Николай Свечин - Удар в сердце (сборник) Страница 37

Ответ на другой запрос пришел из родного департамента. Оттуда сообщали, что все известные полиции российские фальшивомонетчики сидят на каторге. Если не считать тех умельцев, которые никогда в империи не были, а рисуют фальшивки за рубежом. Из доморощенных уцелело лишь двое. Один бежал аж в Америку и наверняка там сейчас ваяет доллары, а второй пропал бесследно. Это еврей-гравер по фамилии Подольщиц. Последний раз его видели три года назад в Варшаве.

Алексей показал ответы Рыковскому и заявил:

– Что-то часто у нас мелькает этот город. Скажите, Владислав Рудольфович, а Кречетов туда наведывается?

– Не знаю.

– Надо узнать. Черт, неужели они поставили печатный станок в самом Мокотове? Это же какая наглость!

– Не может быть, – возразил коллежский советник. – Я ведь учился в Варшаве и знаю это место. Мокотов лишь называется селом. А на самом деле аристократический пригород! Фактически он уже в черте города. Кто же станет печатать фальшивки на виду у всех?

– Институт нравственного исправления детей находится в ведении Министерства внутренних дел, – пояснил Алексей. – Это приют для молодых преступников. Закрытое место. Никому и в голову не придет искать там печатный станок! Умно, умно… если, конечно, моя догадка верна. Владислав Рудольфович, расскажите мне о Кречетове все, что знаете. Что он за фрукт? И как лучше всего взять его за тазобедренный сустав?

– Он крупная фигура, по-настоящему крупная. Честно говоря, я не уверен, что нам удастся, например, засадить его в тюрьму.

– Настолько богат?

– Иван Пименович многолик, и в этом его сила. Он владелец «Товарищества мануфактур Кречетова». Председатель правления Московского промышленно-купеческого банка и член правления еще в двух банках. Председатель Учетного комитета Московской биржи, а это очень влиятельная должность! Коммерции советник. Почетный мировой судья. Почетный опекун и в этом качестве представлялся государю! Многолетний гласный Городской думы. Член попечительского совета Художественно-промышленного музея и Московского Императорского коммерческого училища. Владелец больших паев в Зуевской и Гаврилово-Ямской мануфактурах. Учредитель богадельни в Ямской слободе и приюта для слепых и малозрячих на Введенских горах. Состоит в четвертом классе[61]. В минувшем году Кречетов трижды встречался с Его Величеством. А уж с Витте он общается ежемесячно! Как же мы возьмем такого за сустав?

– Витте его уже списал, выдав Горемыкину.

– А вы в этом уверены, Алексей Николаевич? Откупится в очередной раз. Ему не впервой.

– Вы чего-то опасаетесь, Владислав Рудольфович?

– Опасаюсь, – честно ответил начальник МСП. – Вы уедете в Петербург, а мне тут служить. Снова вспомнят, что я поляк и католик…

Лыков уходил из Малого Гнездниковского переулка в невеселом настроении. Что за служба! Исполняешь честно свой долг и боишься, как бы за это не поплатиться…

Через четыре дня обучение «демона» закончилось. К этому времени артельщик Избышов уже лежал в военном госпитале с клизмой в одном месте. Илья Кондратьевич посетил банк и потом пожаловался Кречетову:

– Зашел я в отхожее, а там не прибрано! Фу! Что опять стряслось?

– Да артельщика в больницу положили!

– Нового возьми на время. Это же не дело!

– Возьму, завтра же и возьму. Не до того сейчас.

– Слушай, Иван Пименович, – спохватился вице-председатель. – А у меня крестник место ищет! Молодой, шустрый. Испробуй его! Буду твой должник.

– Что за крестник? – нахмурился купец. – Мы в банк кого попало не берем. На фабрику могу его пристроить.

– Парамоша его зовут. Из моей деревни. Отслужил действительную, пообтерся в земстве, перепись вел. А теперь прибыл в Москву. Грамотный! Наружность приличная. Не пьет. Медаль имеет! Фамилия Кошкин. На фабрику того… лучше бы в банк.

– Ладно. Пусть явится к Лятуру, я ему велю взять. Временно. Но, когда старый артельщик выйдет, Кошкину твоему на дверь укажут!

– Иван Пименович, душа моя! А пусть в банке к Парамоше присмотрятся! Парень ловкий, не только чаи разносить сгодится. Все ж крестник. У нас в деревне принято опекать.

– Поглядим, – отмахнулся Кречетов. – Ты мне лучше скажи, какой дивиденд на паи положить? Скоро годовое собрание…

Вечером того же дня Кошкин сидел в шинельной и вел с охранником скучный разговор. Московский промышленно-купеческий банк располагался в Троицком подворье на Ильинке. Сердце купеческой Москвы! Наискось – Биржа, через улицу – другие банки. До Кремля камнем добросишь. Через час ожидания дверь с улицы распахнулась, и вошли двое. Один был верзила большого роста, с нехорошим лицом. Завидя такого в темном переулке, отдашь все без принуждения… Второй – субтильный, богато одетый мужчина с усами и бородкой а-ля Наполеон Третий. Охранник вскочил и вытянулся по-военному; проситель сделал то же самое.

– Кто? – спросил субтильный, глядя в сторону.

– Кошкин, ваше высокородие! Их превосходительство господин Кречетов велели через крёсненького зайти. Ищу должность артельщика.

– А-а, Парамоша?

– Так точно, ваше высокородие!

– Шишка, разберись, – бросил через плечо Лятур и прошел к себе. Верзила поднялся с гостем на второй этаж, поставил его под лампу и внимательно рассмотрел. Очень внимательно! И что-то ему сразу не понравилось. Он стукнул в дверь кабинета. Директор-распорядитель тут же вышел.

– Альфред Осипыч, гляньте на него. Какой же он крестьянин?

Лятур вперил в парня подозрительный взгляд. Тот осклабился:

– Это вы насчет моей наружности? Так у нас полдеревни на одно лицо. А все благодаря барину. Барон Нольде его звали, Михаил Александрович. Веселый барин был! До девок шибко охочий. Ни одной не пропустил!

– Хм. Говорят, у тебя медаль есть?

– Так точно!

Проситель распахнул полушубок на груди:

– Вот.

– За труды по переписи населения? Я думал, военная.

Шишка вдруг заступился за парня:

– Народ дурак, Альфред Осипыч. Есть медаль, и слава богу. Значит, герой! А за что она дадена, никто читать не станет!

Лятур махнул рукой:

– Хорошо. Сам Поляков попросил, ему отказать неловко… Объясни новенькому обязанности, ну и вообще… научи, как себя в банке вести. Помни, Парамоша, чуть что – сразу вон!

Кошкин даже зажмурился, словно бы от страха.

– Ваше высокородие! Наизнанку вывернусь! Смею мечтать, что оправдаю… я ведь и по письменной части могу… Дозвольте оставить надежду!

– Какую надежду?

– Что понравлюсь вашей милости.

О-Бэ-Пэ польщенно улыбнулся и ушел. А Шишка занялся новым работником. Он показал ему комнаты второго этажа, а потом провел беседу.

– Меня зовут Бардыгин Никифор Прович. Все свои вопросы решаешь через меня. Человек я строгий, спуску не даю.

– Понял, Никифор Прович. Вы только скажите, ежели я что не так сделаю спервоначалу. Вмиг исправлю!

– Твое дело днем – это раздеть и одеть Альфреда Осипыча и его гостей. Еще поить их чаем. Часто ходят Кречетов и твой Поляков. Запоминай: Альфред Осипыч пьет чай с лимоном, Кречетов любит с липой, а Поляков – с мятой. У тебя всегда должен иметься запас. Еще сахар чтоб был обычный и постный. А к чаю – баранки и сушки. Деньги на это добро получаешь от меня и мне же отчитываешься. Если вздумаешь украсть хоть копейку – сразу вон!

– Как можно-с!

– Да знаю я вас… Слушай дальше. Еще чай полагается охраннику и мне. Охранники меняются через сутки, их трое, все бывшие солдаты. Я люблю к чаю мятные пряники.

– Слушаюсь, Никифор Прович!

– Дальше. Это все днем. К директору часто заходят купцы, их тоже по желанию надо уметь угостить. Поэтому самовар всегда чтоб был наготове! В шесть часов снизу поднимаются два других директора, и у них с Альфредом Осипычем тогда бывает совещание. Опять нужен чай.

– Позвольте спросить, а какие у господ директоров пожелания?

– Котлубай любит зеленый чай. А Желтобрюхову что ни налей, все хорошо, лишь бы много. Он пьет по три стакана, учти! По окончании совещания снизу приносят деньги, векселя, купоны и запирают в хранилище. И все уходят, а ты начинаешь уборку. Сор из корзин выкинуть, пыль стереть, фикус полить… Что еще? Отхожее место вычистить, посыпать чуть-чуть хлоркой, полотенце менять через день.

– А воды долить в рукомойник?

– Ты что? – рассмеялся Шишка. – Какой рукомойник в Троицком подворье? Тут водопровод есть.

– Виноват-с! Деревня…

– И клозет не отвоцким порошком чистится, а смывается водой. Тебе облегчение!

– Благодарствуйте.

– Уходишь домой, только когда все закончишь. В восемь утра чтобы был здесь! Самовар должен кипеть к девяти, когда приезжаем мы с Альфредом Осипычем. На обед тебе дается час времени, когда директор-распорядитель отбудет из банка. Пока он здесь, отлучаться не сметь.

– Слушаюсь. А позвольте полюбопытствовать насчет жалования…