Георгий Персиков - Дело о Сумерках богов Страница 33

У напарников имелась цель, и они готовы были сломать любые преграды на своем пути, лишь бы достичь ее. Поэтому, добравшись до порта, Максим и Георгий не стали терять ни секунды драгоценного времени и подбежали к первой попавшейся яхте, на борту которой затейливым шрифтом было выведено название: «Teuton». «То, что нужно! – обрадовался Родин. – Поглядим, что за псы-рыцари Тевтонского ордена рассекают волны на этом фрегате. Если наш карлик прибыл из Дании, пруссаки не могли его не заметить. После недавней войны отношения между этими нациями, мягко говоря, напряженные. А тут еще соревновательный дух регаты…»

Возле «Тевтона» с важным видом раскуривал трубку внушительных габаритов яхтсмен. На массивной голове пруссака красовалась фуражка с глянцевым черным козырьком, а его необъятная туша была плотно упакована в щегольскую жилетку и отутюженные белые брюки, придававшие грузному мореману сходство с огромным снеговиком. Рядом с солидным пузаном околачивались два взмыленных матроса. Судя по их потным красным лицам, они хоть сию секунду готовы были бросить эту чертову регату и направиться в ближайший кабак. «Охо-хо, господа моряки! – усмехнулся Георгий, глядя на колоритную троицу. – Сдается мне, ваша гонка закончится позорным поражением. В яхтенном спорте первое дело – дух коллективизма, чувство локтя, работа в команде. А у вас тут, как я погляжу, сплошная показуха и кандибобер. Хотя… Нам это только на руку».

– Guten Abend, sehr geehrte Herren! – громко поздоровался Родин, улыбаясь всем лицом. – Was für ein schönes Boot![13]

– Не утруждайтесь, ваш немецкий ужасен, а я русским владею в совершенстве и с превеликим удовольствием выслушал бы все дифирамбы в адрес моего судна, однако же не имею ни малейшего желания делать это за минуту до старта регаты. – Жирдяй со скучающим видом отвернулся и гаркнул матросам что-то оскорбительное по-немецки, на что те сверкнули глазами, но все же забегали.

– Мы не отнимем у вас и полминуты, – притворно залебезил Родин. – Нам необходимо задать всего один маленький вопросик. Позвольте представиться: Георгий Родин, практикующий врач города Старокузнецка, а это – мой друг, Максим Савостьянов, мичман императорского флота. С кем имеем честь?..

– Барон Вильгельм фон Норштейн, Прусский яхтенный клуб, – вальяжно отвечал толстопузый.

– Я смотрю, вы отлично подготовились к регате и явно настроены на победу, коей мы вам несомненно желаем от всей души. И вы наверняка знакомы со всеми участниками этого впечатляющего соревнования если не лично, то хотя бы понаслышке… Скажите, любезный, не оказалось ли среди ваших соперников кого-то, кто по каким-либо причинам объявил о своем отказе от участия в регате?

– Как же, как же, был один такой. Напыщенный уродский карлик на паршивой долбленке «Ульв». Этот dänischen Schweine[14] так перетрусил, что уплыл в свою поганую Данию и даже взнос за участие в гонке не забрал. Как вам это нравится?

– Правильно сделал! Куда его жалкой трухлявой посудине тягаться с такой ласточкой, как ваш великолепный «Тевтон»! – Родин невероятно обрадовался, что его догадка подтвердилась, но… Этого было недостаточно.

Георгий подмигнул Максиму, и тот, моментально уловив намек, вкрадчивым голосом обратился к распалившемуся пруссаку:

– Сударь… Вы, верно, очень спешите? Регата вот-вот стартует, и вам не терпится задать жару соперникам.

– Верно, очень спешу. И, пожалуй, распрощаюсь с вами и взойду на борт, – толстомясый начал неуклюже разворачивать свою тушу спиной к непрошеным гостям, но Максим вцепился в его рукав и настойчиво произнес:

– Ввиду того, что и мы с Георгием чертовски спешим, я вынужден попросить вас о небольшой услуге.

– О какой еще услуге? Вы что себе позволяете?! – барон запыхтел и напыжился, всем своим видом давая понять, что какие-то там услуги – это не по его части.

– Уродский, как вы верно подметили, карлик похитил двух моих сестер, одна из которых совсем недавно стала невестой Георгия. Возьмите нас на борт «Тевтона», я отлично управляю яхтами, и вместе с моим другом мы гарантированно поможем вам выиграть эту гонку. А заодно нагоним датскую свинью и спасем Юленьку и Полиньку.

Максим не стал уточнять, что рассчитывает нагнать датскую свинью еще на Висле. Однако, оценив судно профессиональным взглядом моряка, он был готов поспорить с кем угодно, что эта посудина имеет все шансы на победу даже с такой странной командой на борту. Стало быть, и карлика они нагонят в два счета.

– Ха-ха! Это немыслимо! Нет, вы слышали?.. – обратился Вильгельм фон Норштейн к матросам, которые побросали снасти и в предвкушении забавного представления уселись на парапет. – Я приехал в эту глушь не для того, чтобы гоняться за глупыми фройляйн в компании каких-то авантюристов!

– Но войдите же в наше положение! Это вопрос жизни и смерти двух юных невинных девушек! В конце концов, я не авантюрист, а моряк, такой же, как и вы. Я мичман Императорского флота, и в гонке по воде мне нет равных… – Тут Максим, конечно, слегка приврал, но это, увы, все равно не сработало.

– Весьма сожалею, судари, но я намерен победить своими силами и не нуждаюсь в балласте! – высокомерно рявкнул барон.

– Прошу вас как моряк моряка, – взмолился Максим, – нам очень надо в Данциг. Мы будем делать все, что скажете: драить палубу…

– Не надо мне ничего драить! – Барон не на шутку разозлился, брезгливо попятился от настойчивого русского мичмана, как от прокаженного, и закричал матросам: – Peter! Werner! Leinen los! Schnell![15]

Максим понял, что перегнул палку, вконец растерялся и принялся оглядываться по сторонам в поисках более сговорчивых яхтсменов. Тем временем Родин устал смотреть, как унижается его друг, и взял инициативу в свои руки.

– Если мы не догоним карлика ни на Висле, ни в Данциге, – рассуждал он, все крепче сжимая трость в руке, – то окажемся в крайне неприятном положении, а этого допустить никак нельзя. Чтобы довести начатое до конца, нам нужна эта яхта в полноправное владение!

Приняв непростое для него решение, Родин невозмутимо направился в сторону матросов. Те скорчили зверские рожи и встали в боксерскую стойку. Георгий пригнулся, на случай, если кто-то из ребят решит пустить в ход кулаки, и лихо вдарил своей тростью по голени того, что покрупнее. И пока ушибленный, скуля как кутенок, опадал на мостовую, доктор поразил его коллегу – метким тычком той же трости в солнечное сплетение. Скулящий попытался подняться, ухватив Родина за брючину, но мгновенно был отправлен в глубокий нокаут ребром могучей докторской ладони по белобрысому затылку. Второй, задыхаясь и раскачиваясь, пошел на Георгия, как медведь-шатун, но уже через секунду прилег рядышком со своим товарищем с расквашенным носом и в полной дезориентации.

– «Солдатик-матросик, нелепый вояка…» – пробормотал Максим, обалдевший от такой прыти своего компаньона, и ловко запрыгнул на борт «Тевтона».

Тем временем Родин подошел к толстяку и, не дожидаясь, пока тот его атакует ручками-шпикачками, боднул барона головой прямо в круглое пузо. Вильгельм фон Норштейн крякнул, неловко попятился, споткнулся о камушек и, потеряв равновесие, плюхнулся на зад, подняв вокруг себя клубы пыли.

– Караул! Убивают! – заголосил пруссак по-русски противным фальцетом и попытался принять вертикальное положение. Однако его комплекция сыграла с ним злую шутку: барон замешкался и, встав на карачки, опрометчиво повернулся к врагу своим объемистым тылом.

– Лучше бы вы, любезный, сразу согласились на наши условия, – Георгий разочарованно вздохнул и отвесил барону такого смачного пинка, что с головы пруссака слетела фасонистая фуражка, а сам Вильгельм звонко тюкнулся лбом о мостовую и повалился на бок, тяжело дыша. Максим присвистнул от восхищения и отметил про себя, что с Родиным ему лучше не ссориться.

На счастье, именно в эту секунду стартовала долгожданная регата. В небе с веселым грохотом взорвались разноцветные салюты, зрители одобрительно зашумели и захлопали, и потому никто не обратил внимания на потасовку у «Тевтона» и трех стонущих иностранцев. Друзья подняли якорь, и яхта, нарушая все правила пафосного международного соревнования, понеслась по Висле, легко лавируя между другими судами. Попутный ветер раздувал добротный парус, бравый мичман умело управлял «Тевтоном», а Родин сосредоточенно глядел вдаль: его терзало смутное предчувствие, что все у них только начинается…

Свежий ветер наполнял парус яхты, как страстный поцелуй тугие щеки юной красавицы. В стальной воде главной польской реки отражалась пронзительная синь небес и редкие облачка, быстро исчезающие за горизонтом. Пасторальные пейзажи по левому и правому бортам сменялись с калейдоскопической скоростью. Милые небольшие деревушки перемежались обширными полями и ладными опрятными дубравами. Мелькнул даже древний городок, так и оставшийся неопознанным. С крепостной стены бухнула доисторическая пушчонка, последний век явно служившая исключительно декоративным целям. Словно в ответ, раскатисто хлопнул парус. Родин оторвался от стихов и мимолетно усмехнулся: