Джулио Леони - Искушение Данте Страница 29

— Кусок полотна! Любой! — рявкнул он на торговца возле лотка с тканями.

Испуганный тоном и одеянием Данте торговец поспешил предложить ему кусок алого шелка, еще пахнущий краской. Казалось, он даже не ждал денег, которые поэт швырнул ему на лоток, прежде чем поспешно удалиться.

Зайдя за угол, Данте снял с головы берет и завернул его в ткань вместе с золотой булавой. Зажав сверток под мышкой, он пошел дальше с непокрытой головой. Нещадно палило солнце. Поэт не прошел и ста шагов, когда внезапно почувствовал слабость и головокружение и прислонился к стене.

С закрытыми глазами он ждал, когда голова перестанет кружиться, и внезапно понял, что ничего не ел почти сутки, а только пил вино в таверне у Бальдо. Внезапно последовавшие страшные и загадочные события изгнали у него из головы все мысли о пище, но теперь ослабевшее тело властно напомнило о себе. Прикрыв глаза от солнца ладонью, Данте рассмотрел на другой стороне улицы маленькую таверну и направился к ее дверям.

— Чем могу служить, мессир? — почтительно спросил поэта подбежавший хозяин.

На высоком столе стояли блюда с кусками сыра и ветчины. Вокруг них расположились блюда с овощами.

— Вижу, вам по вкусу мое угощение, — проследив за взглядом поэта, сказал хозяин. — Присаживайтесь и полакомьтесь! Не пожалеете!

Данте рухнул на скамью.

— Принесите поесть! — отрезал он. — Все равно что. И попить. Белого вина.

Положив сверток на стол, он обхватил голову руками и стал придумывать убедительную речь, которую ему предстояло произнести. При этом он отмахивался от мухи, кружившей над ним как над отхожим местом. Назойливое насекомое очень походило на его кредиторов.

— Прошу вас, мессир!

Голос хозяина пробудил Данте от мыслей. Перед поэтом появилось деревянное блюдо с кусками бурого хлеба, пропитанного розоватым бульоном, поверх которых лежали два куска сыра с толстой, уже слегка заплесневелой коркой.

— А вот вино! Настоящий нектар Святого Диониса! — воскликнул хозяин таверны, ставя перед Данте глиняный кувшин с запотевшими стенками.

— Диониса?

— Да.

— Бога Диониса?

— Ой, я оговорился. Святого Дионисия!

Усталым жестом Данте велел хозяину удалиться, а сам стал шарить по столу в поисках ложки. Однако, судя по всему, в этой таверне ложек вообще не было. Вздохнув, Данте засучил рукава и принялся есть руками. Отправив в рот сочный кусок хлеба с сыром, он убедился, что, несмотря на плесень, все вполне съедобно. На кухне Дворца приоров готовят не намного лучше!

Данте набросился на вино.

Что бы хозяин ни наложил ему в тарелку, поэт уже чувствовал себя лучше. Он посидел бы еще в этой таверне, но на тарелку с объедками набросились тучи насекомых.

Взяв сверток, Данте вышел на улицу, бросив в пустую тарелку монету. Пусть эта свинья — хозяин таверны — тоже замарает себе руки!

Проклятый кардинал вполне мог ошибаться во всем, кроме того, что Данте на самом деле нужны деньги. Перед глазами поэта замаячил призрак ростовщика Манотто с его острыми как у куницы зубами и бледной как у трупа кожей. А ведь Манотто не единственный кредитор Данте, просто самый жадный и наглый!

Чем ближе был Данте к тому месту, куда шел, тем хуже становилось его настроение. Когда поэт свернул на виа дельи Камбьяри, он уже мог испепелить кого угодно одним своим взглядом. В голове крутились неприятные и унизительные воспоминания, ведь он уже не раз бывал на этой невзрачной и узкой улице. Здесь, в лавках виднейших ростовщиков Флоренции, бился пульс этого города.

После смерти отца состояние семейства Алигьери стало таять вместе с падением цен на унаследованную им землю. Доходов теперь почти не было из-за неурожая и изворотливости арендаторов и испольщиков. И Данте все чаще приходилось брать деньги в долг.

В начале политической карьеры поэта несколько ростовщиков сами вызвались помочь ему деньгами, потому что поддержка выборов члена Совета Ста обещала им в будущем немалые привилегии. Но, став приором, Данте отказывался выполнять их просьбы, и над его головой начали сгущаться тучи. Теперь ему становилось все сложнее и сложнее получить заем, хотя он и прибегал к поручительству своего брата Франческо.

