Сергей Фадеев - Алый цвет зари... Страница 31

«Прочь с дороги, отродье! Прочь, негодяи! Прочь!» — слышал он грозные крики римлян, но ничего не боялся. Жизнь без Учителя представлялась ему бессмысленной и бесцветной. Он готов был без сожаления расстаться с ней хоть сейчас же. И только желание сохранить память о Мессии и передать сосуд с каплями священной крови людям, чтобы они опомнились, прозрели и все поняли, двигало им.

Один раз он заметил в толпе тяжелое хмурое лицо Иуды, но тут же, получив болезненный удар, споткнулся и упал на колени, едва удержав кувшин. Никодим поспешно вскочил на ноги и опять догнал Учителя, на мгновение коснувшись его худого тела, и опять несколько капель крови упали в кувшин из-под тернового венца, скатившись по лицу Христа.

Тут Никодима ударили кнутовищем по голове, и он отшатнулся. Голова налилась тупой безжалостной болью.

«Пустяки по сравнению с Его страданиями», — мелькнуло у него в мозгу, и боль немного отпустила. Так он сопровождал Христа до вершины горы.

А потом они были на Голгофе, неподалеку от креста, на котором Его распяли. Все видели, как Он страдал и мучился, как плоть его корчилась и содрогалась. Но сам Иисус не проронил ни звука. Время от времени Он открывал свои такие прекрасные и такие добрые очи и обводил стоящих внизу ясным взором, исполненным сострадания к ним, к людям, но вовсе не к себе.

Умирал Он долго, мучительно, страшно, страдая от боли, жары, жажды, от укусов всяких кровососущих тварей. Но ни стона не сорвалось с Его губ, ни крика, ни мольбы о пощаде.

Иногда сознание оставляло Иисуса, и тогда Его голова бессильно падала на грудь. Но вскоре Он вновь приходил в себя, и тут же опять обводил толпу кротким взором. И все силился улыбнуться им, словно хотел приободрить учеников.

Иеремия громко, в голос, рыдал, не стыдясь своих слез, плакали и остальные. И так продолжалось долго, очень долго, и каждая секунда Его умирания была для них тяжким испытанием, но выстоял Он, выстояли и они.

Когда один из воинов по команде подъехал к Иисусу на коне и прислонил к его губам влажную губку, чтобы дать ему напиться, а через несколько секунд нанес удар копьем в сердце, они возрадовались тому, что мучения Его прекратились и Он почил…

Ночью ученики, сняв тело с креста и обмыв его, собрали Его кровь в два разных сосуда, понимая, что должны разделиться — так у них было больше шансов сохранить остатки Его плоти… Один из кувшинов остался у Марии Магдалины…

Иеремия и Никодим молча двинулись в сторону Гефсиманского сада, где и спрятались в старой овчарне. Они принесли туда кувшин с Его кровью и договорились ночью спать посменно, чтобы охранять ставший священным сосуд.

Огонь не разводили, боясь обнаружить себя. Когда в очередной раз, уже перед самым рассветом, сторожить пришлось Никодиму, он, измученный прошедшим днем, все же задремал, а потом провалился в глубокий тяжелый сон.

Они не услышали и не почувствовали, как в старый скособоченный сарай бесшумно проник человек с горевшими от возбуждения глазами. Запястье левой руки у него было перевязано. Казалось, он, как кошка, видел в темноте. Человек сразу же заметил сосуд на полу, он быстро достал из-под одежды глиняную чашу и перелил в нее все содержимое. Сдернув с руки повязку, он нацедил в сосуд собственной крови. Затем схватил чашу и спрятал ее под одежду, прижав к своему горячему от возбуждения телу.

Он принес драгоценную ношу в неказистую хижину на окраине Иерусалима, зажег сальный светильник, поспешно заглянул в чашу и радостно воскликнул:

«Теперь Ты мой, мой и только мой! Теперь Ты со мной, со мной навсегда, Учитель!»

Затем Иуда (а это был он) поставил чашу на стол, вытащил из-под матраса острый нож и еще раз надрезал вену у себя на запястье. Он поднес кровоточащую руку к чаше и, превозмогая боль, следил за тем, как его собственная кровь, сочась в сосуд, смешивается с кровью Учителя.

Потом он достал из деревянного резного ящика большое полотенце, разорвал его на две неравные части, в большую завернул чашу, а меньшей перетянул запястье. Он задул светильник и выскользнул во тьму, которая уже наливалась перламутром надвигающегося утра.

Он направлялся в сторону Назарета, но не прошел и двух километров, как у него вдруг закружилась голова — видно, от потери крови. Он неловко упал и понял, что случилось непоправимое: чаша разбилась.

