Ведьмино кольцо - Александр Руж Страница 29

соперник – пламенный служитель Великого Механизмуса, карамболь вдвойне. Поведение отца Статора и женщины нельзя было назвать двусмысленным: они обнимались нежно и в то же время страстно, он лез ей пятерней под кофточку, а другой рукой похлопывал пониже спины. Все это делалось молча, сопровождалось лишь всхрапами, похожими на конские. Я не видел выражения его лица, потому что он стоял ко мне в профиль, и только острый нос высовывался из-под накинутого на голову капюшона. Зато лицо дамы, которую Ромео назвал Олимпиадой, явилось нам во всей красе – разрумянившееся, с приоткрытым от горячечного дыхания ротиком, с подернутыми хмельной поволокой глазами… Не похоже, чтобы старец давал наставления духовной дочери или выслушивал ее исповедь. И старец ли он? Вон с каким вожделением тискает ее, прижимает к себе…

Слегка пришибленные открывшейся перед нами пикантной пантомимой, мы на минуту остолбенели. Наверняка, подожди мы еще немного, пантомима сделалась бы совершенно непристойной, но из-за кустов дикой смородины вылетела растрепанной пичугой Джульетта-Плашка. Она заметно хромала – наверное, от спешки подвернула ногу, поэтому явилась позже нас, зато сразу в партер. При ее появлении любодеи отскочили друг от друга, Олимпиада побагровела еще гуще, а отец Статор разразился тирадой, из которой я не разобрал ни слова – мешал шелест листвы, ожившей под утренним ветром.

Джульетта, как и обещала, плюхнулась коленями на отсыревшую моховую подстилку, заломила руки и умоляюще заголосила. Бесстыжее поведение пастыря нисколько ее не озаботило – уже ведала за ним такие грешки или считала, что ему все дозволено?

Зажатость испытывала одна Олимпиада. На первый взгляд она не обладала ни самоуверенностью отца Статора, ни простосердечием Плашки. Топталась в сторонке, куталась в наброшенную поверх кофточки шаль и мечтала, видно, поскорее уйти. Отец Статор, отвлекшись от распеканий и назиданий, перемигнулся с нею, и она скрылась в просеке. Водевиль продолжался с участием двух персонажей. Длился он недолго. Отец Статор простер длань, шлепнул Джульетту-Плашку по темечку и велел встать. Она ломалась, размазывала прядками волос слезные потеки на щеках. Тогда главный сектант, которому надоела эта комедия, зашел сзади и дал послушнице пинка, от чего она разом подскочила и принялась мелко-мелко кланяться.

Прощена, понял я. Отец Статор – не болван, чтобы разбрасываться ценными кадрами. Плашка, надо полагать, посвящена во многие альковные тонкости его не всегда праведного жития. Нехорошо, если молва об этих тонкостях разойдется среди сектантской братии. С него бы сталось заставить послушницу умолкнуть навеки, но лучше иметь в распоряжении живого доверенного, чем мертвого. «Механический» пастырь рассудил, что преданная девчонка ему еще пригодится, а то, что она допустила слабину и спуталась с неверным, даже удачно. Будет лишний повод припугнуть ее, чтобы покрепче удержать на привязи. Она пусть и глупа, но должна понимать, что отцу Статору достаточно сказать «ату», и ее раздавят, как мокрицу.

Солнце уже поднялось над бором. Пора и честь знать. В полдень у меня назначена встреча, которую нельзя пропустить. И как ни жаль, с Ромео придется расстаться, ибо сопровождающие мне ни к чему.

Я подыскивал подходящие слова для прощания, но он опередил меня. Встал в позу шерифа, который застиг гангстера на месте преступления, широко расставил ноги и сунул руку в правый карман. Вот и началось… И что мне было не скрыться раньше?

– Тимофей Ильич, – пропел он с задушевностью, не предвещавшей ничего хорошего, – а все-таки: кто вы такой? Документики ваши можно посмотреть?

Я разыграл оскорбленное самолюбие.

– С какой стати? Я документы каждому встречному-поперечному не показываю, не обессудьте.

Я сделал попытку обойти его, но он вынул из кармана черный шпалер с ребристой рукояткой и уткнул его дулом мне в подвздошье.

– Какой вы торопыга! Куда спешите? Назад в свою берлогу? Я же не совсем олух, сообразил, что вы туда не на пять минут залезли, чтобы горную породу зубилом поскоблить. Там тюфяк лежал, не прогнивший, свежий… Станете утверждать, что на нем еще первые р-русские р-революционеры почивали? И кстати, где же ваш геологический инвентарь? Что-то не видать… А?

И в кого ты такой умный? Недооценил я тебя на свою голову.

– Так-то вы, Вадим Сергеевич, за спасение благодарите? Если бы не я, «механики» бы вам разводными ключами черепок проломили и над вашим бездыханным телом сектантскую мессу справили.

– За спасение благодарю, но сути это не меняет. Потрудитесь проследовать со мной в Усть-Кишерть, где мы установим вашу личность. Коль ни в чем не замешаны, я перед вами прилюдно извинюсь и за свой счет вам в пермской р-ресторации столик накрою. Отобедаете как нэпман. Идет?

Увы, не светил мне нэпманский обед. И появление в Усть-Кишерти было для меня равнозначно самоубийству. Я поднял руки, делая вид, будто сдаюсь, но тут же с силой опустил их, ударив сверху вниз по пистолету. Бахнул выстрел, пуля, хвала Великому Механизмусу, прошла у меня по ноге, пострадала только штанина. Я выбросил вперед кулак по всем правилам бокса, но мой противник оказался изумительно прытким и с быстротой мангуста отбежал шага на три назад. Снова наставил на меня пушку, приказал:

– Ни с места! Я из ОГПУ!

Мне было все равно. Я отломил от поваленного дерева сучковатую палку и взмахнул ею. Защита так себе, но другой нет. В конце концов, застрелит – значит, застрелит. Не век по лесам хорониться.

Он выцелил мою голень, хотел подковать, но пистолет осекся.

– А, чертово отродье! К стенке таких оружейников…

Я швырнул в него палку, он затряс ушибленной кистью, пистолет полетел в брусничник. Воодушевленный, я ринулся врукопашную, но Ромео, гибкий, как виноградная лоза, ушел вправо и саданул мне костяшками пальцев в печень. Ох ты ж!.. Я не считал себя дилетантом по части мордобоя, прошел некогда усиленную подготовку, но он меня превосходил. Опять же двадцатилетняя разница в возрасте…

Я перешел к глухой обороне, отражал его удары, которым позавидовал бы чемпион мира по кулачному бою Уильям Смит. Надежда была лишь на то, что выстрел и шум драки привлекут хуторян, они сбегутся, и в образовавшейся кутерьме я как-нибудь сумею выскользнуть. Согласен, план хилый, но мозги застопорились, и сгенерировать что-то более здравое никак не удавалось.

Ромео засандалил мне в ребра, и во внутреннем карманчике тужурки отчетливо хрупнуло. Скорее по наитию, нежели осмысленно я запустил руку в пазуху, вынул