Антон Чижъ - Камуфлет Страница 32

Шествие «свидетелей» Родион Георгиевич наблюдал из-за угла.

Занятная штука — психология обывателя. Сначала со всех ног он бежит глазеть на кусок плоти, надеясь рассказывать о геройстве приятелям и домочадцам. Стоя в очереди в морг, уже не так уверен в себе и подумывает, не свернуть ли восвояси. Но глазки какой-нибудь хорошенькой барышни приободряют. Он выкатывает грудь колесом и ступает в чертог смерти. В приподнятом настроении проходит вблизи анатомического стола, нюхает приторно-сладкий запах, видит расчлененное тело и ничего, кроме животного ужаса, не испытывает. Не надо ему славы среди тетушек и дядюшек, мороз пробирает по коже, а в голове одна мысль звенит: «И куда я, дурак, полез!?» Когда выходит из общественного морга, то молится, чтоб покойники ночью не привиделись. Такая вот натура.

Какой же прок в «опознании»? Зачем понадобилось выставлять «чурку» напоказ? Какая цель преследовалась?

Трудно отделаться от мысли: все это сляпано специально для Ванзарова. Зачем? Чтобы не потерял нить расследования. Намекают и подсказывают: письмо измены, список «Первой крови», «чурка» и, само собой, Одоленский с Меншиковым связаны одной ниточкой. И за нее кто-то дергает. Коллежскому советнику предлагается сыграть марионетку. Значит, все-таки неведомый и очень мудрый преступник? А князь и штабс-ротмистр могут быть невинными жертвами?

— Как думаете, зачем этот спектакль? — тихо спросил Родион Георгиевич.

— Следы заметает, — проговорил стиснув зубы Джуранский.

— Могу ли знать, как?

— Хочет повести в ложном направлении.

— Видите здесь какое-то направление?

— Я — нет. А вы — наверняка. Вот он и хочет сбить.

— Зачем для этого вытаскивать труп из Выборгского?

— Общественный резонанс, нам теперь отступать некуда. — Ротмистр сурово сжал губы, отчего усики встали горкой. И тут же добавил: — Я бы этих господ-мужеложцев шашкой-то угостил…

Как ни удивительно, в слепых подозрениях кавалериста тлел уголек здравого смысла. Действительно, теперь отступать некуда. Так бы лежал «чурка» тихонечко в морге Выборгского участка, и горя не знали. То есть, при желании дело о неизвестном трупе можно было волынить хоть год. Выходит, кому-то надо, чтоб чиновник сыскной полиции закатал рукава. Может, этот «кто-то» — Модль или Ягужинский? Сомнительно. Те господа церемониться такими изысками не стали бы. Да и срок розыска назван четкий.

В однообразно пугливой толпе вдруг выделился господин довольно приличного роста. Он не строил испуганных физиономий, не отворачивался, а напротив, встал в «ногах», осмотрел торс, что-то заметил, пригляделся внимательно, качнул головой и стал уходить, поглядывая на тело. Но дорогу ему преградили.

— Кажется, признали, не так ли? — Ванзаров подошел к помощнику, сработавшему преградой.

— С кем имею честь? — спросил господин без всякого испуга.

Коллежский советник представился. Посетитель сказал, что ему очень приятно, назвал себя Аристархом Петровичем Звягинцевым и протянул визитную карточку. На дорогом тисненом картоне значилось, что он доктор медицины, специалист по нервным болезням, а также загадочные слова: «Электролечебница, лечение светом, током Арсонваля, синим светом, световыми ваннами».

— Так вам знакомо тело? — напомнил Ванзаров.

— Полной уверенности нет, хотя думаю, он был моим пациентом.

— Как узнали?

— Вон там, около подмышки, две красные точки. Это следы моего метода лечения электрическим разрядом. Замечу, новейшего метода.

— В чем заключается метод?

— Пользуясь атласом китайской медицины, нахожу особые точки, закрепляю электроды и даю разряд тока.

— От каких же болезней лечат такой пыткой? — спросил Родион Георгиевич.

Звягинцев несколько замялся, но ответил:

— Метод новый, еще рано говорить о результатах…

— Все же я настаиваю.

— Мужеложество, — понизив голос, таинственно сообщил Аристарх Петрович.

Растрепанная бородка и слегка кривоватый нос могли вызвать неприязнь. Но сумасшедшим доктор явно не выглядел. И потому Ванзаров спросил без тени улыбки:

— Сколько раз испытывали этот метод?

— Лишь один…

— Любите ходить на опознание трупов, господин Звягинцев?

