Владлен Карп - Ритуальное убийство на Ланжероновской, 26 Страница 30

    Через много лет, когда впервые ей удалось поехать с мужем в Ялту, они в один из первых дней побывали в ресторане-ракушке над самой водой Чёрного моря, где набегающая ленивая морская волна облизывала дощатый подпол, в её воспоминаниях всплыли яркие картины из прочитанных книг. Картину экзотики дополняли гуляющие по набережной беззаботные отдыхающие. Женщины в красивых светлых платьях под ажурными кружевными зонтиками. Мужчины в лёгких костюмах из чесучи. Вокруг множество маленьких уютных кафе, столиков, стулья с высокими металлическими витыми спинками, белоснежные скатерти со стаканами янтарного крымского вина. Весёлая лёгкая жизнь под звуки струнных оркестров и плеск моря. Ближе к вечеру зажигались фонари на столбах вдоль прогулочной набережной, отражаясь в спокойной воде и темнеющее летнее небо с неестественной, как будто искусственной, луной на ещё не совсем тёмном небе. В её сознании мелькнула мысль, что вот они женаты столько лет, пережили смерть родившегося первенца, а выехали на отдых только теперь. Она понимала, что мужу трудно оторваться от дела именно летом –  самое жаркое время года, в полном смысле этого слова. Скупка зерна, перевалка, продажа, погрузка и многое другое – связывало его по рукам и ногам. Он не мог перепоручить это кому-нибудь, даже близкому человеку, тем более его приказчикам, которые работали «честно» при его постоянном надзоре и контроле. Он вникал во все мелочи, ничего не пускал на самотёк, «на авось». Поэтому и дело его шло успешно, даже в тяжёлые годы, которые случались довольно часто на юге Украины от суховеев, засухи, болезненного мора животных и зерновых. Много чего случалось на земле.

    Сара задумчиво смотрела на воду, на гуляющих, на своего мужа – всё ещё красивого, статного, крепкого мужчину. На неё надвигалась тоска по любимому мужу, по каким-то смутным мыслям. Сможет ли она жить без него, если его не будет, если смерть отнимет его у неё. Нет! Эту мысль она гнала от себя. Чур меня! В минуты совершенно непонятной тоски, среди всеобщего веселья, свободы и лёгкости, она вспоминала о своём только родившемся ребёнке. Горечь, нахлынувшая  на  неё, волнами набегала на её сознание, уходила от неё, она чувствовала себя всё же счастливой женщиной, женой и матерью.

    У неё было гладкое, чистое лицо и ясные голубые глаза. Седые волосы и немного морщинистая шея выдавали в ней уже не молодую женщину.

    Росли здоровыми сынишка и совсем маленькая дочь. Только недавно она перестала её кормить грудью. Светлая улыбка проскользнула на её лице. Маковский держал её руку в своих крепких руках. Сара была счастлива своей спокойной размеренной жизнью без особых приключений. В своей реальной жизни, она не хотела перемен, путешествий в незнакомые страны, изведывать неизвестные ей переживания. Жизнь без страстей и переживаний, без желания пережить неудобства. Жизнь  её  текла  размеренно и это её пережили смерть родившегося первенца, а выехали на отдых только теперь. Она понимала, полностью устраивало. Сколько было волнений при переезде из Херсона в Одессу. Но всё прошло, время сгладило заботы и волнения. Жизнь потекла так же плавно и спокойно. По субботам и в праздники она зажигала свечи, молила Всевышнего о благополучии, о здоровье родных и близких.

    С чувством полного удовлетворения жизнью, она ходила на Привоз, реже на Новый базар, вернее ехала на извозчике, которого нанимала Акулина, если они ехали вместе. А так, Акулина ходила на базар пешком ежедневно, принося свежие продукты и варила каждый день свежие блюда на всю семью. Часто у них обедали близкие люди и деловые партнёры. Засиживались помногу часов за столом, когда обед плавно переходил в ужин, когда свершались сделки или просто разговаривали за жизнь. В таких случаях Сара просила прощения, покидая застолье и переходила в свою комнату и садилась за чтение романа или за пяльцы, вышивая гладью очередную вещичку.

    Шестьдесят семь лет жизни изменили лицо Сары, но не на столько, чтобы полностью исчезла  нежность кожи, белый, можно даже сказать, бело-шёлковый цвет лица и живой интерес к жизни в глазах. В них не было грусти и безжизненной затуманенности. Глаза, не то, чтобы горели огнём, не искрились, как в молодые годы, но и не высказывали глубину переживаний за долгие прожитые годы, в которых были погромы в Херсоне, разбой и грабёж по дороге из Херсона в Одессу, болезни детей. Она ничего особенно не делала для поддержания своего внешнего вида, но всё же всегда ела в меру, даже меньше, чем хотелось, никогда не пользовалась сомнительными рекомендациями не то, что знахарями или знакомыми, но и уважаемыми лекарями, для сохранения фигуры. Старалась избегать острых и незнакомых блюд, мало потребляла соли и сахара. Вела нормальный спокойный образ жизни.

    И вот, теперь всё рухнуло. Привычная жизнь, ежедневные заботы, размеренный распорядок дня, обеды, завтраки, ужины. Куда всё подевалось и зачем всё это, если её муж, благороднейший человек, уважаемый и благополучный член общества, сидит в тюрьме. Как он там обходится без тёплой ванны, без приличного обеда, что он там вообще кушает, кто ему стирает бельё. У него даже нет с собой приличной смены. Сара вообще не представляла себе где и зачем он сидит, что там за обстановка. Слухи, доносившиеся до неё, ужасали её. Она пыталась узнать у Акулины хоть какие-то новости, но та молчала и ничего не говорила, не желая огорчать хозяйку. Акулина отговаривалась: «Ничего не слышала, ничего не знаю. Б-г его сохранит и спасёт. Не убивайтесь так хозяюшка, не мучьте своё сердце. Всё образуется»

    Каждый божий день Акулина открывала почтовый ящик, висевший на внутренней стороне входной парадной двери и вынимала почту. Почтальон просовывал в щель письма, газеты, а Акулина передавала их хозяину, когда он был ещё дома, до ареста. Теперь она относила всю почту хозяйке. Акулина заметила, что, читая некоторые письма, хозяйка рыдала, разрывая своё и её сердце. Она никак не могла взять в ум, почему хозяйка плачет. Как-то раз она не выдержала и спросила:

 - Почему Вы плачете, дорогая хозяюшка, когда читаете  письма?

 - Ты послушай, что пишут, - открыла одно из последних, полученных только сегодня, - «Смерть жидам! Изверги проклятые. На виселицу живодёров. Мало им, что повесили нашего Иисуса-Христа, душегубы, так они пьют кровь невинных христианских младенцев! Бей жидов – спасай Россию» - вот, что они пишут и так почти каждый день, Акулина.

    Сара читала эти выжженные на её сердце слова и рыдала. Слёзы  текли  ручьём. Она  вспомнила  погромы  на Херсонщине. Акулина как могла утешала хозяйку.

 - То разбойники с большой дороги. Им бы только грабить и убивать. Проклятия нет на их головы. Пусть они горят в гиене огненной. А хозяин буде дома. Всё буде, дорогая хозяюшка, правильно.

    Акулина думала, может не показывать хозяйке те письма. А что, если в каком-нибудь что-то важное. Нет, она не могла утаивать почту от хозяйки.

    Сара в отчаянии и горе перестала чувствовать своё тело, впала в состояние, где нет ни желания, ни страха, вообще ничего, кроме какого-то умиротворения. Боль – это не последний предел. Она подумала о тех, кто страдал, не желая страдать, и не прося о том, чтобы им причиняли страдания. Она вырвалась за рамки своей плоти, перешла границы тела, осталось лишь душа и «свет», иное пространство, рай. Она победила себя и тех, кто причинял ей боль.

     В минуты, когда к Маковскому приходило сознание, ясный ум возвращался к нему, он всё думал, как там его друзья-товарищи. Придут ли они ему на помощь, когда на него навалилось это несчастье? Что они делают для его освобождения? Действуют ли они в полную силу или набрали в рот воды и выжидают, что с ним сделает «правосудие». Сидят ли они по домам, боясь высунуться, как это делали некоторые херсонские евреи во время погромов – заперлись в своих домах, закрыли на задвижки ворота и двери, закрыли наглухо все ставни, не желая видеть и слышать, что творится на улице.

     Маковский и ещё некоторые из зажиточных евреев-мужчин их квартала и близлежащих домов, собрались вместе  и  рассуждали, что  им  делать. К ним постучался в окно околоточный, часто дежуривший в их районе. Его впустили в дом. Он поведал, что в ближайшем районе погромщики грабили и поджигали дома евреев и скоро будут здесь. Он им рекомендовал взять брючные ремни, скрутить их, выдвинуть центральную часть вперёд, держа за пряжку. Он быстро показал, как это сделать на одном из предложенных ремней. Если вытянуть руку вперёд с таким ремнём, то с большого расстояния создавалось полное впечатление о том, что в руке наган. Он быстро, по-военному, расставил всех мужчин по местам между домами и приказал, как только появятся погромщики, выйти из укрытия и нацелиться на толпу своими «наганами». Он подаст команду: «Огонь!» и Маковский поднимет руку с «наганом» вверх, а в это время городовой, стоящий за домом, выстрелит в воздух.