Элизабет Редферн - Золото Ариеля Страница 30

— Выйдете, — пылко сказала она, беря корзину и снова натягивая капюшон на волосы. — Вы будете свободны. У вас столько друзей, которые любят вас, которые ищут для вас справедливости.

— Мои враги более могущественны, чем мои друзья, — спокойно ответил он. — По крайней мере, на данный момент. Но возможно, что для меня золото и свобода, если они вообще явятся, то явятся рука об руку.

Она замерла.

— Что вы имеете ввиду?

Он пошел посмотреть, закрыта ли дверь. Потом вернулся к ней.

— Существует много способов, — сказал он, — для того, чтобы отыскать золото. Некоторые ищут на берегах Ориноко; другие трудятся в темных лабораториях, выращивая над огнем свои тайные смеси.

— Вы снова говорите об алхимии?

— Воистину так. И у меня был хороший учитель в этом искусстве, доктор Джон Ди. В прошлом декабре, перед тем как умереть, он болел и не выходил из своего дома в Морт-лейке. Он не смог посетить меня. Но он прислал мне вот это письмо, Кейт.

Подойдя к дубовому шкафу, он отпер его железным ключом и, сунув руку глубоко вниз, в груду сложенной одежды, вытащил лист бумаги.

— Пожалуйста, — сказал он, — прочтите это.

— Ариелю. — Голос у нее был низкий и приятный. — Может ли возродиться слава прошлого? Может ли золото расти из холодной земли? Скоро я снова напишу письмо, сообщу о сокровище столь ценном, о надеждах столь золотых — воистину это будет чудодейственным напитком. Черная Птица надеется, что не пройдет и двенадцати месяцев, как она снова будет пить с вами золотое вино…

Она подняла глаза.

— Черная птица? Я не понимаю. И кто такой Ариель?

— Ариель был одним из ангелов-духов Ди. И еще это было его тайное имя для меня. Я тоже не все здесь понимаю, Кейт. Но большая часть этого написана на языке алхимии. Вероятно, Ди пытался сказать мне, что он верит, будто он открыл тайну философского камня. И что он надеется, что я скоро буду свободен…

Он посмотрел на письмо, коснулся его, словно пытаясь извлечь из него какой-то скрытый смысл.

— Он обещал написать еще. Но вскоре после этого умер.

— Ах, — прошептала она, — как жестоко. Возбудить в вас надежды такими разговорами о золоте и свободе.

— Какое-то время надежда вдохновляла меня, — сказал он. — Но с вестью о смерти Ди я стер ее из своей памяти. Золото и свобода вместе — немыслимая мечта. Я Ариель, но я никогда не буду свободен. Никогда…

Она стиснула руки.

— Вы должны быть свободны. Вы должны сказать советникам короля еще раз, что вы совершенно не виноваты в тех преступлениях, в которых они вас обвиняют. Обвинить вас в том, что вы участвовали в заговоре вместе с Испанией против короля! Только дурак может вообразить, что вы — подумать только! — виноваты в таких вещах. — Она говорила с жаром, и Рейли поднял палец к губам, чтобы напомнить ей, что шпионы Уада всегда рядом.

— Я боялся, — сказал он, — когда получил это письмо, что в нем что-то изменено. Боялся также, что оно вообще подделано, с целью наделать мне неприятностей. Так что прошу вас, Кейт, никому ничего не говорите о нём.

— Конечно. Надеюсь, вы понимаете, что можете не сомневаться — я буду молчать. Но что если доктор Ди все же написал вам еще раз, как он сказал? И что если второе письма не дошло до вас?

— И этого я тоже боюсь. Боюсь, что он умер, возможно, до того, как оно было отправлено. И что кто-то еще — кто мог или не может понять его смысл — завладел им.

Она проговорила пылко:

— Если бы только я могла помочь.

Он снова взял ее за руку.

— Вы помогаете мне, дорогая, посещая меня в этом мрачном месте. Но теперь вам нужно идти. Я не хочу, чтобы у вас были из-за меня неприятности.

Она кивнула.

— Я должна идти, у меня два дня на подготовку, чтобы стать богиней при дворе.

— Вы исполните эту роль великолепно. Жаль, что я не смогу это увидеть. Спасибо, Кейт, что пришли. Ваши посещения очень подбадривают меня.

Она вышла и присоединилась к ожидающей ее горничной. Рейли, хромая, вернулся к письменному столу и снова принялся писать свою «Историю мира». Кейт и Бесс оставили мрачный Тауэр, их отвезли вверх по реке. Серые ноябрьские облака мчались по небу. Кейт слушала одинокие крики чаек, устремившихся внутрь страны, к востоку от соленых болот, и слова Рейли снова и снова звучали у нее в голове.

