Майкл Грегорио - Критика криминального разума Страница 31

— Это он, — пробормотал я. — Морик.

Следы жуткого насилия были различимы на его лице или, точнее, на том, что от него осталось. Левая сторона черепа раздавлена, словно хрупкая яичная скорлупа. Кровь вперемешку с мозгом запеклась на волосах, висках, на лбу и щеках. Левый глаз взирал на затянутые облаками небеса от уголка рта, как будто сам сполз туда подобно какому-то отвратительному слизняку.

Кант без труда мог догадаться, о чем я думал.

— Вам неприятно это видеть? — спросил он, внимательно вглядываясь в меня, изучая мое лицо, а вовсе не лицо мертвого подростка на земле. — Конечно, конечно, я вполне вас понимаю. Ваш брат, я полагаю, погиб от подобных же ран?

Я почувствовал, как комок подступил к горлу. Слова Канта лишили меня самообладания.

— Она… рана… была на другой… в правом полушарии, — с трудом произнес я.

— Вы должны были обследовать его тело? — спросил Кант, внимательно всматриваясь в меня. — Я ничего не слышал об уголовном расследовании его дела.

— Нет, сударь, — пробормотал я. — Не было никакого расследования.

Мгновение он колебался.

— Ну что ж, в таком случае давайте продолжим.

— Он… я имею в виду удар… был, вероятно, очень большой силы, — сказал я, стараясь все свое внимание обратить на жуткое зрелище у меня перед глазами. — Смерть, должно быть, наступила мгновенно.

— И мальчик видел ее приближение, — добавил Кант. — Могу поспорить, что у него сжаты кулаки. Снимите с него одежду, пожалуйста.

Прежде чем я успел как-то отреагировать на просьбу профессора, Кох опустился на колени и сдвинул набрякшие лохмотья с рук мальчика, подтвердив догадку Канта.

— Сержант Кох — мой ассистент, — поспешно объяснил я, совершенно забыв о его присутствии на расстоянии всего нескольких шагов от меня. — Раньше он работал на поверенного Рункена.

— Его имя мне знакомо, — ответил Кант, с любопытством всматриваясь в Коха. Он подошел еще ближе и внимательно следил за каждым движением сержанта, одной рукой держась за меня, а второй вцепившись в своего безмолвного слугу. — Обратите внимание на выражение лица мальчика, Стиффениис, — произнес он дрогнувшим от волнения голосом. — Физиогномика может многое нам поведать, основываясь на этом выражении, не правда ли?

Я мог только тупо смотреть на лицо мертвого мальчика, не в состоянии сформулировать ни единой мысли.

— Неужели вы не видите? — воскликнул Вигилантиус. — Здесь все совершенно иное.

— Обратите внимание на положение ног, — продолжал профессор Кант, не обращая на нас обоих никакого внимания, полностью погруженный в собственные мысли. — Остальные в момент смерти стояли на коленях. А мальчик не стоял. Вы ведь видели положение тела Тифферха прошлой ночью. У вас есть возможность сравнить. Я приказал солдатам сохранить его труп под снегом, чтобы вы с доктором смогли его осмотреть.

Ах вот оно в чем дело. Вот ответ на вопрос, которым я измучил Коха. За всем стоял профессор Кант. Он продумал, разработал и подготовил план моей деятельности с момента моего приезда в Кенигсберг. Он отправил меня на встречу с Рункеном, не ожидавшим меня. Затем меня провели в «камеру ужасов» доктора Вигилантиуса. Именно Кант решил, что я должен поселиться в «Балтийском китобое». Полиция к данному делу имела очень мало отношения. Так же, как и король. Иммануил Кант знал о преступлениях, державших в страхе весь Кенигсберг, больше, чем кто бы то ни было.

— Ну что ж, давайте посмотрим, прав ли Вигилантиус, — предложил он. — Будьте любезны, поверните мальчика на живот, герр Кох.

Кох осторожно положил Морика лицом вниз. Волосы и шея мальчика были покрыты запекшейся кровью и грязью.

— Принесите воды, сержант, — приказал Кант. Кох поспешил к мосту и вскоре вернулся оттуда с металлической флягой, которую взял у одного из солдат.

— Промойте ему голову, — попросил Кант. — Удалите грязь. Уберите волосы.

Он давал указания Коху с такой твердостью и уверенностью в голосе, словно руководил работой своего ассистента в университетской лаборатории.

— Побольше воды. Очистите шею. Да-да, вот так, так! — нетерпеливым тоном отдавал приказания Кант.

Как только Коху удалось смыть кровь и грязь, под ними обнажилась белая поверхность кожи. Кант наклонился вперед, стал внимательно всматриваться в выпирающие позвонки на шее мальчика.

