Марек Краевский - Реки Гадеса[(неполный перевод)] Страница 3

— Слушай, старая сука, — сказала она, обвивая заключенную вонью цветочных духов. — Мы уже перестаем быть снисходительными к тебе. Ждет тебя сам начальник. Если ему ты не скажешь того, что хочет, ты пойдешь в специальную комнату. Это помещение темное и настолько низкое, что ты будешь вынуждена сидеть там на полу.

Там есть пауки. Ты проведешь там много ночей совершенно голая. Ты не сможешь там выпрямиться, будешь вынуждена только сидеть. И тогда пауки облепят тебя. По стопам, бедрах будут ползать, в «ципу» твою старую вгрызаться начнут… — и щелкнула пальцами.

— Ну, идем! — буркнула «Свиноматка» на этот знак.

Леокадия почувствовала в пищеводе горячий картофель, втянула легкими испорченный воздух камеры, взглянула в зарешеченное окошко, поцеловала Стефанию и пошла, толкаемая «Свиноматкой» по коридору. За плечами слышала рыдание обеих сокамерниц. Шла медленно, и почти не видя куда, из-за слез, текущим по ее горящим щекам.

Скорее она погибнет за Эдуарда, чем её сломают. Однако непоколебимость ее имела определенные границы, о которых, однако — слава Богу! — они не имели ни малейшего представления. Не знают, что она сломалась бы, если бы только услышала одно единственное предложение. Но они никогда не поймут, никогда не выдумают, из-за чего предала бы «убовцом» всех и каждого, и даже Эдуарда. Была уверенна, что выдала бы своего кузена без колебания, если бы предложение палачей звучало так: скажи нам, где он, и ты в награду поедешь во Львов, и будешь там любоваться желтыми осенними листьями Иезуитского Сада.

Но эти слова никогда не прозвучат. Начальник Вроцлавского УБ не знал её тайных желаний. К счастью для Эдуарда Попельского.

ДВЕНАДЦАТИЛЕТНЯЯ ЛЮЦИНКА БЖОЗОВСКАЯ, известная всем как Люся, была ребенком счастливым и радостным. До войны она жила с обеими родителями сначала в далеком туркменском Чадзуе, а позже в городе Куйбышеве. Вначале жили они в казармах, потом — в однокомнатной коммуналке. И там, и здесь в Куйбышеве папа ежедневно ходил на службу. И настал день, когда осталась она только с мамой. Как то утром пробудившись, Люся узнала, что ее папа, теперь по окончании спецкурсов стал свежеиспеченным офицером Красной Армии, и должен отправиться на войну. Тогда девочка втиснула лицо в подушку и горько заплакала. Правда уже минуту спустя победила радостная сторона натуры Люси. Побежала на приволжский пляж, где плескалась на берегу, играла с куклами в больницу и слушала тоскливые песни, что пели прачки. В теплые месяцы года было это ее любимым времяпрепровождением, которому посвятила себя счастливо в течение очередных четырех лет своего детства.

Это было время, скрашиваемое письмами и подарками от отца, который храбро сражался против фашизма. Однажды, когда героические войска Красной армии подошли к Берлину вместо письма на квартире Бржозовских при Волжском Проспекте появился высокий, одетый в кожаное пальто офицер, который закрылся с мамой в комнате и долго с нею о чем-то беседовал. После этого разговора наступили очень существенные изменения в их семейной жизни — место приволжских пляжей заняли приодринские пляжи, а однокомнатная коммуналка в Куйбышеве претерпела превращение в большой, красивый вроцлавский дом наполненный картинами и резной мебелью. Люся привыкла очень быстро к новый условиям, так как тем, что было самым важным для нее — играм на пляже и купанием в реке и лазанье по деревьям — она могла наслаждаться сколько угодно. Были кроме того с ней легендарный, героический и желанный папа, заботливая мама и неутомимый в забавах собака Чудак.

Конечно, в новом городе, где папа был, по ее словам мамы, "Первый после Бога", говорили, в основном по-польски, и добираться пешком к пляжу было немного дальше, чем в Куйбышеве, но зато деревьев в соседнем парке было гораздо больше.

Именно этим, теплым сентябрьским днем 1946 года Люся — как обычно во второй половине дня — собралась в парк в сопровождении Чудака и своей новой подруги Зои, дочери их соседа, советского капитана. Опечаленная тем, что вместо полюбившегося дерева увидела только его срезанный пень, села в траву и открыла пачку шоколадных конфет, которую папа положил, ей в тот день утром в ранец тайком от мамы. Пока она ела, Зоя и Чудак не сводили с неё глаз. Наконец Люся пощадила подругу и угостила её конфетами. Большой дворняга с длинными лапами и с вечно вздыбленной шерстью был вынужден обмануться в своих ожиданиях.

— И я могу дать ему что-нибудь? — Спросил мужской голос. — Он такой голодный…

Высокий лысый господин, одетый, несмотря на жару в военное пальто и офицерские сапоги, держал в ладони кусок колбасы, Люся взглянула на него — он был доброжелателен и улыбался — и головой кивнула в знак согласия. Пес подошел недоверчиво и обнюхал колбасу.

Потом быстро шелкнул челюстями и поглотил деликатес, чуть не откусив мужчине пальцы. Лег в траву рядом Люсей, высунул язык и задышал тяжело и удовлетворенно.

— А, видишь, какой был голодный — сказал медленно незнакомец. — посмотри, как ему теперь хорошо, когда наелся… Засыпает…

Зоя и Люся с удивлением присмотрелись к Чудаку, который действительно опустил голову на вытянутые передние лапы и поморгал сонно глазами, чтобы, в конце концов наконец совсем их закрыть.