Месье Террор, мадам Гильотина - Мария Шенбрунн-Амор Страница 35

Подождал, не заинтересуется ли дядюшка, не спросит ли, как он догадался да при чем тут снег, но Василий Евсеевич только хмыкнул, и Александру самому пришлось объяснить свои умозаключения тугодумному старику:

– В тот вечер, пока я трясся от холода под дверью Дантона, начался первый снегопад. Вскоре после полуночи он прекратился. На следующее утро нашли уже окоченевшее тело Рюшамбо, а на улице остались отпечатавшиеся на снегу кровавые следы. То есть убийца прошел по первому снегу, но там, где его следы не затоптали, кровь сверху была припорошенной. – Александр не сумел отбиться от дядюшкиной карты и забрал весь отбой. – Значит, убийца вышел из подвала после начала снегопада, но еще до его окончания. А я точно знаю, что все это время гвардеец был у Дантона, я его в окне видел. Следовательно, гвардеец не мог убить Рюшамбо. – Метнул онер, вздохнул и признался упавшим голосом: – Все-таки это соседки.

– Ну если не гвардеец, то, конечно, соседки, – подхватил Василий Евсеевич, отбиваясь «свободой» и «равенством». – Больше в городе Париже просто некому застрелить и ограбить процентщика.

Александр выложил козырного туза.

– Дело в том, что у мадемуазель Бланшар оказался орден Святого Людовика, который я незадолго до смерти Рюшамбо видел у него в ломбарде.

Василий Евсеевич взял прикуп, пошевелил заломленными бровями:

– Ну и что? Может, ростовщик сам его тетке презентовал? Ты ведь говорил, что мадам Турдонне с ним водила знакомство, а она дамочка привлекательная. – Дядюшка хитро прищурился, взъерошил свою гасконскую бородку: – Даже старый стручок Рюшамбо мог не устоять.

– Нет, добровольно Рюшамбо никогда, никому и ни за что не подарил бы, не отдал и не продал чужой заклад.

– Хм. Зря ты не спросил мадемуазель Бланшар, откуда у нее эта штука.

Александр пошел королем, благодаря революции ставшим гением.

– Я спросил. Сначала она уверяла, что орден ей дала тетка: это, мол, фамильная реликвия. Но когда я сказал, что перед самым ограблением видел этот орден в ломбарде, призналась, что ей его подарил Этьен Шевроль. Если верить Планелихе, это новый поклонник нашей соседки.

– Ты в дураках, – с удовольствием сообщил дядя. – Еще пульку?

– Давайте в шахматы, Василь Евсеич.

– Да ну их, шахматы. Никчемная игра – ни везения, ни выигрыша. Так небось этот Этьен и укокошил твоего драгоценного Рюшамбо. Орден украл, а потом зазнобе своей и преподнес.

– Она соврала мне.

Дядюшка подпер щеку кулаком и некоторое время сокрушенно рассматривал племянника:

– Невдомек мне, Сашка, то ли ты святой, то ли дурачок. Понятно, что соврала. А с какой стати она должна была тебе признаваться, что от какого-то комиссара подарки принимает? Ты ее духовник, что ли?

Александр откинулся на стуле, сцепил ладони за затылком:

– Да нет, наоборот, она соврала, когда сказала, что орден от Шевроля. Не мог он быть убийцей. Ростовщика его собственным пистолетом застрелил кто-то, кому он доверял. Рюшамбо никогда не впустил бы к себе какого-то санкюлотского делегата.

– Ну, тогда сдаюсь. Пусть будут соседки!

– Трудно поверить, что благородные женщины занялись грабежом и убийством.

– А в их шуры-муры с комиссаром легко поверить? Что Гаврилка от него подарки принимает – легко? Что со шпионом Дантона якшаются? В его списке жертв красуются? Застрелить старика, между прочим, даже женщина может, – злопамятно заметил дядя.

С тех пор как Василий Евсеевич вбил себе в голову, что мадам Турдонне сорвала его план спасения королевы, он с готовностью подозревал ее во всех грехах. Но «шуры-муры» окончательно испортили настроение. Александр смахнул карты на пол.

– Женщине не так-то просто из чужого оружия выстрелить. Тут еще надо быть уверенным, что пистолет заряжен и на боевом взводе.

– Может, они раньше охотились, а если женщина стрелять умеет, то выстрелит. Про мадам Турдонне мне давно ясно, что она темная карта, настоящая карта фоска, – не сдавался Василий Евсеевич. – А Гаврилка эта, поверь моему нюху, на все способна.

Александр покачал головой:

– За что вы ее так невзлюбили, Василь Евсеич? Вы бы видели, как она своей тетке предана. Не меньше, чем я вам.

– Да меньше уж и некуда. Шапку мою бобровую, единственную, и ту посеял. От покойного отца моего, твоего деда, шапка осталась. Сносу ей не было, я сам ее годами носил. А ты первым делом посеял. Эх, Саня, добывал бы ты лессе-пассе с таким рвением, с каким ты смерть поганого процентщика расследуешь! Дома-то Машенька ждет не дождется. Ее лес к моему впритык. И все ведь тебе, поганцу, достанется, если ты только свою голову благополучно домой довезешь, о чем я с каждым днем все больше тревожусь.

Василий Евсеевич пригорюнился. Получение дорожного паспорта, без которого невозможно было покинуть Францию, оказалось делом сложным. К Дантону, на продажность которого уповал дядюшка, даже на порог не пустили. Хлопоты потребовали заведения новых правильных связей и изрядного количества золота. По счастью, Воронины прибыли во Францию с сундучком, полным старорежимных луидоров. Сердце самого отъявленного патриота не оставалось глухо к их роялистскому звону.

Александр взял руку старика, поцеловал:

– Не серчайте, дяденька, родной, как только будут паспорта, поедем, обещаю. Но эту вашу Машеньку я в глаза не видал.

– Ага, шапку он не видал, Машеньку он не видал. Одна мамзель Бланшар повсюду мерещится. Берегись, как бы она и тебя где-нибудь на лестнице не пристрелила.

Александр несколько секунд смотрел на дядю, потом вскочил, схватился за голову:

– Да, точно! То есть нет! Василь Евсеич, мадемуазель Бланшар тут вовсе ни при чем! Это я дурак!

– Дурак в навалку! – триумфально уточнил дядя, указывая на усеянный картами пол.

У Александра словно гора с плеч свалилась. Взахлеб принялся объяснять дяде свое озарение:

– Все-таки это мог быть Шевроль! Разумеется, Рюшамбо вовсе не впускал убийцу к себе за решетку! Там, на его лестнице, жандарм упал, и после этого у него вся спина оказалась в крови! И постовой – он-то всего на несколько ступенек спустился, а его сапоги уже в кровь вступили. Значит, кровавая лужа на лестнице была!

Вскочил, в волнении заметался из угла в угол, размахивая руками.

– Рюшамбо вовсе не за решеткой застрелили, а прямо на ступеньках! А там его кто угодно мог застрелить, тот же Шевроль. Мадемуазель Бланшар сказала правду: украшение действительно подарил ей этот санкюлот.

– Тоже нечем гордиться, – буркнул непримиримый дядя.

Бухнула входная дверь. Александр прислушался. Кто-то поднимался по лестнице тяжелыми мерными шагами. Миновал квартиру Ворне и продолжил взбираться на третий этаж. Спустя минуту сверху послышался громкий стук в дверь соседок.

Александр