— Ну, что вы… — Доктор улыбнулся застенчиво. — Просто случайность. В «Новом времени» публикуется объявление моей клиники, я заплатил на год вперед. А сегодня открываю номер и нахожу вместо, прошу прощения, моей рекламы, объявление о публичном опознании. Ну, я понял, что дело общественно важное, и претензии газете предъявлять не стал. А самому вдруг стало любопытно, дай, думаю, схожу. И вот я здесь, господа!

Даже ротмистр ослабил бдительность. Настолько Звягинцев располагал и очаровывал. Детская открытость в наше время стала редкостью. И как подобный одуванчик лечит мужеложество?

Родион Георгиевич вынул из-за пазухи мятый снимок, закрыл подушечкой большого пальца князю голову и предъявил:

— Посмотрите внимательно, не этот ли юнофа?

Звягинцев нацепил очки, прикрыл один глаз и сообщил:

— Лицо вроде знакомо, но, право, боюсь ошибиться… Это они в «живые картины» играют? Как забавно!

Августа 8 дня, в то же время, +20 °C

Михайловский сквер рядом с музеем императора Александра III

Развлечений в постовой службе мало. Покажешь власть низшему сословью, погоняешь мелких хулиганов, отчитаешь извозчика, и только. А обязанностей! Честь отдавать — намахаешься всякому встречному и поперечному в погонах. Чуть забылся — сразу норовят во фрунт поставить и отчитать.

Но Петр Воскобойников не жаловался. В чине фельдфебеля перевелся он из пехотного полка в младшие городовые, чтоб не сложить голову на сопках Манчжурии. И теперь тянул лямку не в окопе, а на кольце конки, огибавшей садик.

От безделья и распалявшегося солнцепека Воскобойников разомлел, но держать пост оставалось еще часов шесть. Население столицы спешило по своим делам, садилось в империал, прогуливалось, и чинить правонарушения, как назло, не изволило. Городовой откровенно заскучал. И перевязь с шашкой поправил, и кобуру с наганом пристроил по ремню, и мундир огладил, и даже белые перчатки поднатянул.

Тут его окликнули.

На рельсах стоял неприметный господин, что-то рассматривая в кустах.

— Городовой, ко мне! — сказал он тоном, не терпящим возражений.

И хоть одет был в штатское, Воскобойников нутром почуял: незнакомец может отдавать приказы. Придерживая шашку, страж порядка подбежал к кустам.

— Это что? — спросил господин, раздвигая ветки тростью.

Воскобойников нагнулся. В траве виднелся какой-то длинный предмет, завернутый в грязную тряпицу. От него шел слабый, но тревожный запашок. Вот тебе на, не было заботы, так накликал. Теперь набегаешься. Городовой зачем-то встал по «стойке» смирно.

— С какого часу на посту? — строго спросил прохожий.

— С восьми утра, по распорядку, — отрапортовал Воскобойников и на всякий случай отдал честь.

— Кто оставил это?

— Не могу знать, вверенный порядок не нарушался.

— Городовой, с каких пор части человеческого тела, разбросанные в центре столицы, считаются порядком?

Августа 8 дня, четверть двенадцатого, +21 °C

Электролечебница Звягинцева на Мойке у Конюшенного моста

Порядок царил идеальный. Каждая скляночка в стеклянных шкафах имела новенький ярлык, надписанный правильным почерком, и размещалась там, где полагалось по фармацевтической науке. Со стен взирали светила медицины, все сплошь с бородками и таким особым выражением в глазах, которое встречается исключительно у докторов: «Ну-с, голубчик, я про тебя все знаю, уж сколько таких как ты отправил на тот свет!»

Отдаленное сходство с камерой пыток добавляли странные аппараты, в изобилии наполнявшие кабинет: огромные рефлекторы с лампочками, покрашенными в голубой цвет, динамо-машины с хищно тянущимися проводами и какие-то приборы с магнитными катушками и щупами, похожие на механических пауков. Стоял и вовсе странный агрегат в виде чугунной ванны, обильно утыканной проводами. Один только вид этой армии должен безвозвратно излечивать нервные и особенно психические болезни. В остальном же клиника производила скорее приятное впечатление. Большие окна пропускали много солнца, а светлые обои рассеивали мрачные мысли о результатах врачебной практики.

Аристарх Петрович просил гостей устраиваться, предложил чаю или кофе и вообще выказал бурю гостеприимства.

И тут из-за двери донесся протяжный и мучительный вопль. Где-то в глубинах клиники истязали человеческое существо. Судя по голосу — мужчину средних лет.

Доктор Звягинцев и бровью не повел, заявив с гордостью:

— Путь к выздоровлению не бывает легким, господа!

Родион Георгиевич хоть и торопился, но по долгу службы вынужден был спросить, что происходит.