Александр Зеленский - Лиходеи с Мертвых болот Страница 30

— Где тебе представить такое, как в Вербное воскресенье из собора крестный ход движется, народу там видимо-невидимо — за образами, за священниками стольники идут, стряпчие, дворяне да дьяки, а дальше — сам государь, за которым окольничьи, думные да гости, все в парче да в золоте. А по сторонам люди стрелецкие да народ. И вот на Лобном месте патриарх царю подает вербу после прочтения Евангелия. При этом милостыня мешками раздается. А потом… Да что уж там говорить, мало ли в Москве такого, чего тебе и не представить.

— А как цены на хлеб? — снова спросил управляющий Ефим.

— Да пока падают. По гривне за меру.

Управляющий настороженно посмотрел на Беспалого. Тот понял, что сболтнул что-то не то, и поспешил исправиться:

— Хотя точно не знаю. Мне это не интересно.

— А как шел? Через Тверскую землю?

— Ага, через нее.

— И как прошел?

— Да нормально. Народ добрый, в пристанище не отказывали.

— Так, говорят, наводнение там было. Чуть ли не все смыло.

— А, — Сила было запнулся, потом улыбнулся. — Брешут больше. Я шел, так давно уж все в берега вошло. Народ уж оправился.

Ефим кивнул. Не то чтобы он начал подозревать в чем-то инока, но в него начал закрадываться червь сомнения. Беспалый понял: еще немного — и он может оступиться, сболтнуть что-нибудь такое, что сразу выведет его на чистую воду. Ведь управляющий, похоже, вовсе не дурак и осведомлен гораздо лучше, чем должен быть осведомлен житель такой глуши.

— Вот ты к делам духовным близок, — продолжал Ефим. — А правда, что патриарх решил обязанности свои сложить и в черные монахи уйти, а на его место вроде бы отступника Иосифа пророчат?

— Ну, то пока вопрос спорный, и вряд ли кто тебе тут что определит.

— Тогда скажи…

Похоже было, что Ефим решил поставить какую-то ловушку, больше из интереса да по привычке, чем из серьезных опасений, и Беспалый понимал, что разговор пошел не в ту сторону. «Эх, только бы успеть!» — подумал он, откусывая от пирожка.

— Пожар! — послышался истошный вопль. — Горим, Ефим!

Управляющий подскочил к окну. На окраине, около реки, полыхала, разгораясь все больше, кухонька. Пламя готово было перекинуться на сарай и хату. Дым валил такой, что казалось, горит, по меньшей мере, боярский терем.

— Ох, что ж деется?! Погодь, гость дорогой. Видишь, вся деревня погореть может.

Ефим быстро выбежал из помещения и припустил к месту пожара. Туда уже мчались деревенские с ведрами. Работа закипела — быстрая и спорая. Над русскими городами, деревнями, лесами всегда витал призрак пожара, одного из самых страшных и безжалостных врагов, и наваливались на него всем миром, со знанием дела. Вот уже один зачерпывает в реке воду, другой льет ее на огонь, третий выпихивает из хлева, который в любую минуту мог загореться, перепуганную, бурую в белых пятнах тощую корову.

К досаде Силы рыжий Бориска остался в светелке, с интересом наблюдая за пожаром и улыбаясь во весь свой большой, тонкогубый рот.

— Без меня обойдутся. Вона сколько народу, — хмыкнул он, а увидев, что Беспалый поднимается, непонимающе осведомился: — А тебе чего туда идти?

— Помогу пожар тушить.

— Ну что ж, ты прав, дело нужное. Ладно, пошли вместе.

Но Силе Рыжий был совершенно не нужен в качестве провожатого.

— Вон смотри, — показал в окно Беспалый, а когда Бориска прильнул к окну, то на его голову обрушился суковатый посох.

Бил Сила аккуратно — чтоб лишним смертоубийством список грехов своих не пополнять, но вместе с тем чтобы надежно обезвредить Рыжего. Он проворно связал поверженного веревкой, которую всегда таскал с собой, засунул в рот тряпку и поверх повязал полотенцем, дабы крики о помощи пресечь. Затем, проверив, хорошо ли спеленат Рыжий, и оставшись довольным, легко поднял его тело, оттащил в заваленную мешками и заставленную корзинами кладовую — здесь его долго не найдут.

Стрелец, охранявший баньку, вовсю глазел на пожар — это всегда было зрелище особо занимательное для ротозеев. Почуяв, что сзади кто-то есть, служивый обернулся и, сурово нахмурившись, взмахнул винтовой пищалью.

— Проходь. Не положено здесь стоять.

— Что, мил человек, баньку стережешь? — ехидно усмехнулся Сила. — Сурьезное дело.

— Не твоя забота, — огрызнулся стрелец.

— Не иначе мешок с золотом там лежит, ха-ха!