«Я Ариель, но я никогда не буду свободен. Никогда…»

16

Есть в нашей химии определенная благородная субстанция. В начале это нечто отвратительное и кислое, но под конец радостное и веселое. Посему я предположил, что то же случится и со мной, а именно — что вначале я переживу большие трудности, горе и усталость, но под конец передо мной промелькнут более приятные и легкие вещи.

На другой день, едва рассвело, люди принца приехали за Пелхэмом, как и обещали. То был ясный, яркий рассвет, легкое снежное покрывало хрустело под ногами, и мороз милосердно придал некоторую твердость грязным колеям Стрэнда, по которым кавалькада всадников вместе с Пелхэмом, которому тоже предоставили лошадь, проделывала путь в Сент-Джеймский дворец под вымпелами принца Генриха, издавая нестройные звуки.

В воротах Пелхэма обыскали и отобрали у него шпагу. «Таков порядок», — извинились они. Он знал, что это не так, но возражать не стал.

Они проехали по парку ко дворцу и на площадке для состязаний, что между монастырским садом и церковью, увидели принца, сидящего верхом, — он практиковался, ведя поединок с друзьями. Пелхэм, конечно, видел его и раньше, но только издали. Он сразу же узнал высокую гибкую фигуру с яркими рыжевато-коричневыми волосами и царственной осанкой.

Сопровождающие Пелхэма спешились, Пелхэм тоже: они ждали рядом с площадкой для ристалищ. Молодой принц, отдав свой дротик кому-то из свиты, подъехал к ним на гнедой лошади.

— Подойдите ближе, — сказал он.

Пелхэм приблизился и поклонился, ощутив привычный стыд оттого, что должен волочить ногу. Он стоял с опущенной головой, пока принц, сидя в седле, не приказал ему выпрямиться и не сказал мягким ровным голосом:

— Мастер Френсис Пелхэм, я слышал, что вы — ветеран Азорской экспедиции и что вы с достоинством вели себя в сражении против испанцев при Фаяле. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне об этом. Не пройдете ли за мной?

Пелхэм поднял голову так высоко, как, вероятно, давно уже не поднимал.

Принц и его свита направились к недавно выстроенной школе верховой езды в западной части двора, а Пелхэм и его сопровождающие шли следом. Там спутники принца продолжили обучать своих лошадей при бледном свете, проникающем сквозь высокие окна, а принц Генрих сел за один из столов у стены и приказал Пелхэму сесть рядом.

Пелхэм рассказал ему о путешествии на Азорские острова двенадцать лет назад, когда ему было всего девятнадцать, — тогда Эссекс и Рейли вдохновляли всю компанию своим мужеством. Он помешкал, прежде чем произнести их имена, потому что Эссекс умер восемь лет назад смертью изменника, а Рейли сидел в тюрьме. Но принц Генрих поднял руку, которая, как заметил Пелхэм, была украшена не драгоценными камнями, а мозолями фехтовальщика, и сказал:

— Пожалуйста, не бойтесь упомянуть их имена. Эссекс в свое время был одним из величайших воинов королевы. Что же до Рейли, я думаю, что никто, кроме моего отца, не стал бы держать такую птицу в клетке.

Его губы презрительно скривились, когда он упомянул имя своего отца. Пелхэм был потрясен, но виду не подал. Один из свиты принца, седовласый, старый воин Спенсер приказал Пелхэму рассказать об атаке на Фаял, желая знать каждую подробность об английской и испанской морской тактике, английских орудиях и реакции испанцев. Слуга принес вина, и пока они пили, принц Генрих и его приближенные внимательно слушали ответы Пелхэма, с пылом обсуждали их. Он заметил, что они с отвращением говорят об Испании и о католических союзниках, но о короле Франции и о принце Морице Нассауском отзывались исключительно с восхищением.

Принц Генрих открыто сообщил о своей жажде плавать по морям и самому сразиться с испанцами.

— Как это сделали вы, — серьезно сказал он Пелхэму, и Пелхэм снова ощутил себя тем девятнадцатиленим юношей, которого похвалил Рейли.

Товарищи Генриха, сидевшие на лошадях, начали замысловатый маневр под руководством шталмейстера принца, моложавого шотландца по имени Дункан. На некоторое время высокий школьный зал наполнился дребезжаньем сбруи и ритмичным стуком копыт. Пелхэм смотрел на мастерство всадников с удивлением. Принц Генрих, на которого это зрелище тоже явно произвело сильное впечатление, встал, чтобы лучше оценить своих товарищей. Косые лучи зимнего солнца блестели на его рыжеватых волосах, в глазах был огонь, когда он повернулся лицом к своей свите и воскликнул: