Мастер Чэнь - Амалия и Золотой век Страница 33

– А, ну это – конечно. Но это все равно было так быстро. И потом – снова ничего. Совсем ничего.

Вот так. Все очень логично. Это не японцы (им-то зачем?) или сакдалисты, это что-то другое, о чем знали только в офисе президента, но мгновенно поверили – то есть понимали, что звонок был всерьез, не от городской сумасшедшей. И потом устроили общенациональную охоту именно на Куласа. До сих пор ловят. Все сходится. Все красиво.

Хотя – что значит красиво?

Понятно, что Эдди не пойдет сам с револьвером на пристань. Он же умный, как сказала его сестра. Он кого-то наймет. И окажется, правда, потом в долгах, особенно потому, что облава – не пустяк, это убыток. Все равно умно. И… ах, как грустно.

Но – галеон, который он все-таки назвал уже в честь прекрасной женщины, дочери Филиппин… Корабль он не построит и знает об этом, но лицо Лолы, как ангела в лазури над парусами, – пусть это только мечта – а ведь хорошо!

Но – эта сцена в переулке, когда перед моими глазами качалось лезвие боло, как голова кобры… Отрабатывал долг Куласу и Аседильо, поставлял кредитору товар?

Я подошла к окну, посмотрела на глухую стену и пальмы. В целом-то – как же все здорово. То, что требовалось.

13. Борьба за народ требует денег

Эдди – в приближенных к народу ношеных хлопковых одеяниях с карманами и пуговицами – сидел прямо, выставив вперед крючковатый нос. Кажется, у него что-то дергалось – то ли веко, то ли угол рта, то ли и то и другое вместе, а ведь совсем еще молодой человек, мстительно подумала я.

– Амалия, это может быть опасно! – наконец разжал он стиснутые губы.

– Ах, – согласилась я.

Соломенная шляпа Хуана де ла Круса покачивалась перед глазами, уши Матильды подрагивали, калеса скакала по буграм. С асфальтом тут было сложно, мы оказались по ту сторону Лунеты, она же – поле Уоллеса, где-то за Кабильдо, где живут бедные. День мягко клонился к вечеру. Другая страна, другой мир, подумала я – у нас в Пенанге сейчас, в декабре, жемчужная стена теплого и душного дождя смывает все на своем пути каждый день, начиная с четырех и до ночи. И как же мне хочется этих родных дождей.

Сейчас мы посмотрим, насколько это опасно. Не так же они глупы – думать, что я соглашусь исчезнуть в этом Кабильдо, не оставив никаких записок насчет того, куда поехала, к кому и с кем.

Я была настолько в себе уверена, что записок оставлять и не пыталась. Хотя Эдди, похоже, размышлял о том, что это он находится в опасном положении.

Все произошло до смешного прозаично. Хуан остановил калесу; вот типичный для бедных кварталов ресторанчик, весь из бамбука, не считая досок пола: бамбуковые столбы держат все сооружение, на полу – к которому ведут четыре ступеньки – стоят корявые стулья, сиденье и спинка которых из бамбуковой плетенки, и так далее. Везде запах пережаренного масла. Посетителей – никого, кроме человека в такой же, как у Хуана, плетеной шляпе, закинутой за плечи.

Да это же просто смешно: вот они, сдвинутые брови, плохо выбритый мощный подбородок с ямочкой. Ананаса нет, хотя если пойти на кухню, то никаких проблем – будет. Но и без него понятно, по той самой фотографии: конечно, это Кулас. Видимо, весь квартал знает, что Кулас тут часто отдыхает, да еще и наверняка бесплатно.

Дама, как известно, первой протягивает руку джентльмену. У него очень тяжелая и шершавая рука, все как положено.

– Амалия из Малайи, – представляюсь я, а он просто кивает.

Эдди молча придвигает себе стул. Хотя, похоже, ожидает, что Кулас предложит ему или пойти погулять, или… как это там? Пуньета? Но Кулас его как бы не замечает.

– Выпить? – предлагает народный герой, и я понимаю, что говорить придется на привычной здесь смеси английских и испанских слов, в моем случае – даже португальских.

А почему бы и не выпить. Народный напиток здесь или ром, поскольку сахарного тростника по всему Лусону и еще на десятке островов растет сколько угодно, или вот это. Джинчик. Пиво же – это американская радость, хотя и проникает медленно во все и всяческие слои общества. Тут его почти наверняка нет.

– Билог, – говорю я. – И сок каламанси.

Кулас чуть добреет. Билог – это такая маленькая бутылочка, как бы «один раз чуть-чуть выпить», помещается в ладони, даже моей. Знаменитый джин «Гинебра де Сан-Мигель» марки «Демонико». На этикетке и правда потрясающий демон, мне уже на третий день в этом городе сообщили, что создал демона давно, в нищей молодости, ныне великий художник Аморсоло, а сегодня его – художника, не демона – отбивают друг у друга все мои новые подруги из Эрмиты, выставляя потом мужьям счет.

Вот наши два билога и приносят, и еще сок маленьких лимончиков – каламанси… Эдди очень хочет выпить, он это вообще-то часто делает, но сейчас ограничивается соком.

Смотрю на этикетку: Сан-Мигель изгоняет дьявола не копьем, как положено, а кривым малайским крисом, а сам дьявол – какая же прелесть, черный, корявый, этакий фантасмагорический жук в хитиновый броне… Может, он такой и есть?

Капитан Кулас гостеприимно кивает на тарелку с чем-то золотистым и закрученным. Да это же испытание для меня: чичарон – свиная шкурка, которую зажаривают до хрусткости и… хрустят. Что я и делаю. Если масло не используется десять раз, то вполне милая и воздушная штука.

Кулас доброжелательно молчит.

– Капитан, – начинаю я. – Ну, дело прошлое – но вы, кажется, хотели на мне заработать. Ведь борьба за народ требует денег, правда?

– А вы как думали, – гнусаво подтверждает он. Ему, кажется, нравится начало разговора, в котором прозвучало это слово – деньги.

– Да-да. Но почему бы вам и правда на мне не заработать. У меня здесь есть одно серьезное дело, и мне не справиться с ним без помощи серьезных людей.

Он морщит лоб, свою мысль мне приходится высказать ему по второму разу, попроще. Дело. Деньги. Я заплачу.

Тут следует, подумала я, сделать паузу, чтобы мысль о деньгах хорошо покрутилась в его голове. И пусть Эдди поможет с переводом.

– Но сначала, капитан, я бы хотела понять некоторые тонкости. Ваше общество «Анак павис» – к кому оно относится? Говорят разное. Ребельдас, коммунистас, сакдалистас… Еще говорят – тулисанес.

Конечно, я не сказала такого слова, как «бандолеро». Тогда я причинила бы ему боль.

– Тулисанес – это прошлый век, – вдруг высказался Эдди. – Почитайте романы Рисаля – у него тулисанес романтические личности.

Мы с Куласом, будучи вежливыми людьми зрелых лет, терпеливо выслушали Эдди и вернулись к нашим серьезным делам. Действительно серьезным – видно было, что нам и следовало начать с выяснения тонкостей политических концепций. Без этого Кулас меня бы не понял.

– Мы не коммунистас, – начал загибать пальцы Кулас. – Коммунистас – это иностранная политика. Сакдалистас – наши друзья, но не мы. Ребельдас – да. Но коммунистас и сакдалистас тоже ребельдас.

– А-а, – сказала я с уважением. – То есть в целом против правительства.

– Гобьерно, – произнес Кулас с непередаваемым выражением. Он, кажется, даже хотел плюнуть на пол. Но передумал.

– Мы против гобьерно. Мы против независимости через десять лет. Хотим независимость сейчас. Против богатых и высоких зарплат, за реформу против бедности. Сакдал тоже этого хочет.

– Так, – подтвердила я.

– В Тондо каждый третий ребенок умирает до школы, – на неожиданно хорошем английском продолжил он (как японский журналист Накамура, выучивший свою речь заранее). – Знаете Тондо? Это вон там, у моря, в Маниле. Пешком всего час. Богатые это знают. Все знают. На Восточном Негросе десять процентов богатых владеют всей землей. У людей нет земли, нет домов в собственности. Да? А, и еще мы против Америки.

Тут Кулас немного устал и повернул голову в сторону Эдди.

– Если после сорок шестого года, когда будет окончательная независимость, нас отрежут от преференций рынка США, страна рухнет, – желчно пояснил мне Эдди, придвигаясь поближе. – Восемьдесят процентов нашего экспорта идет в Америку. Сахар, табак, кокосовая стружка и перламутровые пуговицы. Разорвем соглашение с Америкой о свободной торговле – будет катастрофа.

– Долг, – напомнил ему Кулас.

– Семьдесят два миллиона песо, – сказал Эдди. – Отдаем из тех налогов, которые собираются на американской территории с наших товаров. Сами отдать не смогли бы. Это не независимость.

– Да, – подвел итог капитан Кулас. Видно было, что он относится к этой ситуации серьезно. Эдди снова откинулся на спинку стула, удовлетворенный, поблескивая бриллиантином прически.

– Я понимаю, – произнесла я после паузы. – Моей страной владеют британцы, так что с американцами я не ссорюсь… У меня совсем другая проблема. Сюда приехал один японец. Он пишет какие-то документы. Я хочу на них посмотреть. Хочу понять, что это за японец и что он здесь делает. И что это за документы, и какое отношение они имеют, например, к войне.