Майкл Грубер - Книга воздуха и теней Страница 33

— О боже! И долго это будет продолжаться?

— Может быть, долго. Если завещание окажется неясным или будет оспорено, пройдут недели, месяцы и даже годы.

Она огорченно вскрикнула, прикусила губу и спрятала лицо в ладонях. Клерк за конторкой бросил на нас неодобрительный взгляд.

— Не могу я столько ждать, — простонала она. — В моем распоряжении несколько дней. Я должна вернуться в Торонто в понедельник, мне не по средствам жить в отеле. И…

Она внезапно смолкла и опустила взгляд, словно чуть не проговорилась о том, о чем лучше промолчать. Интересно; я подумал, не из-за этого ли она не захотела прийти ко мне в офис, и решил проверить.

— И?..

— Нет, ничего.

Бедняжка не умеет лгать, подумал я, глядя, как порозовела ее шея.

— Нет, не ничего, я думаю. Вы просите меня встретиться с вами в уединенном месте, вы все время поглядываете на дверь, будто ждете, что кто-то ворвется сюда, а теперь вы явно замалчиваете что-то. Мало того, что ваш дядя умер при таинственных и пугающих обстоятельствах. Мне кажется, у вас есть проблемы. Простите мою дерзость, но мне кажется, что вы нуждаетесь в…

— В юристе? Вы хотите предложить себя? — подозрительно спросила она.

— Вовсе нет. Вам нужен юрист, занимающийся делами о наследстве в суде. У меня другая специальность, хотя в моей фирме есть и такие. Я готов предложить вам себя в качестве друга.

— Думаете, я нуждаюсь в друге?

— Похоже на то. Я догадываюсь, что к вам подъезжали насчет рукописи, причем таким образом, что это вас обеспокоило.

Она энергично закивала, отчего косички угрожающе закачались.

— Да. Сразу после того, как мне позвонили из полиции и рассказали, что дядя Эндрю умер, был еще один звонок. Мужчина с низким голосом и сильным акцентом.

— Английским акцентом?

— Нет, скорее славянским или ближневосточным. Я накричала на него, потому что была сильно расстроена. Дядя Эндрю только что умер, а грифы уже кружат над трупом. Я бросила трубку, но он тут же позвонил снова, и тон у него был… глупо, наверно, говорить «угрожающий», но таким он мне показался. Он предложил мне за документ пятьдесят тысяч канадских долларов, и я сказала, что подумаю. Его мой ответ, видимо, не устроил, и он прибавил кое-что еще. Слов я точно не помню, но вроде того, что для меня же лучше согласиться на его условия. Прямо как в «Крестном отце» — предложение, от которого невозможно отказаться. Все это звучало так нереально, что меня едва не разобрал смех. Как они узнали, что я здесь? Никто дома не в курсе, где я остановилась.

— А ваше начальство?

— Нет. Они знают только номер моего мобильного. Когда сегодня утром я уходила из отеля, я видела автомобиль — один из этих больших внедорожников, черный, с тонированными стеклами, припаркованный в квартале от отеля. Около него стоял крупный мужчина с круглой головой, в солнцезащитных очках. Я оглянулась на него — он смотрел мне вслед с мерзкой улыбкой, а потом сел в автомобиль. Тут подошел автобус, и, когда я приехала в библиотеку, автомобиль уже был здесь.

— Это внушает беспокойство, — сказал я.

— Да, — после долгой паузы ответила она слегка дрожащим голосом.

— Давайте исходить из того, что полиция ошибается насчет причины смерти вашего дяди. Допустим, его убили из-за этого… м-м-м… документа. Похоже на мелодраму, да, но такие вещи иногда случаются. Давайте допустим, что эта вещь очень ценная, что она стоит гораздо больше пятидесяти тысяч канадских долларов. Преступники как-то узнали о ней, а теперь пытаются завладеть ею — честным либо грязным путем. Это имеет смысл?

Она тихо кивнула. Мне показалось, что она вздрогнула, и я захотел обнять ее, но воздержался.

— Да, хотя звучит ужасно. Я даже представить себе не могу, что бы это могло быть. Я имею в виду ценность рукописи. Дядя Эндрю говорил, что заплатил несколько тысяч долларов, и, скорее всего, столько она и стоит, иначе зачем прежний владелец продал ее? Если теперь выясняется, что она гораздо более ценная, при чем здесь преступники?

— У меня есть идея. Возможно, ценен не сам документ, а то, к чему он приводит. Дядя что-нибудь говорил об этом?

— Нет. Насколько я знаю, там какое-то письмо первой половины семнадцатого века, имеющее сугубо академический интерес. Дядя был очень увлечен им и прошлым летом специально съездил в Англию, чтобы уточнить детали. Но он никогда не думал, что рукопись имеет… ну, денежную ценность. А вам он рассказывал, что это такое? В смысле, к чему может привести письмо.