— Здесь нет раны. Никаких ее признаков. Удар по черепу был нанесен молотком или каким-то другим тяжелым предметом. Он должен был потерять очень много крови, но на земле нет ее следов.

— Холод мог предотвратить обильное кровотечение, — предположил я.

— Температура вряд ли может объяснить ее полное отсутствие, — резко возразил мне Кант, и в его голосе чувствовалось раздражение.

— Какое же объяснение предлагаете вы, сударь? — спросил я.

— Его убили не здесь. И убил его совсем не тот человек, которого мы ищем. Улики однозначно свидетельствуют об этом, — ответил он. — Причины убийства мальчика были совершенно иными.

Я пребывал в полной растерянности. Кант пришел к тому же выводу, что и Вигилантиус.

— В Кенигсберге не может быть одновременно двух убийц! — возразил я. — Морика убили в гостинице. Я видел его там. А тело оставили здесь, чтобы сбить меня со следа. У меня есть все основания полагать, что он знал что-то обо всех остальных убийствах. Я беседовал с ним вчера вечером!

Глаза Канта засверкали от волнения.

— Вы беседовали с мальчиком? Неужели вы хотите сказать, что стоило вам приехать в гостиницу, как вы с первой же минуты завоевали его полное доверие? Ну что ж, замечательно! Значит, я был прав, что выбрал именно вас и поселил в «Балтийском китобое».

Мгновение мне казалось, что он смеется надо мной. Потом я подумал, что факт моего знакомства с Мориком действительно произвел на него сильное впечатление. В конце концов, именно с этой целью он и отправил меня туда.

— Постоялый двор — благодатное место для шпионов и подстрекателей к бунту, — заметил я. — Но ведь вам все хорошо известно и без меня, сударь, не так ли?

Кант взглянул на меня, и я могу поклясться, что в его глазах сверкнули озорные огоньки.

— Ваше прибытие могло вызвать определенное замешательство, — заметил он спокойно.

Перед моим мысленным взором промелькнули события предшествующего вечера. Злобное выражение лица Тотца, подозрительное поведение его жены, страх мальчика перед ними обоими. Я рассказал Канту все, что открыл мне Морик относительно остановившихся в гостинице иностранцев, и добавил также описание того, что заметил предыдущей ночью, выглянув из окна.

— Как раз то, что подозревал поверенный Рункен, — закончил я. — Бунт. Иностранные подстрекатели. Как еще можно объяснить все эти убийства?

— Я могу вам представить по меньшей мере еще сотню объяснений, — мгновенно возразил мне Кант. — Но одно из них приходит мне на ум первым.

Он перевел взгляд на реку, словно ее темные воды помогали ему сосредоточиться.

— Простите, сударь? — робко переспросил я.

— Высшее наслаждение, доставляемое самим актом убийства, — медленно ответил он, четко выделяя каждое слово.

Я был потрясен. Неужели я правильно его расслышал?

— Вы шутите, сударь! — взорвался сержант Кох. — Простите меня, герр Стиффениис, — извинился он, — я не хотел перебивать.

— Очень ценю вашу откровенность, герр Кох, — ответил Кант. — Продолжайте, сержант. Говорите все, что вы хотели сказать.

— Неужели какой-то человек, находящийся в здравом уме, способен совершить убийство по такой причине? — воскликнул Кох. Его ни в малейшей степени не смущали величие и слава Иммануила Канта. — Только ради удовольствия и все?

Кант мгновение лукаво смотрел на него.

— А вы когда-нибудь бывали на войне, сержант? — Кох заморгал глазами и отрицательно покачал головой. — У вас есть друзья или знакомые в армии?

— Да, сударь, но…

Кант поднял руку.

— Выслушайте меня внимательно, Кох. Если бы вы сказали мне, что убивать врага на поле брани от нас требует долг, я не стал бы спорить. Однако есть некоторая двусмысленность в совершении того деяния, которое заслуживает нашего более пристального рассмотрения. Я встречал солдат, которые стыдились необходимости убивать или, с другой стороны, не склонны были признаваться в том, что во имя долга на поле брани они совершали ни с чем не сравнимые по жестокости, отвратительные поступки. И ведь не только во время сражения. Дуэль — вполне обычное дело среди офицеров нашей армии. — Он кивком указал на тело. — Человеку, обладающему подобными умениями, очень трудно сопротивляться великому соблазну и удовольствию применить их на практике.

— Вы имеете в виду солдата? В этом ваша теория?

Кант снова обратил все внимание на меня, словно Кох вообще не открывал рта.