Фил Рикман - Кости Авалона Страница 33

— Хотел рассказать тебе…

Я резко обернулся. Дадли лежал на боку, глаза, казавшиеся выпуклыми в свете свечи, были открыты.

— Как ты, Робби?

— Горло болит, как будто я проглотил кинжал.

— Это пройдет.

— Так говорит твой доктор?

Мое тело затрепетало теплом.

— Она придет ко мне еще раз, — пробурчал Дадли.

— Когда?

— Без понятия, — ответил он, подперев голову рукой. — Знаешь, Джон, а она хорошенькая. Если бы у меня хватало сил приподнять одеяла, она оказалась бы тут, возле меня, раньше, чем ты успел бы сказать… — Не в состоянии подобрать подходящее слово, он опустил голову назад на подушку. — По крайней мере, у меня появилось чувство, что мне не придется торговаться с дьяволом… в ближайшее время.

— Жаль, — сказал я. — Угроза смерти пошла тебе на пользу. Впервые за многие годы ты говорил с такой искренностью.

— Что я сказал?

— Это подождет. Что ты собирался мне рассказать сейчас?

— Я?

— Ты говорил, что хочешь мне рассказать о чем-то.

— Да Бог его знает. — Дадли снова повернулся на спину, заставив пламя свечи содрогнуться. — О… может, о медведях? Я хотел рассказать о травле медведя?

— Не знаю.

— Ну, я тебе все равно расскажу. Королева обожает травлю медведя, хотя эта забава так удручает тебя. С тех пор, как мы были детьми — лет по одиннадцать или двенадцать. Однажды намечалась травля…

— Мы?

— Бет и я. Мы подслушали, как мой отец и мой дядя обсуждали развлечение на вечер. Мы были в саду, прятались за кустами, и мой отец сказал: «Чем будут развлекаться в наше отсутствие женщины и фрейлины?» Он ясно давал понять, что травля зверя исключительно для мужчин, а женщины могут попадать в обморок при виде… фонтанов крови и мяса и испортить мужчинам праздник.

Я поднялся и налил для него воды. Дадли взглянул на меня и скривил лицо.

— Хотя кое-кто из мужчин — половина мужчин — забывают, что… В общем, помню, сидим мы за кустами, и я наблюдаю за Бет. Не забудь, ей всего только одиннадцать лет. Никогда не видел такого упрямства. Топала своей маленькой ножкой, пока ей не позволят прийти посмотреть. И ей разрешили. Бет пошла на травлю медведя… и, хотя время от времени у нее на глаза наворачивались слезы, она ни разу не отвернулась, а под конец хлопала в ладоши дольше и звонче всех мужчин, сидевших вокруг арены.

— Представляю, — ответил я.

— Я думал, тебе будет интересно узнать об этом, — сказал Дадли.

— Многое объясняет.

— Думаю, в тот день, — тихо произнес Дадли, — я видел в ее глазах предчувствие уготованного для нее самой судьбой места в мире мужчин. Не оставалось ничего иного, кроме как восхищаться мужеством девчонки.

Хотелось бы знать, почему он никогда не рассказывал мне об этом раньше. Быть может, он испытывал передо мной чувство долга за спасение — в очередной раз — от преждевременной смерти. Хотя в действительности за это следовало благодарить Элеонору Борроу. Ведьму.

— Боже, почему я так ослаб, Джон? Еле доношу задницу до горшка.

— Только не рассчитывай, что я буду держать его для тебя. — Я вспомнил о Бенлоу и содрогнулся.

— Ладно, не буду. — Дадли выдавил слабую улыбку. — Так кто она на самом деле?

— Доктор?

— У докторов не бывает пухленьких титек. Доктора — бледнолицые, скучные ублюдки, у которых… так она еще здесь, в трактире?

— Не знаю, где она. Я… пытался ее разыскать.

Я спросил у Ковдрея, где она живет, и он послал за ней одного из мальчишек, однако тот вернулся и сказал, что дома никого нет. Потом я пробовал найти Мартина Литгоу, чтобы узнать, говорил ли он с кузнецом, но Мартин к тому времени еще не вернулся, и мне пришлось ужинать одному в окружении местных почитателей сидра.

— Какого черта мы с тобой делаем в этой дыре, Джон? — спросил Дадли. — Напомни-ка мне.

— Мы здесь, чтобы найти кости Артура.

— Мы их нашли?

— Пока нет. Я ходил, по совету Ковдрея…

— Ты рассказал Ковдрею, зачем мы?..

— Нет. Не совсем так.

— Боже, Джон!

— Я навестил торговца реликвиями. Так у него немыслимое количество костей… каких пожелаешь…

— Откуда?

— Не знаю. Украдены из церковных крипт, выкопаны из могил… Думаю, народ приносит ему — за деньги. А он продает их легковерным паломникам, выдавая за святые реликвии.

— Кажется, мы могли бы воспользоваться этим источником, — допустил Дадли, — если не найдем настоящие кости. Хотя потом, возможно, придется его убить.

Я недоуменно посмотрел на него. Сказал ли он это в горячечном бреду или всерьез? Как бы там ни было, а время признаться ему в моих подозрениях о том, что Бенлоу действительно мог бы знать, где искать подлинные останки, пока не пришло. И еще мне было ясно, как белый день, что нечто связанное с делом Артура сильно обеспокоило торговца реликвиями.

— Я бы нашел их, — сказал Дадли, — если бы смог подняться с койки.

— Подожди до лучшего дня. Встанешь слишком рано, и болезнь вернется, будет только хуже. Робби…

— Не мог бы ты принести мне завтра новую ночную рубаху? Эта воняет до невозможности.

Я отодвинул стул от стены и сел у самой границы света и мрака.

— Он предложил мне явную подделку.

— Кто предложил?

— Торговец реликвиями. У него был кусочек дерева — якобы осколок Круглого стола Артура.

— Ты слышал, чтобы Круглый стол сохранился до наших дней?

— Не здесь. Только тот, что стоит в Винчестерском соборе. Но мы оба знаем всю правду о нем.

Все соглашались с тем, что сей огромный предмет почитания был не более чем подделкой Плантагенетов, восходящей к временам короля Эдуарда III, который обожал предания о Камелоте, или даже Эдуарда I, посещавшего аббатство в Гластонбери, чтобы посмотреть на кости Артура. Винчестерский стол впоследствии был подправлен Великим Горнилом, который в пору своего восхищения артуровскими древностями велел изобразить на нем себя самого.

— Этот Бенлоу сказал бы мне, что деревяшка не что иное, как кусочек подлинного Святого Распятия, если бы знал, что оно интересует меня. Похоже, Гластонбери — такое место, где всегда сложно отличить истину от подделки. Во всяком случае, если ты сам не здешний. Послушай, твое ви…

Я замолчал на полуслове. Неосознанно я вдруг озвучил новую мысль, которая окончательно лишила меня сна. Теперь слишком поздно.

— Робби, ты говорил, что прошлой ночью, когда ходил в аббатство, ты видел…

— Не помню, чтобы я ходил в аббатство.

— Я видел тебя из окна. Ты шел по улице.

— Тебе приснилось.

— Ты сказал, что видел старика. Сказал, что старик смотрел на тебя сверху, будто парил в воздухе, и ты видел еще, как луна…

— У меня была горячка. — Дадли плотнее укутался в одеяла. — Избавь меня от моих бредовых фантазий!

— Как насчет королевы?

Дадли удивленно уставился на меня.

— У королевы бывают видения?

— Тебе надоело жить в безопасности, Джон?

— Говорят, королеве… является ее мать.

— Кто говорит? — Он попытался привстать, но упал назад на постель. — Что еще за чепуху болтают теперь за стенами дворца?

— Я бы не сказал, что об этом болтают. Мой источник… благоразумен.

Дадли закрыл глаза.

— Анна Болейн. Боже…

— Это правда?

— Безумная ведьма.

— Анна Болейн?

— Могла бы прекратить все эти разговоры. Отец всегда говорил. Но, может, они нравились ей.

— Разговоры о колдовстве?

— Возможно, думала еще, что это нравится Генриху. Добавляли ей шарма. Помимо одного лишнего пальца и всего прочего. И ее родинок. Говорят, у нее была волосатая родинка, похожая на… — Он снова закрыл глаза. — Может быть, Генриху это нравилась. Возбуждало его. До поры. Пока Анна не стала его женой — и очарование закончилось. Боже, если кто-то подумает, что Бет… — Дадли раскрыл глаза и сердито посмотрел на меня сквозь полумрак. — Знаешь, Джон, лучше забудь об этом, если ничем не можешь помочь.

— Помочь?

— Но ты же не лечишь душу, а, Джон? Не ты ли сам однажды сказал мне об этом?

— Королева Мария…

— Я всегда придерживался мнения, что и королеву Марию тебе тоже лучше забыть.

— Помнишь, ты говорил мне несколько лет назад, будто Мария часто предрекала, что принцесса Елизавета отречется от своей матери и всего лютеранского гнезда Болейнов? Что просила ее вернуться в лоно старой веры, пока не поздно?

— Мне надо спать, — ответил Дадли. — Разве ты сам не говорил мне?

Вернувшись к себе, я стоял у окна и смотрел на залитую луной главную улицу Гластонбери. За ней высились арки аббатства — мрачные спутники смерти.

Я вспоминал разговоры людей, случайно подслушанные прошлым днем в городе, и свое ощущение, будто их повседневные заботы — только игра. Будто все эти люди знали, что в городе есть другая, подземная жизнь, которую нужно скрывать ради ее безопасности… кроме тех случаев, когда обращение к ней могло бы потребоваться ради спасения будущего. Как поступили монахи двенадцатого столетия, извлекая останки Артура.