Виктор Полонский - Опасная игра Веры Холодной Страница 30

Серебряные аксельбанты на его правом плече красиво при этом колыхнулись. Вера привычно пожалела о том, почему аксельбанты не полагаются всем военным — это же так красиво.

— Хотя, если бы мне пришлось делать ставки на то, кто из сотрудников киноателье является Ботаником, — продолжал Георгий, — то фаворитом с большим отрывом шел бы Стахевич. Такого и вербовать не надо — он сам рад служить врагу. И стараться будет на совесть, потому что не столько за деньги служит, сколько за идею. Но есть и возражения. Первое — глубоко законспирированный агент не должен привлекать к себе внимания. Уже одно то, что Стахевич демонстративно требовал, чтобы к нему обращались не «господин», а «пан», говорит о его непричастности к разведке. Впрочем, можно допустить, что здесь германцы решили сыграть «от другого борта», сделать маскировку агента намеренно абсурдной. Пусть так, но вот второе возражение опровергнуть невозможно. Владислав Казимирович числится в неблагонадежных, а с началом войны этой публике будет уделяться особое внимание. Негласный надзор может перейти в гласный. Как при этом руководить агентурной сетью? Немцы не дураки, должны понимать и предусмотреть. Но такие типы, как Стахевич, непременно должны попадать в поле зрения вражеских разведок. Смею предположить, что Ботаник обратил на него внимание. Если не завербовал, то хотя бы держал в резерве. У германского генштаба на этот случай даже особый циркуляр существует. С длинным, как и положено у них, названием. Что-то вроде «Порядка привлечения противников существующей власти к сотрудничеству в зависимости от степени приносимой ими пользы» или близко к тому. Надо отдать немцам должное — работать они умеют. Все взвесят, все оценят, все просчитают и на каждый чих напишут циркуляр. Чтобы каждое колесико в их военной машине знало, в какую сторону ему вертеться. Эх, нам бы их организованность.

— Что хорошего в том, чтобы быть шестеренкой? — Вера брезгливо поморщилась. — И циркуляры на каждый чих никому, кроме немцев, не нужны. Вот я, например, без всяких циркуляров знаю, что я должна делать!

Ничего не ответив, Немысский отвернул голову к окну, словно заинтересовался зрелищем падающих снежных хлопьев, и коротко побарабанил пальцами по столу. Небось начал придумывать циркуляр для Веры. Или просто спорить не хотел.

— А не было ли в шифровке, из которой вы узнали про Ботаника, еще каких-либо сведений о нем? — с надеждой спросила Холодная. — Хоть какой-нибудь маленькой подсказочки?

— Подсказочки? — хмыкнул ротмистр. — Подсказочки — это не по нашей епархии. До всего приходится додумываться самим. Вот, прочтите сами. Это перевод расшифрованного текста. Оригинал был написан по-немецки.

Веру неизменно удивляло умение Немысского тотчас же находить необходимую бумагу. Казалось бы, столько бумаг в кабинете — папки на столе, в ящиках стола, в шкафу, а он в них никогда не роется. Просто берет ту, которая нужна, и достает из нее определенный документ.

«Вы находитесь в отпуске до дня «зет». Прекратите любую деятельность. Ваша репутация в настоящий момент важнее тех сведений, которые вы можете сообщить. В день «зет» вы поступаете в распоряжение агента Ботаник. При невозможности воспользоваться основным и резервным каналами связи связывайтесь с ним по плану «ПК». Место — «Торговый дом «А. Ханжонков и К°», — прочла Вера, отметив про себя, что текст явно печатал мужчина. Удары по клавишам были столь энергичными, что в некоторых местах порвали бумагу. Сверху, над текстом, красным карандашом был проставлен номер — 18–93. Если убрать черточку, то получался год Вериного рождения. Холодная сочла это хорошим знаком. Ботаник будет разоблачен, никуда не денется. Но…

— Но здесь же не сказано, что Ботаник работает у Ханжонкова, — сказала она, возвращая Немысскому бумагу, которая была тотчас же убрана в папку. — И что за день «зет»?

— День «зет» — это начало войны, — сказал Немысский так спокойно, словно говорил о начале каникул. — Что же касается работы Ботаника в киноателье, то это логически следует из текста. План «ПК» — это персональный контакт. Если никаким иным образом связаться нельзя, но очень надо, то агент просто приходит туда, где можно встретить резидента.

— Но как он его узнает? Надо же быть знакомым лично или знать настоящую фамилию? А что рассказал сам агент?

— Агент, к сожалению, ничего рассказать не успел, — нахмурился Немысский. — С ним вообще вышло нехорошо. Агент был задержан на железнодорожной станции Шереметьевская в момент извлечения шифровки из тайника. Выглядел испуганным, сопротивления не оказал, поэтому мои люди слегка расслабились, чего в нашем деле ни в коем случае нельзя. Улучив момент, задержанный толкнул одного из сотрудников на другого и дал стрекача прямо через пути. Бежал, не глядя по сторонам, не до того было, ну и попал под поезд.

Вера тихо ахнула, представив себе, как это ужасно, когда на тебя несется железная громадина. Она никогда не могла понять Анну Каренину. Как ей достало духу броситься под поезд? Всегда старалась прочитать поскорее эту сцену, останавливаясь только на самом описании смерти Анны. Только великий гений мог написать так: «свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла». Особенно волновали слова «осветила ей все то, что прежде было во мраке». Что прежде было во мраке… Жаль, что поздно.

— То, что можно было исправить, — исправили, — продолжал Немысский. — Конфисковали у кого-то брезент, завернули в него тело, отвезли на Салтыковскую и положили там, предварительно вывернув все карманы. Картина злодейского ограбления — оглушили, обчистили, скинули на рельсы, машинист в темноте не заметил.

— Зачем?! — изумленно спросила Вера.

— А затем, что, прочитав в газетах, что вчера на станции Шереметьевская попал под поезд мужчина, и сопоставив это с внезапной смертью или же с внезапным исчезновением агента, его хозяева поняли бы, что агент разоблачен и письмо попало в наши руки. В разведке вообще не верят в совпадения, а уж в такие, когда агент погибает возле тайника, — и подавно. Тем более что агент был ценный, офицер для поручений при штабе Московского военного округа. Отсюда сам собой напрашивается вывод о том, что Ботаник — фигура крупная. Какой-нибудь мелочи в подчинение столь ценных агентов не отдают. Что же касается того, как они друг друга узнают, не будучи знакомыми, то вариантов здесь великое множество, гадать бессмысленно. По плану «ПК» агент является в известное ему место, имея при себе заранее некий условленный знак, отличающий его от других людей. Станет ли агент прогуливаться утром возле киноателье с букетом роз в левой руке? Или же в руке у него будет «Московский вестник»? Или же в петлице будет воткнута гвоздика?.. Увидев человека со знаком, тот, к кому пришли, называет пароль, и если ответ правильный… Впрочем, вам эти детали ни к чему, найти Ботаника они все равно не помогут.

— Подлые немцы! — воскликнула в сердцах Вера. — Ну что им стоило написать, кем работает Ботаник у Ханжонкова!

— Лучше бы приложили к письму его визитную карточку! — поддел ротмистр. — Всем было бы не в пример удобнее. Должен признаться, Вера Васильевна, что поначалу это дело представлялось мне довольно простым. Я решил, сам не знаю почему, что такой крупный шпион, как Ботаник, шпион, которому поручено руководить агентурной сетью с наступлением войны, непременно должен быть кадровым офицером разведки, живущим под чужим именем. Хорошо законспирированным, но засланным оттуда. А таких разоблачить несложно, если, конечно, знать, кого разоблачать. Берется биография и начинает просеиваться через мелкое сито. Рано или поздно будет обрыв или провал. Обрыв — это, к примеру, когда выясняется, что в гимназии, где якобы учился подозреваемый, не существовало такого ученика. А провал — это когда человека не опознает кто-то из друзей юности. Ведь случается и так, что легенда не придумывается, а, если так можно выразиться, берется со стороны. Реально существующий человек устраняется для того, чтобы агент занял его место. Подобное обязательно сопровождается переездом с места на место, поскольку смена круга знакомств в этом случае просто необходима. Так вот, мы тщательно проверили всех, кто работает у Ханжонкова, начиная с него самого и заканчивая ночным сторожем, но ни в одной биографии не нашли изъяна. Одно из двух — или Ботаник завербованный агент, сумевший заслужить столь высокое доверие, или же операция по его внедрению была произведена столь филигранно, что комар носа не подточит.

— Как можно филигранно выдать одного человека за другого? — спросила Вера. — Вы же сами сказали, что кто-то да не опознает.

— Заранее подбирается человек не только с подходящей биографией, но и со схожей внешностью. Задача трудная, но вполне осуществимая. Детально изучается биография, круг знакомых, одним словом, все-все, что имеет отношение к прошлому. Затем происходит замена одного человека другим. Особенно хорошо, если она случается во время переезда или хотя бы смены места.[72] В шестом году подобным образом германский агент проник в канцелярию Военно-ученого комитета Главного штаба под личиной подполковника Любатовича, которого с должности старшего адъютанта штаба Киевского военного округа перевели в младшие делопроизводители ВУКа. Любатович был весьма удобной кандидатурой для замены. Холостяк, близких родственников нет, характер необщительный, все мысли только о службе. Шпион прослужил в Главном штабе шесть лет! И, к стыду признаться, был разоблачен не стараниями контрразведки, а по воле случая. Другой офицер застал его за снятием копии с секретных документов. Вот так-то.