Данте остановился перед конторой мессира Доменико, ростовщика, который благодаря своим связям с влиятельным семейством Барди всегда имел в своем распоряжении немало денег. Кто бы мог подумать, что за скромным дверным проемом с замызганной шторой, заменяющей дверь, скрывается человек, управляющий экономикой города, а может, и всей Империи!

Поэт собирался с духом, чтобы войти, когда услышал за занавеской приближающиеся голоса. Он не успел посторониться, как на улицу вышел Веньеро в сопровождении ростовщика. Они дружелюбно беседовали. Мессир Доменико с не типичной для него учтивостью провожал венецианца под локоть, а тот не менее церемонно обходился со своим собеседником. Удивленный Данте замер на месте.

Увидев его, мессир Доменико напустил на себя недовольный и раздраженный вид. Видимо, решил, что Данте явился просить денег. Поэту показалось, что ростовщик на мгновение впился взглядом в сверток у него под мышкой. Наверное, он думает, что это — залог! Проклятый кровопийца! Подожди! Сейчас мы останемся один на один! Веньеро же широко улыбнулся с таким видом, словно был очень рад встрече.

— Мессир Алигьери, вижу, фортуна ведет вас по моим стопам. Вам тоже нужны деньги?

— Да только вряд ли я их получу. Золото и поэзия несовместны. И вы наверняка это знаете, — ответил Данте, провожая взглядом ростовщика, поспешно распрощавшегося с венецианцем и удалившегося.

— С мореплаванием золото тоже не совместимо.

— А разве море не таит в себе несметные сокровища?

— Верно. Но теперь путь в море мне заказан, и я должен искать сокровища на суше, — вздохнул венецианец, указывая на ростовщическую контору.

Данте хотелось бы понять, почему венецианец все время натянуто шутит. При этом он, кажется, прибеднялся. Недаром же мессир Доменико пожирал его таким алчным взглядом. Этот кровопийца никогда не ведет себя так почтительно с теми, кто унижает себя, прося у него денег.

Нет! Данте не сомневался в том, что Веньеро что-то предложил ростовщику и ничего у него не просил.

— Морские дороги ведут в сказочно богатые страны, в которых бываете вы, моряки…

Веньеро стиснул локоть Данте железными пальцами.

— Да. Мне приходилось грабить суда сарацин. Наведывался я и к генуэзцам, прежде чем ветры судьбы успели занести меня на флорентийские холмы. Несколько лет назад я мог за свой счет снарядить боевую галеру, и мессиру Доменико в те времена было бы со мной ни за что не познакомиться, — ностальгическим тоном сказал венецианец. — Однако я совершал в жизни не только добродетельные, но и безумные поступки. В этом-то моя беда…

— От таких поступков страдают все. Разве не от них все наши несчастья? Однако, по-моему, любовь — не безумие…

— Ну да. Еще в таверне я сказал, что хожу к ростовщикам не из-за любви, а по прихоти гораздо более страшного демона! — расхохотавшись, перебил поэта Веньеро.

— Игра! Игра — вот искушение! — добавил он тут же, увидев недоумение на лице у поэта.

Данте кивнул и тоже улыбнулся.

— Ну если такова ваша вторая страсть, я ничему не удивляюсь!

— Нет. Не вторая, а первая. А вы не испытываете удачу? Для меня было бы большой честью сыграть с вами. Наверняка вы непобедимый игрок.

— А вы, я думаю, замечательный моряк. Чтобы отдаться на волю случая или волн, требуется немало мужества.

— А вы когда-нибудь выходили в море?

— У самого берега. Думаю, мне суждено провести всю жизнь на суше.

— А ведь вы ученый человек и много знаете. Отвернувшись от царства Посейдона, вы лишаете себя возможности познать очень большую часть мира, в котором мы живем.

— Очень неустойчивую и непостоянную часть. Господь отделил своею волей воду от суши, отдав первую рыбам, а последнюю — людям. Я выбираю людей… А что же такого вы узнали в ваших плаваниях, мессир Веньеро, что я не могу узнать на суше?

— Я узнал, как несовершенны наши народы и страны, — внезапно посерьезнев, сказал моряк.

— Можно подумать, что вы доплыли до сказочных Островов Блаженных, по сравнению с которыми блекнут остальные края.

— Мой приказ был прост, — пожав плечами, сказал Веньеро. — Защищать от пиратов-сарацин грузовые корабли Венецианской Республики, плывущие в Палестину. Этим я и занимался многие годы… Однако в один прекрасный день ко мне на борт поднялся важный человек, возвращавшийся из Иерусалима в Венецию. У него были такие грамоты, что я был вынужден подчиняться его приказам. Он был стар, но еще бодр и приказал мне плыть на запад к берегам Марокко. Целый месяц мы плыли вдоль африканского берега до самых Геркулесовых столпов.