Евгений Сухов - Заговор русской принцессы Страница 3

— Молод он еще, — отмахнулась царевна.

— Это сейчас он молод, а что будет через годик, когда баловство закончится? — засомневался князь.

— Да у него в голове только баталии одни! Вот всех гусей на озере перепугал со своей флотилией. Теперь там даже карасей не наловишь.

— Что-то в твоем братце есть, — задумчиво протянул Василий Голицын. — Если голову где-нибудь в потешных бранях не сломит, то большим государем может стать. Как-то я мимо Преображенского села проезжал, так его потешные полки в это время крепость брали. И что ты думаешь… Твой братец впереди всех бежал, а еще саблей размахивал. От прочих солдат его и не отличишь. Так ему в горячке сражения даже по уху двинули. А он только кафтан отряхнул и далее помчался. А потом на крепость стал карабкаться. Шустрый он у тебя, раньше других залез.

— И голову не свернул? — с надеждой спросила царевна.

— Не свернул… Потом на самой стене побоище учинил. Трое детин его обступили, так он их как котят от себя расшвырял. Так что и силушкой Петр не обижен. А ведь Петр и вправду тебя с трона спихнет и с детьми твоими не посчитается.

Кот подправил помятую красоту и, выгнув спину, направился прямиком к Василию Васильевичу. Потерся белым бочком о шерстяные гольфы князя и, промурлыкав, запросился на колени. Князь осторожно отодвинул кота ногой, и тот, обиженно подняв хвост, прыгнул на руки государыни.

Вот где настоящее раздолье!

Потоптавшись на широких бедрах царевны, он вытянулся и сладко заурчал под широкой и мягкой ладонью. Короткие пальцы государыни зарылись в густую шерсть.

Царевна посуровела:

— Что же ты предлагаешь?

— Мое дело предупредить, а твое решать.

— Сама об этом думала не раз. Как-то нам избавиться от него нужно, — просто сказала Софья Алексеевна. — Если мы этого не сделаем, так он ни тебе, ни мне покоя не даст.

— Что же ты предлагаешь? Порешить его, что ли? — не сразу подобрал князь подходящее словцо.

Пальцы государыни сцепились, вырвав на загривке у кота волоски. Животное недовольно пискнуло и укоризненно взглянуло на Софью Алексеевну.

— А хоть бы и убить!

— Было у нас уже на Руси убийство, — горестно заметил князь. — До сих пор народ успокоить не можем.

— Сейчас все будет иначе, — заверила Софья. — Петр любит тушить огонь. Его легко убить во время одного из пожаров. Например, придавит горящая балка. Все будет напоминать несчастный случай.

— Если с Петром что-то случится в Москве, так тебя же первую и обвинят, Софья.

— Что же тогда нам остается? Ждать, пока он нам шею свернет? А ведь правильно ты говоришь! Так оно и будет! Мне тут сказывали, что Петр грозил мне. Говорил, что никогда стрелецкий бунт не забудет. Придет время, и он обязательно со мной поквитается.

Голицын поднял глаза на Софью. Лицо у государыни было не грубое. Ее можно даже назвать симпатичной, если бы не злые упрямые губы, что отобрали остатки очарования. От прежней девицы, которую он когда-то впервые познал в царском охотничьем доме, остались только глаза, продолжавшие смотреть на него, как и прежде, доверчиво и лукаво.

Василий Васильевич без конца сравнивал двух дорогих его сердцу женщин и неизменно отмечал, что внешностью Софья проигрывает его супруге Евдокии Ивановне Стрешневой, от которой он имел шестерых детей: четырех мальчиков и двух девочек. Тучная, лишенная напрочь какой бы то ни было осанки, царевна будто бы не шла, а перекатывалась, переставляя короткие ноги.

Для князя оставалось загадкой, почему эта женщина так долго удерживала его подле себя. Василию Васильевичу было с чем сравнивать, — за свою жизнь ему приходилось мять куда более обворожительные тела. Даже голос у царевны был низковатый, с заметной хрипотцой. А уж эта ее привычка жевать табак! Она просто выводила князя из себя.

И все-таки в Софье Алексеевне было немало такого, что отличало ее от прочих женщин: в первую очередь, прагматичный и гибкий ум. Это с лихвой компенсировало многие физические недостатки.

Князь Голицын любил царевну. Быть может, не с такой страстью, как супругу, не отдавая ей при этом всего себя, но вместе с тем Софья занимала в его душе огромную часть, и, лишись он всего этого, так наверняка почувствовал бы себя изрядно обделенным.

Сбросив кота с колен, Софья Алексеевна потянулась к табакерке. Кот перестал ее интересовать. Взяв толстыми пальцами щепотку табака, она положила ее за щеку.

— Чем же он еще занимается, кроме баталий?

— В Немецкой слободе пропадает, там у него приятели выискались.

— Я слышала, что у Петра появилась новая привязанность.

— Это правда, — согласился Голицын; в свите Петра Алексеевича у князя были свои люди, которые докладывали ему о каждом шаге царя. — Монахом он не живет. Сейчас у него немка Анна Монс. Лет пять назад она приехала в Москву из Вены.

— Чем же она занимается?

— Ее отец продает вина, да вот еще кренделя разные. А Анна Монс при нем.

— А вино вкусное? — неожиданно спросила царевна.

— Сладкое, — кивнул Василий Васильевич. Улыбнувшись, добавил: — Вот в этом вся причина. Производство вина у них семейное дело. Много лет этим занимаются — его отец, он сам и его братья.

— Как же они в Россию-то попали?

— Однажды его брат добавил в вино сахара, чего у них нельзя делать под страхом смертной казни. Вот ему и отрубили голову.

— Ужас-то какой! — вымолвила государыня.

— Стали преследовать всю семью, он вынужден был уехать в Россию.

— А девица-то хоть хороша? — неожиданно спросила царевна, просверлив полюбовника черными глазами.

Князь Василий Голицын видел австриячку дважды. Высокая, смуглая, худощавая и столь непохожая на всех русских женщин она невольно притягивала к себе заинтересованные мужские взгляды. Даже смотрела она иначе, чем русские бабы — открыто, с некоторым вызовом. Московитка при разговоре очи в землю потупит, а у этой лукавство так и брызжет, как будто бы на грех подбивает. И князь не однажды ловил себя на грешных мыслях: «Сграбастать бы такую любаву да в лесок!».

Так что Петру Алексеевичу можно было даже позавидовать.

Князь деланно нахмурился, стараясь не выдать распиравшего веселья нечаянной улыбкой, и проговорил, посмотрев на удаляющегося кота:

— Тощая больно. Не по мне!

Вот теперь можно было посмотреть на государыню. На лице царевны застыло удовлетворение. Не подвел полюбовничек!

— Хм… А Петру, значит, приглянулась?

Вновь Голицына одолело веселье, насилу справился: как же такая девка не понравится! Разодрал уста и смех, готовый уже было вырваться наружу, обратил в легкое покашливание.

— Кхм… Кхм, — задержал Василий Васильевич кулачок у рта. — Видать, приглянулась. А ему все бабы нравятся, — безнадежно махнул он рукой. — Ни одну мимо себя не пропускает.

— А есть среди них такие, которые могли Петру голову задурить? — неожиданно спросила царевна.

Всей Москве было известно, что, кроме баталий, Петра Алексеевича интересовали девицы. В иные времена государь напоминал кабана в период гона, и для него подчас не имело значения, какая именно барышня находится рядом, какого она сословия, а то и возраста. Подхватив ее за талию, он спешил уединиться в укромном уголке. Но никто не сомневался, что предпочтение Петр отдавал немкам. Вот потому и хаживал в Кокуй.

Поговаривали, что мимо себя царь не пропускал ни одну хорошенькую чужеземку.

Однако в нескончаемой череде его любовных побед особое место занимала одна девица — дочь булочника, француженка Жаклин. Доступная и легкомысленная, она сумела надолго вскружить самодержцу голову, всякий раз выуживая у него за грешную любовь горсти золотых монет. Петр Алексеевич настолько увлекся француженкой, что порой отменял намеченные потешные баталии только для того, чтобы провести с прелестницей часок наедине.

На какое-то время в объятиях любвеобильной француженки Петр Алексеевич позабыл даже про государевы дела, охладел к своим полкам.

Через какое-то время Жаклин исчезла.

И по Москве прошел слушок, что она уехала из Москвы с заезжим немецким купцом, но у Василия Васильевича имелись серьезные основания подозревать, что любвеобильную Жаклин «кухаркины дети» закопали где-то за пределами города, дабы не смущала она поносными речами Петра Алексеевича и не отваживала его от державных забот.

С того времени уже миновал почти год, но Петр Алексеевич продолжал тосковать о пропавшей Жаклин.

— Была одна француженка, — подумав, сказал князь.

— Кажется, ее звали Жаклин, — уточнила государыня.

И Василий Голицын в который раз убедился в том, что Софья Алексеевна зорко присматривала за братом. Мимо ее внимательных глаз не проскакивала ни одна его душевная привязанность. Наверняка в свите Петра Алексеевича царевна имела своих соглядатаев, которые докладывали о каждом его шаге. Недоверчивая по природе, Софья умело контролировала свою челядь. Василия Васильевича неожиданно обуял страх: а что если и за ним следят точно так же, как и за Петром!