Десять долгих минут Иуда тупо рассматривал залитый его собственной и кровью учителя бок, а потом вдруг завыл, как дикий зверь, и бросился бежать, не разбирая дороги. Все, ради чего он жил в последние дни, решившись даже на предательство Учителя, провалилось, существовать дальше не имело никакого смысла…

Через час он трясущимися руками затянул петлю на собственном горле и повесился на старой осине, пустившей корни в расселине на склоне холма…

А Никодим и Иеремия, проснувшись, вместо крови Иисуса обнаружили в кувшине огромный красный рубин, горящий, как алые капли крови Мессии… И, конечно, так ничего и не поняли. Хотя страшно переживали, что не уберегли Его кровь… Хотя уверовали в то, что все это случилось неспроста…

— Какой прекрасный легенд, — тихо выдохнула Елена.

Петр и Николай молча смотрели на Стволянинова. Легенда и на них произвела впечатление.

— Так вот, по этой версии, ваш камень приносит людям несчастье, потому что образован из крови Иуды, — нарушил тишину геммолог.

— Да, камень действительно непростой, — задумчиво протянул Петр. — Но все же не скрою, мне хотелось бы вернуть его.

— Ты — законный наследник, что там говорить, кольцо с рубином принадлежит тебе по праву, его следует отыскать, разобраться с этим камнем-двойником и восстановить репутацию старого ювелира, — веско заметил Николай.

— Я знаком кое с кем из приятелей, точнее говоря, людей, работающих с нашим олигархом, попробую разузнать о судьбе кольца, — предложил Стволянинов.

— Это было бы здорово! А я, в свою очередь, наведу справки через знакомого журналиста из «Коммерсанта». Виталий ведет там что-то вроде светской хроники. Пишет о приемах, раутах, фуршетах, на которых все наши новоиспеченные богатеи тусуются, — наметил свой план действий Николай.

— А я в очередной раз с милицией пообщаюсь, может, им что-то удалось установить, — тяжело вздохнув, подвел итог «совещанию» Петр.

— Я вам помогать, — внесла свою лепту Елена.

На том и порешили…

К вечеру Петру удалось узнать, что олигарх Зверев срочно уехал во Францию, а на следующий день Стволянинов рассказал компаньонам печальную историю о гибели юной Наташи. Через неделю друзья установили, что кольцо в Россию не вернулось.

— Надо ехать Париж, — заявила не терпящим возражения тоном Елена. — Петя тоже лететь со мной!

Что оставалось Петру — только согласиться. Елена улетела через день, а Вихрев принялся занимать деньги. С получением визы Елена обещала ему помочь.

Глава тридцатая

Ей виделось, что она молодая прекрасная правительница Северной страны. Вдовствующая Королева в монархии викингов и скальдов. И все они — высокие, статные, красивые, стройные и мужественные, все они влюблены в нее, преданы ей и готовы ради нее насмерть и муки. Ей же остается только повелевать ими, и каждый день выбирать себе очередного возлюбленного.

Вот она, освеженная долгим глубоким сном после упоительной и бесконечной ночи любви с прекрасным белокурым юношей, возлежит в бледно-розовой тунике на широком ложе под высоким пурпурным балдахином и слушает доклад министра, который пожирает ее глазами, полными страсти и нежности. Она лениво внимает ему, потом небрежным взмахом руки подзывает к себе служанку, стройную черноволосую девушку с милым кукольным личиком, неуловимо похожую на ее младшую сестру Лизу, и та подносит ей на серебряном подносе небольшую золотую табакерку, полную белого порошка… И королева жадно втягивает его ноздрями…

И вот Дарья уже не королева, а любимая наложница воинственного восточного деспота. И она идет к нему в опочивальню, сопровождаемая толпой обнаженных евнухов, предвкушая утонченно-извращенные ласки султана. Она ловит на себе завистливые взгляды жен повелителя и вдруг буквально натыкается на преисполненный ненависти взгляд первой жены — высокой тонкой красавицы с длинными черными волосами… Господи, это же опять Лиза, да, определенно это Лиза, это она!..

Вдруг она оказывается в Петербурге, в их квартире на Васильевском острове. Александр вновь стоит перед ней на коленях, а в правой руке у него то самое кольцо с огромным ярко-красным рубином, и он умоляет принять его…

И тут в ее сновидения врывается живой кокетливый заливистый девичий смех. Так умеет хохотать только Лиза… Дарья открывает глаза и видит юную красавицу с высокой очень тонкой талией и гривой распущенных черных волос… А рядом с ней собственного мужа, который не отрывает от нее глаз…