Элизабет Редферн - Музыка сфер Страница 30

Тут не было ни извозчиков, ни факельщиков, чтобы найти ему портшез. Как глуп он был, что не предусмотрел этого затруднения! Придется идти пешком по меньшей мере до Найтсб-риджской заставы в надежде, что там ему удастся найти какой-нибудь экипаж. Расстояние было не больше мили или около того, но там, где дорога проходила через вересковую пустошь парка, она была очень пустынной, и его испугала мысль о грабителях. В поисках озарения он посмотрел вверх на небеса, но оно на него не снизошло, так как тучи сгустились, и только луна плыла высоко над ними, проливая слабый серебристый свет на темные рощи, окружавшие дом, и на последнюю карету, исчезающую вдали.

И тут за его плечом звучный бас произнес:

— Вижу, вы созерцаете тьму кромешную, любезный сэр, где проклятые души осуждены пребывать вовеки, и единственная их надежда — дальний проблеск звезд, что окружают Чертог Бога.

Александр подпрыгнул, когда раздался этот голос. Теперь, обернувшись, он увидел мужчину средних лет, крепкого сложения, высокого, в просторном черном плаще и в шляпе с широкими полями, прикрывавшей длинные подернутые сединой волосы. Этого человека он заметил еще в гостиной, когда тот был занят разговором с мадам де Монпелье, и вспомнил свою тогдашнюю мысль, что незнакомец походит на священника. Бесспорно, эти его странные слова подтверждали такое предположение. Александр механически ощутил боязливую робость, которую всегда испытывал в присутствии священнослужителей, так как они пробуждали воспоминания о его благочестивой, богомольной и глубоко несчастной матери. Но тут он заметил на худых щеках резкие складки, оставленные разгульной жизнью, увидел веселые искорки в глазах и уловил запах коньяка в его дыхании.

— Я правда человек, преданный изучению звезд, сэр, — ответил Александр. — Но сейчас я опасаюсь остаться навеки потерянным в кромешной сельской тьме, если не сумею чудом обрести способ переместить мое усталое и слабое тело назад на Кларкенуэллский выгон.

Незнакомец весело засмеялся.

— В Кларкенуэллском выгоне вы зрите Чертог Бога?

— Нет, — сказал Александр, — но худо ли, хорошо ли, я там живу.

Незнакомец обдумал это с одобрением.

— Итак, Кларкенуэлл — ваш дом родной. А из Кларкенуэлла возможно созерцать небеса?

— У меня маленькая обсерватория на крыше. Мои инструменты самые простые. Но в ясные ночи я могу наблюдать звезды с не меньшей радостью, чем сам королевский астроном.

— Превосходно, превосходно! Таким образом, ваш дом — небесный дворец, обиталище в заоблачных высях! — Он вытянул руку в театральном жесте и продекламировал:

Юпитера у заднего порогаМоя обитель, где воздушных ДуховСияющие формы воспаряют…

Он выжидающе помолчал, глядя на Александра, который улыбнулся, и негромко продолжил:

Во благостной и тихой вышинеНад суетой и дымом мрачных мест,Что люди нарекли Землей.

Незнакомец снова широко улыбнулся и похлопал его по спине.

— Отлично сказано, друг, отлично сказано! Но я еще не представился. Мое имя Мэтью Норленд.

— Александр Уилмот, к вашим услугам.

Они обменялись рукопожатием.

— Александр Уилмот, — сказал Норленд, — вы, очевидно, человек с характером, и что даже важнее — поклонник величайшего поэта Англии. А потому дозвольте сделать вам предложение. Моему слуге приказано быть здесь с каретой в полночь, но он всегда опаздывает. Винит лошадей, говорит, что они ни на что не годны. Но уверяю вас, что он, если сумеет заставить их пошевелиться, будет здесь с минуты на минуту, чтобы отвезти меня назад в столицу, в Хокли-ин-зе-Хоул, если быть точнее. И вы, любезный сэр, составите мне компанию.

Молча поблагодарив небеса и свое знакомство с творениями Мильтона за такую удачу, Александр без промедления согласился составить Норленду компанию в карете, стук колес которой по подъездной дороге уже доносился до них. А внутри нее он получил возможность пригубить скверный коньяк из кожаной фляжки своего спутника. И пока тяжелая колымага медленно катила на восток по Кингз-Нью-роуд и пустоши Гайд-парка заключили их в свои просторы, как море принимает в свои объятия моряков в дальнем плавании, они разговаривали о поэзии и о звездах, пока Александр, разомлевший от крепкого напитка, не решился сказать чуть заплетающимся языком:

— Знаете, любезный сэр, когда я только увидел вас, то подумал — на один миг, — что вы, наверное, духовное лицо.

Норвуд наклонился, погладил Александра по колену и сказал тоном заговорщика:

— А знаете, некоторое время я тоже так думал. Несколько лет, чтобы быть точнее. Но дольше заблуждение это не продлилось.

Так, значит, он и правда, был священнослужителем. После этого признания Норвуд, продолжая распространяться о себе, сообщил Александру, что он, когда был священником, несколько лет провел в Париже при иезуитской семинарии Святого Фирмена на рю Сен-Виктор. Он был представлен Монпелье, сказал он, за год до Революции из-за их общего интереса к изучению звезд.

Александр был бы рад узнать, когда и почему Норленд перестал быть священником, но, разумеется, подобного вопроса он задать не мог. Его все больше и больше окутывал приятный алкогольный туман, а карета уже катила по булыжнику Хай-Холборна. Он жадно слушал рассуждения Норленда о тайнах небес и наконец не выдержал:

— Ну а Селена?

И Норленд внезапно почти пугающе протрезвел. Он сказал:

— Селена? Что вы про нее знаете? — Вероятно, он заметил растерянность на лице Александра, потому что сразу умолк, глубоко вздохнул, снова улыбнулся, однако как будто с усилием, и сказал: — Ах да! Вы же говорите об их пропавшей звезде.

— Разве это имя значит для них что-то еще? — встревоженно спросил Александр.

— Да, — сказал Норленд очень серьезно, — о да! Они назвали звезду Селеной, потому что так звали женщину, которую Гай любил в Париже.

Александр напрягал слух, чтобы разбирать его слова под грохот колес по булыжникам.

— Я не знал. Что с ней случилось?

Норленд, хмурясь, заколебался.

— Боюсь, кончилось плохо. Время для влюбленных было опасным. Селена, хотя и благородного происхождения, посвятила себя идеалам Революции и поддерживала дружбу со многими ее вождями. Но потом она допустила ошибку, встав на сторону Лафайета, который попытался спасти короля и его семью, а затем переметнулся к австрийцам. Да, поистине опасные времена. Крепость Лонуи пала, Верден мог быть вот-вот взят, а пруссаки стремительно рвались в глубь Франции. Дорога на Париж была открыта врагу. Город захлестнули слухи о предательствах. Селена, посмевшая защищать предателя Лафайета, сама была заклеймена как предательница и брошена в тюрьму.

Он умолк, и Александр ждал в болезненном напряжении.

— Это была осень резни, — наконец продолжил Норленд. — Вы, конечно, о ней слышали. Парижская чернь выволакивала заключенных из тюрем и убивала их на улицах Парижа.

— Селена Гая тоже погибла? — еле выговорил Александр.

— Их всех убили, — произнес Норленд с мрачной торжественностью. — Священников, аристократов, женщин и детей… Многих сначала пытали, а затем ошалевшая от крови чернь разрывала их на куски. — Он стиснул руки на фляжке. — Гай был вне себя от горя. Монпелье бежали из Парижа, как и многие другие, в эти страшные недели. Гай тогда поклялся, что найдет пропавшую звезду ради своей утраченной Селены и даст ей ее имя. Для него, мне кажется, это стало чем-то вроде рыцарского подвига. Его поиски искупления.

Большая карета тряслась по мостовой. Молчание, наступившее между двумя ее пассажирами, теперь нарушил Александр.

— Вы верите, что Гай найдет свою звезду?

— Нет! — Затем, увидев выражение на лице Александра, Норвуд быстро продолжал: — Ну, возможно, эта потерянная звезда, эта потерянная планета, в которую они верят, действительно когда-то существовала. Быть может, она разбилась в первозданные времена, столкнувшись с другим небесным телом. Это, во всяком случае, объясняет огромное и ничем не занятое пространство между Марсом и Юпитером. Но с таким жаром веровать, что она все еще существует, искать ее как спасение его души… О, как Гай обманывает себя, а его сестра жестоко поддерживает его надежду… — Он наклонился вперед и посмотрел на Александра помутненными от коньяка глазами. — Другие, величайшие астрономы мира пытались доказать ее существование и потерпели неудачу. Несомненно, с помощью прекрасных инструментов, которыми мы теперь располагаем, она была бы уже найдена, обладай она хоть какой-то значимой величиной. У Ротье также есть свои сомнения. Но Монпелье верят в нее, о, как они верят! Что бы я ни говорил им, что бы ни говорили все остальные, ничто их не останавливает. А кто я такой, чтобы отказать в моей помощи? — Он запрокинул фляжку и сделал большой глоток.