— Не мешок, а важный преступник, — изрек стрелец. — Так-то!

Не обращая внимания на стрельца, Сила шагнул вперед и заглянул в окошко.

— Так то ж баба… Молодая.

— Разбойница. Душегубка известная.

— Да-а, — уважительно протянул Сила. — Из самой Москвы иду, всяко видел, но чтоб молодуха душегубкой была…

— Из Москвы? А не врешь?

— Людям нашего звания врать не пристало.

— Чего там в Москве? Не слыхал, государь жалованья нам увеличивать не собирался?

— Не слыхал. Знаю, что новую монету чеканить начинают. И указ будет, чтоб старую нигде, а особенно в кабаках, не принимать.

— Ух ты! А не врешь?

— Не вру. Вот такие монеты, — Сила вытащил из кармана завалявшуюся у него серебряную французскую монету.

— Ну-ка, покажь.

Озадаченный стрелец подошел к Беспалому, взял у него монету и с недоверием уставился на нее. Он хотел что-то спросить, но не успел — посох обрушился на его голову, в глазах сверкнул с десяток молний, а потом навалилась тьма. Второй удар посоха сбил засов. Дверь баньки распахнулась. Сила зашел внутрь.

— Пошли, Варвара, — сказал он.

Ничего не понимающая девушка подняла глаза. Сила увидел, что она связана по рукам и ногам. Пришлось тратить бесценное время и резать ножом путы. Он уже почти закончил, и тут деревню огласил вопль:

— Держите инока!

Беспалый схватил Варвару за руку и вытащил из баньки. Он увидел, что Рыжий, уже очухавшийся (видать, голова у него крепкой оказалась), каким-то образом освободившийся, стоял на пороге терема, а к баньке бежали люди, подбирая штакетины и топоры.

Одного деревенского Сила сбил ударом ногой в живот, второго наградил по хребту посохом. Тут подоспели двое стрельцов, и беглецы оказались прижатыми к забору. А на подходе было еще несколько служивых.

— Все, Варвара, вот и конец веревочке нашей… — прохрипел Беспалый.

Сжав посох, Сила приготовился к последнему своему смертному бою.

Тем временем Гришка, которому удалось незаметно подобраться к кухоньке на окраине сельца и поджечь ее, решил помочь Беспалому, ввязавшемуся в драку со стрельцами.

— Эй, брюхатые! — выскакивая из-за укрытия, заорал он.

Трое стрельцов, бежавших к месту схватки, остановились и недоуменно посмотрели на него. Гришка выхватил из-за пазухи пистоль и, не целясь, пальнул в них. Он никогда прежде не стрелял и потому подивился тому, что пуля его сшибла шапку с головы одного из стрельцов.

— У, гаденыш! — заорал стрелец.

Гришка бросился в лес, и трое стрельцов, которых он хотел увести с собой, кинулись за ним. Он пробежал по низу оврага, потом начал петлять в лесу, при этом заботясь о том, чтобы не дать стрельцам потерять себя и вместе с тем не попасться им в лапы. Длилось это несколько минут. Гришка задыхался, нога болела, несколько раз он был на грани того, чтобы попасться, но в последний миг, когда казалось, что стрельцы дышат ему в затылок, собрав все силы, он все-таки ускользал. Поняв, что больше не в состоянии играть в эту игру, он сумел-таки оторваться и, схоронившись в кустах, видел, как служивые несолоно хлебавши отправились в сельцо.

А Гришка сел, уронив голову на колени, и заплакал. Он был переполнен ощущением потери. Когда он бежал из починка, то видел, что Беспалого и Варвару плотно окружили стрельцы и деваться им было некуда. Он не стеснялся своих слез. Знал, что со смертью Вари свет в этом мире померкнет для него навсегда и тоскливой бесконечной чередой будут тянуться серые дни, стремясь к своему пределу — смерти. А Сила… Только сейчас Гришка понял, как дорог был его сердцу этот человек, заполнивший в его душе зияющую пустоту, образовавшуюся после смерти всех родных людей.

Выплакавшись, Гришка поплелся в разбойничье логово. Он не смотрел по сторонам, не обращал внимания на окружающее, а в таких местах это наказуемо. В результате он провалился в трясину, и ему еле-еле удалось выбраться. Неожиданное купание растормошило его, вернуло ясность ума. Грязный и мокрый, добрался он до логова и, дрожа от холода и нервного напряжения, уселся у костра, на котором привычно готовилась еда для ненасытной разбойничьей братии.

— Чего скукожился, оглоед? — недовольно спросила тетка Матрена, но, увидев, что Гришке на самом деле плохо, подобрела, сунула ему миску с кашей. — На, поешь.

Гришка без всякой охоты начал ковырять деревянной ложкой в тарелке. Кусок в горло не лез.

— Опять где-то шастал? — спросил Убивец, проходивший мимо и остановившийся возле Гришки.