Филипп Ванденберг - Беглая монахиня Страница 33

— Спокойно, не так быстро! — Князь-епископ подскочил к Магдалене и удержал ее за рукав. — Мы ведь обо всем можем договориться, — неожиданно кротко произнес он. — Назовите вашу цену.

— Девять десятых от всех сборов или пятьдесят гульденов вперед за все!

В зале приемов воцарилась тишина. Альбрехт Бранденбургский не ладил со счетом, но для этого у него был секретарь Иоахим Кирхнер. Последний тут же пришел на помощь, и оба, сомкнув головы, начали шептаться.

С кажущимся безразличием к ходу переговоров Магдалена принялась разглядывать ценные полотна на стенах, а именно произведения Кранаха и Дюрера. На всех картинах был изображен Альбрехт Бранденбургский. На одной он был в образе святого Иеронима в своем кабинете, на другой представал обнаженным Адамом, которому Ева, тоже нагая, протягивает греховное яблоко. Смысл еще одной картины Магдалена так до конца и не разгадала: на ней была изображена прелюбодейка из Евангелия от Иоанна, окруженная мужчинами, которые собирались побить ее каменьями по иудейским законам. В одном из мужчин нельзя было не узнать Альбрехта Бранденбургского, однако у него единственного в руках не было камня.

— Так тому и быть! — Вздохнув, архиепископ подошел к Магдалене. — Канатоходец и его труппа пробудут у нас три дня и получат пятьдесят гульденов за все сразу. Майнц окажет вам достойный прием. Я лично прослежу за каждым шагом Великого Рудольфо, когда он будет восходить на самую высокую башню города.

Альбрехт Бранденбургский приблизился вплотную к Магдалене, вызвав у нее неприятные ощущения, и тихим, сдавленным голосом произнес:

— Так вы даете мне слово, что Великий Рудольфо не заключал сделку с дьяволом?

— Как вам могла прийти в голову такая мысль? — рассмеялась Магдалена.

— Считается, что сатана особенно неравнодушен к шутам, и иной маскарад удается только ценой их душ.

— Досточтимый господин курфюрст! Тогда он должен был бы давно овладеть и моей душой.

Архиепископ пожал плечами и с явным удовольствием долго разглядывал Магдалену. Наконец, насмотревшись вдоволь, произнес:

— Дьявол принимает самые прельстительные обличья. Особенно ему нравятся красивые бабенки.

— Как эта женщина на всех ваших картинах?

Альбрехт размашисто осенил свою массивную грудь крестным знамением.

— Вот еще придумали, — возмутился он. — Это Лейс, моя невенчанная жена, воплощенная добродетель. Несколько лет тому назад она ездила в Лейпциг, чтобы получить от самого Иоганна Тетцеля[8], упокой Господи его душу, полную индульгенцию на 7300 лет. Повторяю: семерка, тройка и два нуля!

Он взглянул на Кирхнера, чтобы выяснить, не ошибся ли в цифрах и, когда тот одобрительно кивнул, продолжил:

— Так долго не живет даже слон, про которого говорят, что он живет в десять раз дольше человека. Моя жена никак не могла бы так много грешить, чтобы дать возможность дьяволу возмещать свои убытки за ее счет.

Магдалена кивнула с полным пониманием. На самом деле в монастыре ее учили, что индульгенция впрок не имеет силы, поскольку в этих грехах грешник не покаялся. Ей вспомнилась деревянная табличка, висевшая над дверью в трапезную, и слова, которые она тысячу раз бубнила, направляясь туда:

Хочешь черту угодить,

Будь развратна и чванлива.

Господу ты послужи Кротостью и добротой.

На самом деле ей сейчас меньше всего хотелось думать

0 дьяволе, уж слишком глубоко он внедрился в ее жизнь, пусть это даже всего лишь ее выдумки.

— Вы не верите мне? — донесся до нее голос архиепископа.

— Отчего же, — поспешно ответила Магдалена. — Ведь в вашу обязанность входит продавать разрешение от всех грехов. — Не успела она закончить фразу, как сама испугалась, насколько далеко зашла. — Что касается выступления Великого Рудольфо, — быстро добавила она, — мне все ясно.

Альбрехт Бранденбургский милостиво кивнул, скрестив руки на груди.

— Кирхнер выплатит вам оговоренную сумму. Он также позаботится обо всем необходимом для вас.

Князь-епископ, не прощаясь, удалился через узкую боковую дверь.

А Магдалена с секретарем отправились по каменной винтовой лестнице, которая вела наверх, в помещение без единого окна, уставленное от пола до высокого потолка полками и шкафами. Кроме того, в этой кладовой размером десять на десять футов стояли пустой стол с двумя стульями, а сбоку обитый железом сундук, из которого торчал ключ, огромный, как монастырская поварешка.

Кирхнер вынул из сундука пятьдесят рейнских гульденов и, отсчитав их, положил перед Магдаленой на стол. Затем протянул ей бумагу и перо для подписи. Тем самым договор вступил в силу. Деньги Магдалена убрала в кошелек из мягкой кожи, который она, как все состоятельные женщины, носила на поясе платья.

Когда она вышла из больших ворот княжеской резиденции, ей навстречу шагнул мужчина.

— Меня зовут Маттеус Шварц, я бухгалтер и посланник имперского графа Якоба Фуггера. Мы уже встречались с вами. Вы не уделите мне немного времени?

Глава 10

В зале трактира «Двенадцать апостолов» было шумно. За длинными узкими столами уже почти не было свободного места, когда лавочник Кельберер и цирюльник Хинкфус ввалились с новостью о том, что его курфюрстшеская милость завел новую конкубину. Настоящую фамилию Хинкфуса, то есть Хромоногого, прозванного так из-за очевидного физического недостатка, никто уже не помнил. Так вот, Хромоногий даже утверждал, что Альбрехт Бранденбургский сослал свою жену, с которой многие годы делил ложе, в монастырь, правда, в какой именно, он не знал.

Никто не усомнился в истинности слов цирюльника, поскольку тот всегда был в курсе последних новостей, ведь полгорода делало у него кровопускание, к тому же он сообщил, что новенькая — циркачка примечательного роста и безупречных форм. Он сам видел ее в сопровождении Иоахима Кирхнера, правда, издалека, и его нисколько не удивит, если его курфюрстшеская милость пошлет к нему новенькую для кровопускания, как когда-то посылал свою жену Лейс.

Циркачка? Новость удивила жителей Майнца и вызвала недоверие. Связь с такой особой считалась чем-то сверхнеприличным. Любой сапожник отказался бы иметь дело с бродячими артистами, которые только болезни и чужие обычаи переносят. Она хоть католичка?

На этот вопрос Хромоногий не мог дать ответа, ибо видел ее лишь издали, однако клятвенно заверил, что на лютеранку она вроде не похожа, да и не воняло от нее, насколько он мог судить на расстоянии.

Чем ближе день клонился к вечеру, тем сильнее кутилы налегали на вкусное, густое темное пиво, которое они пили из высоких деревянных кружек и которое отлично затуманивало мозги. Еще одну новость, хотя и не такую пикантную, поведал лавочник Кельберер: фуггеровский посланник Маттеус Шварц, у которого он покупает соль, перец и другие пряности, находится сейчас в Майнце. Впрочем, цель его необъявленного визита не торговля, а его курфюрстшеская милость, который должен ему, а вернее, его господину, имперскому графу Якобу Фуггеру, одних процентов за прошлый год только одиннадцать тысяч гульденов, не говоря уж о самом долге в сто десять тысяч гульденов. Похоже, хихикнул Кельберер, архиепископ не в состоянии погасить даже долг по процентам, не запустив руку в соборные сокровища.

Тут выпивохи загоготали во всю глотку, разом подняли кружки и принялись выкрикивать хулу в адрес его высокопреосвященства, причем каждый старался перещеголять другого в глумлении и язвительности. Самыми безобидными из оскорблений были «бабий угодник» и «женолюб». Захмелевший цирюльник вскочил и заорал:

— Дерьмо жри, золотом сри, все девки будут твои!

Нет, не любили Альбрехта Бранденбургского в его резиденции!

В разгар неистовой пивной вакханалии дверь в трактир отворилась, и хохот и насмешки разом стихли.

Низко нагнувшись над столом, словно желая спрятаться, лавочник прошептал:

— Новенькая кардинала и фуггеровский посланник Маттеус Шварц!

Разинув рты, словно это ангелы спустились с небес, бражники дружно уставились на Магдалену и вызывающе одетого посланника. Некоторые знали его по прошлым визитам, от которых в памяти прежде всего сохранилась необычная вычурная одежда человека, побывавшего в далеких краях. Гордячка рядом с ним была большинству незнакома. Молча, почти благоговейно они проводили взглядами посланника и красивую женщину, которые пробрались к столу в самом отдаленном углу трактира и устроились за ним.

Кельберер, знавший Маттеуса Шварца лучше, чем его собутыльники, набрался смелости и крикнул через два стола:

— Какая честь, что вы хотите составить нам компанию, уважаемый господин посланник! — Остальные усердно покивали и опять заговорили.