Фиделис Морган - Неестественный свет Страница 3

Тощая ручонка сунула в отверстие конверт, и надзиратель взял его.

Заняв чрезвычайно удобную для того позицию, ее светлость внимательно наблюдала, как конверт несут к двери смотрителя. Ей доводилось видеть немало ковент-гарденских жуликов и ловкачей. Недоглядишь — и с невероятной быстротой полный конверт может отправиться в рукав, а на свет появиться уже пустым.

Три громких удара — и смотритель открыл.

— Деньги на освобождение заключенного, — проревел надзиратель.

Подавшись вперед, ее светлость уже приготовилась заявить о своем освобождении, когда в коридоре позади нее зашелестели юбки и какая-то женщина вихрем пронеслась мимо, оттолкнув графиню. Та зашаталась и рухнула на пол неряшливой грудой.

— Это за меня, любезный, — сказала Элпью, улыбаясь смотрителю.

Пока ее светлость с трудом поднималась на ноги, смотритель заглянул в конверт.

— Банковский переводной вексель, — прочел он, — выписан на счет печатника Кью для освобождения…

Графиня шагнула вперед, ткнув Элпью локтем под ребра.

— Меня! — проскрипела она.

Элпью, пришедшая в ярость от такой вопиющей лжи, вцепилась графине в волосы. Они остались у нее в руке, оказавшись довольно грязным рыжим париком.

Руки графини взметнулись к седой и практически лысой макушке, и ее светлость с истошным воплем бросилась на обидчицу, норовя распустить тесемки ее лифа. И в тот момент, когда Элпью потянулась к юбкам противницы, собираясь их сорвать, грудь ее покинула свое убежище. Элпью тут же отдернула руки, чтобы стыдливо прикрыть белоснежные сокровища с торчащими розовыми сосками.

Надзиратели и смотритель просто оцепенели при виде столь дивного зрелища. Воспользовавшись временным преимуществом, графиня нанесла Элпью завершающий удар, отчего та, попятившись, упала. Затем ее светлость, отряхнувшись с видом победительницы, выступила вперед, чтобы заявить о своем освобождении.

— Я леди Анастасия Эшби де ла Зуш, баронесса Пендж, графиня Клэпхэмская, и я требую своего освобождения, — провозгласила она.

Элпью, которая сидела на полу и лихорадочно запихивала свои груди назад в лиф, откуда они выскочили, подняла взор, и на глазах у нее выступили слезы.

— Ваша светлость? — запинаясь, проговорила она. — Леди Эшби? Неужели это вы?

Графиня глянула на эту взъерошенную потаскуху и улыбнулась самой ослепительной улыбкой, какая только возможна при почерневших зубах и отвисшем зобе.

— Как мило, когда тебя узнают. Да. — Она снисходительно улыбнулась Элпью, убедившись, что мужчины все это видят и слышат. — Это я, леди Анастасия Эшби де ла Зуш, баронесса Пендж, графиня… И прочее, и прочее… — Она снова обернулась к смотрителю. — Энглси-хаус, Джермен-стрит, Сент-Джеймс… — Она протянула руку за бумагами о своем освобождении. — Думаю, вы найдете все документы в порядке, — объявила она, продолжая жеманно улыбаться. Элпью уже поднялась.

— Ваша светлость? Это же я. Ваша пропавшая Элпью, мадам. Только не говорите, что забыли меня. Вашу похищенную сироту.

Повернувшись, графиня уставилась на нее.

— Элпью? Неужели это моя дорогая Элпью? Этого не может быть… Я думала, что ты умерла…

— Нет, мадам. Похищенная, но живая.

Женщины упали друг другу в объятия и, сопровождая сцену бесчисленными вздохами и утирая набегающие слезы, вновь обрели друг друга после почти двадцатилетней разлуки.

— О, Элпью, Элпью, — приговаривала графиня.

— О, миледи, — ворковала Элпью.

— Это нежное, милое дитя, — воскликнула графиня, указывая на сорокалетнюю женщину в своих объятиях, — многие годы была моей личной горничной. Она была мне совсем как дочь. Пока однажды ночью ее не похитили подлые грабители — вместе с огромным и невосполнимым собранием моей серебряной утвари, и до сего момента я больше ни разу не видела своей милой малютки.

— О, мадам, мадам, — плакала Элпью. — Сколько я могу порассказать вам о той страшной ночи, и как я очнулась, связанная, с кляпом во рту — в сундуке, который привезли на пиратский клипер, направлявшийся в Новый Свет.

— Похищенная каперами и корсарами! — взвыла графиня. — Моя бедная Элпью…

Смотритель кашлянул, привлекая их внимание.

— Простите меня, дамы, но неужели вы потеряли интерес к своему немедленному освобождению?

Графиня тут же взяла себя в руки и шагнула вперед.

— Разумеется, нет, клоун. Только дай мне мои бумаги, и я немедленно освобожу тебя от своего присутствия…

Смотритель принялся зачитывать документ об освобождении.

— Освободить одну женщину, возраст около сорока лет, по имени Элпью. Подписано Джорджем Кью, эсквайром.

Графиня выхватила бумагу и просмотрела ее. Челюсть у нее отвисла.

— Но это же… — На какое-то время она потеряла дар речи.

— Мое, — сказала Элпью, выходя вперед и вырывая документ из рук ее светлости.

Надзиратель уже стоял у калитки, готовясь открыть ее огромным коричневым ключом, который своими размерами превосходил, пожалуй, ключи святого Петра.

Элпью сделала несколько шагов и повернулась к графине.

— Я не забуду вас, мадам, — сказала она и вышла на улицу — на свободу.

К этому моменту графиня обрела власть над своей челюстью, и та заходила ходуном — то закрываясь, то открываясь.

— Маленькая лицемерная негодяйка, вероломная предательница, шлюха… Я отправлю ее в Новый Свет,[10] когда выберусь отсюда, я ей покажу! Неблагодарная…

Подошедшие надзиратели взяли ее за руки.

— Она снова меня надула. — Ее светлость напрасно извивалась и дергалась, пока ее тащили по сырому коридору — хватка у них была крепкая. — Она меня обманула! Опять! Я уверена, что тогда она сама сбежала с серебром. Уверена. И мой муж. Его она тоже украла. Уф! Маленькая лицемерная воровка. «Новый Свет», как же. Вот когда я дам ей хорошего пинка под зад, тогда она прямехонько туда и полетит…

Втянув щеку, Элпью просматривала контракт. Газета скандалов, выходит каждые две недели, заполнить две странички. Плата: семнадцать шиллингов наличными.

Она посмотрела на мистера Кью, который пристально ее разглядывал. Если она не ошибается, в его глазах читается заинтересованность. Он очень хочет, чтобы она подписала.

— Двадцать шиллингов — и ударим по рукам. Двадцать шиллингов, думала Элпью, как раз то, что надо, у нее будет прекрасное жилье, с кроватью и всем необходимым, и достаточно денег на еду и дрова.

— Двадцать шиллингов! — воскликнул печатник. — По-твоему, я царь Крез, что ты ждешь от меня таких трат?

— Никогда про него не слыхала, но если он был готов платить достойные деньги за хороший скандал, тогда — да. Фунт в неделю.

Мистер Кью покачал головой.

— Боюсь, это мне не по средствам.

Элпью поднялась с шаткого стула с осознанием того, что открыла свои карты. Она не раз видела, как это делала ее светлость, играя в бассет.

— Нужно открываться, — объясняла она тогда еще совсем юной Элпью, — когда знаешь, что в руки тебе идет стоящая вещь. Если у тебя на руках хорошие карты, можешь их выложить.

Что ж, карты у нее на руках неплохие. В этом она уверена.

Мистер Кью распахнул перед ней дверь.

Раны Христовы, он ее отпускает! Но все должно было пойти совсем не так. Он должен был согласиться на ее требование. Она подняла голову и твердо направилась к открытой двери.

— Восемнадцать шиллингов и шесть пенсов, — произнес печатник, когда она переступила через порог и в лицо ей дунул сильный, студеный ветер.

Восемнадцать и шесть, подумала Элпью. Значит, не будет дров.

Она помедлила. Она видывала ее светлость и в подобной ситуации. То, что Кью все-таки снова заговорил на эту тему, доказывает его заинтересованность.

— Двадцать шиллингов, — сказала она, делая шаг во двор.

Он прошел за ней и, подбоченившись, встал в дверях.

— Восемнадцать и шесть, и ни фартинга больше.

— Двадцать! — крикнула Элпью, выходя на улицу.

Она уже готова была вернуться. В конце концов, зима длится не круглый год. Восемнадцать и шесть лучше, чем ничего. Она сможет прожить и без огня в камине. В настоящее время у нее и крыши-то над головой нет. Если сейчас так холодно, как же морозно будет к ночи? И если у нее не будет работы, сегодня ей придется ночевать на улице.

Она обернулась и с удивлением увидела позади себя жирную, потную женщину в домашнем чепце.

— Семнадцать шиллингов — и будьте этим довольны, — рявкнула миссис Кью, жена и деловой партнер печатника: рукава у нее были закатаны, лицо — красное, руки перепачканы типографской краской. — Семнадцать шиллингов, мистрис Элпью. Каждую пятницу нам нужен экземпляр, переписанный набело. Вот контракт. Подписывайте. — Разгоряченная, взмокшая женщина протянула большой лист бумаги и перо, с которого капали чернила.