— Да. Он утверждал, что документ ведет к подлинной рукописи Шекспира, но, боюсь, он был чересчур оптимистичен. Позже я разговаривал с Микки Хаасом. По его мнению, такое маловероятно, а ваш дядя, похоже, просто отчаянно стремился… как бы сказать… восстановить свою репутацию.

— Да, верно, после того скандала он очень этого хотел. Вы знаете его историю?

— Я знаком с фактами, да. Однако он, кажется, догадывался, что преступники интересуются рукописью. Недаром он отдал ее мне на хранение. Подозревал, наверно, что на него могут напасть, и хотел сохранить документ… Ну, продолжим. По-моему, необходимо обеспечить вашу безопасность. В тот поганый отель вам, ясное дело, возвращаться нельзя. Надо переехать в другой…

— Я не могу позволить себе переехать. Я заплатила вперед. Ох, какой-то кошмар…

— Или, если позволите, у меня в городе большой лофт, точнее, верхний этаж дома. Там две спальни, где ночуют мои дети на школьных каникулах. Вы могли бы занять одну из них. Наверно, там почти так же убого, как в «Маркизе», зато безопасно. У меня есть и водитель, который будет возить вас по городу. Раньше он был телохранителем.

— Телохранителем? — воскликнула она. — И кого же он охранял?

— Ясира Арафата, в частности. Но мы об этом не распространяемся. Более безопасного места для вас я и представить себе не могу. Вы будете в безопасности от всех. — От всех, но не от меня; впрочем, этого я не сказал. Честно говоря, у меня и в мыслях не было ничего подобного, когда я делал свое предложение. Я хорошо помнил ужас ее дяди и не хотел, чтобы то же выражение появилось на ее лице. — Мы спрячем вас и попытаемся выяснить что-нибудь об этих людях, отталкиваясь от их автомобиля. Я бы сообщил полиции о развитии событий и предоставил действовать копам.

После обычных вежливых колебаний она согласилась с моим планом. Мы покинули читальный зал, а потом и библиотеку. Наверху лестницы я отодвинул ее в тень колонны у входа и оглядел Пятую авеню. Никакого черного внедорожника с тонированными стеклами не обнаружилось. Я позвонил Омару и велел встретить нас на Сорок второй улице. Мы торопливо пересекли Брайант-парк и сели в «линкольн».

Мой лофт находится на пересечении Франклин-стрит и Гринвич. Его площадь — четыре тысячи квадратных футов. В здании сначала располагалась швейная фабрика, потом товарный склад, а теперь оно до отказа набито богатыми людьми. Я купил помещение до того, как началось всеобщее помешательство на недвижимости в деловой части города, но все равно он стоил кучу денег, не считая ремонта. Мы жили здесь всей семьей — Амалия, дети и я; пока жена не съехала. Она знала, что я люблю это место, и заодно хотела быть ближе к школе, где учатся дети. Сейчас все они живут в двухквартирном каменном доме на Восточной Семьдесят шестой улице. Мы делим расходы пополам, поскольку у Амалии достаточно денег и она не считает, что меня следует пустить по миру только из-за того, что я сексуальный козел.

Во время нашей беседы я, однако, и не вспоминал об этом. Я показал Амалии-2 (она же Миранда Келлог) свое владение. Оно произвело на нее впечатление, что было шагом вперед по сравнению с Амалией-1 — на ту не производили впечатления никакие вещи, которые можно купить за деньги. Я заказал на дом китайский обед, и мы поели при свечах за низким столиком, откуда открывался приятный вид на реку. Я вел себя как джентльмен; мы просто ели и рассказывали друг другу свои истории. Выяснилось, что по образованию она детский психолог, хоть и работает чиновником среднего уровня. Мы поговорили о Нико, моем мальчике, и о его проблемах. Она проявила сдержанное сочувствие. Чем внимательнее я вглядывался в ее лицо, тем отчетливее видел, что она не так похожа на Амалию, как мне показалось вначале. И все же при взгляде на нее в душе по-прежнему пузырился восторг. Как мало мы знаем, как много мы открываем, какие химические силы соединяют любовников — так, кажется, поется в песне.

Она начала позевывать, стараясь скрыть это, и я устроил ей постель в комнате Имоджен. Дал чистую белую майку в качестве ночной рубашки, и, конечно, у меня всегда имеются новенькие зубные щетки — для детей. Она сонно поблагодарила меня и поцеловала в щеку. Что у нее за духи? Неуловимый, но такой знакомый запах.

На следующий день мы поднялись рано и выпили кофе с рогаликами — в обстановке более дружеской, чем оно происходило бы, будь это Утро После. В ее манере держаться проскальзывала некая отстраненность, удерживающая от настойчивых домогательств, и мне это нравилось: еще одно напоминание об Амалии. На ней был вчерашний костюм из универсального магазина. Омар отвез нас ко мне в офис. Там я познакомил ее с Джасмин Пинг — нашим блестящим юристом по делам о наследстве — и оставил их обсуждать таинства судебного утверждения завещания и переправки профессорского тела в Англию.