожнив её, падал навзничь без чувств, Яковлев произносил стереотипную фразу: «Подобрать убитого!»