Чудо, тайна и авторитет - Звонцова Екатерина Страница 35

Граф резко опустил руки, взглянул на нее. Лицо снова окаменело, глаза опустели, зато на губы вернулось вдруг подобие улыбки. О, какая это была улыбка, какая молния жила теперь в ней… Казалось, вот-вот граф просто схватит со стола тяжелое мраморное пресс-папье, замахнется — да и проломит дочери голову. Но нет, он не сделал ничего. Ждал, медленно, глубоко дыша. Даже кивнул, будто поощряя продолжить. И Lize продолжила:

— Я тогда и поняла, как все-таки тебя люблю! Ты за меня мстил, хотя тебя вряд ли это волновало. Только вот обманул, когда я к тебе с половинкой правды пришла… — Она опять скривилась, глянула исподлобья. — Тянешь. Говорю же, я устала ждать, так что вот тебе вторая: я слышала ваш с R. разговор, могу еще разок пересказать в лицах. Братец вряд ли сойдет с ума сильнее, и я хочу, чтобы он исчез сейчас. Что скажешь теперь?

Она торжествовала, она лучилась. Пауза меж ними висела секунду, две, три. В ней гулко капала на пол кровь и снова воздух заполнялся запахом цветов. К. шатало. Призрак то ли хмыкал, то ли невесело посмеивался: ждал чего-то.

— Ничего, — наконец просто ответил граф.

Не почудилось: растерянность его ушла.

Lize сдвинула брови, удивленно приоткрыла рот. Он же, потеребив еще раз часы, встал более расслабленно, окинул ее недолгим задумчивым взглядом. Прокашлялся. И спокойно спросил:

— Что даст тебе эта вторая половинка, золото мое? Кому ты ее в случае чего принесешь? Братцу, а может, в полицию?

Lize молчала. Явно не знала, что лучше ответить. Не понимала, где просчиталась.

— Всем сра… — начала было она запальчиво, но граф оборвал:

— В первом случае я побью тебя тем же оружием, каким бью R., ну а во втором… пигалица, требующая денег, и не такую напраслину на отца возведет, сыщикам ли не знать? — Он даже подмигнул. — Пойми, Лизонька… У нас тут все по-старому работает, сколько реформ ни проворачивай и сколько ни учи баб бунтовать. R. никто не поверит, потому что он разночинец вчерашний, мною обиженный и уволенный. А тебе — потому что ты девка.

Он не повышал тона, а Lize опять шла красными пятнами. Жевала губы, сжимала и разжимала кулаки. Граф не продолжил — и тогда она выдала, топнув ногой:

— А я к самому R. и пойду! — Она даже попыталась опять распрямиться, приосаниться. — Стану ему союзницей. Он пусть и недавно с титулом, но теперь не кто попало, иначе ты бы его с пути смел. — Осклабилась. — И он, к слову, стал еще больше нравиться мне из-за всего этого офицерского лоска и fleur de tragédie; так может…

Тут граф уже расхохотался — так, что его не слишком внушительный живот все равно затрясся, запрыгали на цепочке рубиновые часы. На лице проступило абсолютно искреннее умиление, он шагнул к дочери, теперь уже твердо намереваясь заключить ее в объятья. Темный. Грозный. Отвратительный. Она опять отпихнулась, заверещала:

— Перестань! Что ты?..

— Лизонька, Лизонька, — шепнул он, покорно отстраняясь. Глаза сияли, но это теперь был страшный блеск. — Злая моя девочка, слепая моя кошечка… — Он потер руки, точно что-то между ними уничтожая, не остатки ли своего страха и гнева? — Ты права, R. твой — уже не кто попало, мог бы тоже хоть попытаться еще со мной повоевать. Но вот поди ж ты, при всех орденах, чинах и титулах он просто хо-одит и ходит вокруг, как побитая собака, братца твоего сторонится даже больше, чем меня… почему, а?

Lize молчала. Сцепив пальцы, заламывала их. Плохо скрывала колебание и даже страх: а ну как заигралась, ну как поплатится вот-вот, но чем?

— Мы ведь даже объяснялись… — Граф глянул задумчиво в сторону гардины, и К. вжался в стену. Он задыхался; ему было так плохо, что он почти не сомневался: воплотился. — Он, едва прибыв в Москву, смел явиться ко мне, сверкать мундиром, требовать, понимаешь ли, признания… — Граф скривился; гримаса пугающе напоминала о самой Lize. — Разумеется, я уверил, что признаний он не дождется. И стреляться я с ним не стану, потому что, повторяю, он все еще мне не ровня. Он может заняться делом, с которого теперь кормится, то есть доказательствами по закону. Может даже обрушить их на моего бедного племянника, если тот дозволит ему, Василиску, хоть подойти… — Граф опять рассмеялся, точно над удачной шуткой. — Вот только на правах человека более умудренного я тут же обрисовал и последствия. Например, что, даже если Андрей откроет потом рот в мой адрес… его окончательно запишут в больные безумцы, все перепутавшие в жизни. — Граф развел руками. — Припозднился. Есть уже расследование, которое провел умница-корреспондент и о котором Андрею известно. Он ничего не оспаривал, когда я ему газетку подсунул, заикнулся даже о неопровержимом: что R. к нему повторно заявлялся и за руки держал, а было это той самой ночью когда я… я… — Он осекся. Руки сжались, не в кулаки, а в крючья, будто пытаясь кого-то поймать и удавить. — Идиот наш R. Все испортил, как смог, Софочку изранил чертовой этой оглаской… хотя в итоге ведь сыграл на руку и мне, и тебе, Лизонька, и тебе. Может, и не права ты; может, и докатится Андрей до безумия сам, лицо это видя и синяки свои вспоминая…

Последние фразы граф говорил путано, отрывисто, будто увязая в туманных своих мыслях; то же выдавали и глаза. Lize мрачно слушала — на лице читались явные попытки найти подступы к его обороне, хоть одну новую брешь, куда можно ударить. Но граф не дал ей времени. Разжал руки, вытянул, легонько оправил ее платье, корону.

— Так или иначе, R. не будет тебе помогать, — прошептал он. — Не говоря уже о том, что тебе и себя придется очернить. Он — светило сыска, поймет, что ты молчала, травила снотворным и каешься вряд ли просто так. Веры тебе не будет, одно презрение, заслуженное, к слову… — Lize что-то прошипела. Граф цокнул языком. — И нет, даже не думай: тебе совсем не будет на руку, если Андрей окажется в лечебнице после напраслины на меня. Если вдруг ему поверят и я утону — тебя утащу, потому что дочери и помощнице извращенца, — слово он бросил как самую заурядную характеристику, даже со смешком, — трудно будет стать хоть чьей-то женой, а Софочка сживет тебя со свету. Если же нет… — Он поохал, накрыл ладонью левую сторону груди. — Сплетни, Лизонька, утомляют и потрясают. Сил искать тебе хорошую партию у меня не будет, но, благо, в нашем обществе немало типажей. — Граф опять улыбнулся. — Я не считал нужным отнимать твое внимание, но вообще-то знай: в определенных кругах ты — невеста завидная, и к тебе очень даже сватались, раза четыре точно. Помнишь нашего S., ну, того, что рисует упитанных мертвых уток и полирует плешь? — Lize опять сжала губы. — Или старшего брата F., того, который дипломатом подвизается? F., между прочим, оба славные, и ты нравишься им с детства, а у семейства вилла в Ницце недалеко от императорской, и род образцовый, шведские корни, со времен Делагарди…

— У них россыпь прыщей будто одна на двоих, во все лицо! — выдохнула Lize, скривившись, даже отступив. Но тут же опять гордо вскинулась. — Не смейте, папенька! Не смейте мною распоряжаться и так дешево меня пугать! — Она нахмурилась. — Я не Маша из «Дубровского», и я себя уважаю, и я знаю, чего заслуживаю! Пойду за того, кого выберу сама; я смотрю…

— На байронических бурбонов, как R., — не без насмешки, но уже мирно закончил граф. — И на пустоголовых бретеров Курагиных с золотыми волосами и дай бог половинкой мозгов, и на тех франтиков, кому нужны красивое личико, красивая спинка, нежное сердечко, ну или алмазные горы побольше твоих. — Он видел: дочь присмирела, даже снова заговорила на «вы». На губах его заиграла новая улыбка. — Лизонька, я веду тебя к простому. R., даже стань он, к примеру, обер-полицмейстером, не пойдет против меня по самым разным причинам, затрагивающим самых разных людей. И тебе не помешает мыслить так же многосторонне, маленькая… — Он совсем развеселился, щелкнул Lize по носу. — Лучше нам с тобой обоим остаться чистыми и не ссориться. И все потихоньку сладится…

— Сладится, — шепнула Lize и вдруг тоже улыбнулась. — Сладится, да только поберегитесь. Не обязательно топить вас через Андрея, и это R. рано или поздно поймет без меня. У него везде глаза и уши, он светило, сами сказали. — Она опять подошла вплотную, понизила голос. — Даже тетушке не надо говорить о том, как вы забавлялись целый месяц, хотя мысль недурная — вдруг ее сразу бы удар хватил? — Она дерзко приподняла ладонь, не давая перебить. — И никому не нужно, вы правы, дело это прошлое, плохо доказуемое. Куда как интереснее то, что вы у мясника с Петровки заказали на завтрашнее утро и куда вы…