Георгий Персиков - Дело о Чертовом зеркале Страница 38

– Да платье чернилами залил. Идти не в чем. Впрочем, неважно. Говори, чего пришел, без тебя тошно, – так же невежливо отвечал Иван.

– Дай рубалек, братец! – простонал Чудов. – С похмелья помираю, а жалованье только завтра выплатят! А мы вчерась все с ребятами прогудели! Чего хочешь дам! Завтра ж и верну все подчистую!

– Нету у меня рубалька! Тем более на пьянку.

– Ну дай, Ванюша! Я ж знаю, у тебя, куркуля, точно в жестянке из-под ландринных конфект припрятано полсотенки. Не жадись, голубчик, знаешь же, что я никогда не обманывал, сказал, что верну, значит, верну. Хочешь, я тебе свое платье праздничное дам? У меня нынче выходной, так что бери, мне ничего не жалко!

Сделка состоялась. Иван вынул из конфетной коробки целковый и передал его Чудову. Тот сразу помчался к себе в комнату и тотчас принес Ивану свой праздничный наряд: картуз белоснежного сукна с длинным козырьком, темно-синюю поддевку немецкого покроя, ситцевую крапчатую рубаху и плисовые штаны в мелкую полоску.

– Емеля, так я ж буду как приказчик, если это надену! – вскричал Иван.

– Ну а что ж такого? – удивился Чудов. – Так и есть, истинный приказчик. А кем же тебе быть, ежели я и есть приказчик шокинской лавки и это моя самолучшая одежда?

– А, черт с тобой, – махнул рукой Иван, принявшись примерять рубаху. – Иди травись. Вечером назад принесу.

– Да смотри, не замарай! – крикнул Чудов, топоча по лестнице сапогами.

Когда Иван пришел в музей в новом обличье, никто его не узнал. Даже швейцар Андреич, с которым только вчера Иван пил чай, хмуро сказал:

– А вы, сударь, насчет закусок, что ль? Так наверх проходьте, в кабинеты, к господину директору.

Тогда Иван подумал, что все складывается не так уж и плохо. Как оказалось позже, он ошибся.

Еще когда он шел к музею, у него опять страшно разболелся зуб. Видно, кончилось действие таблетки, выданной Родиным. Уже в помещении боль стала такой зверской, что пришлось по совету опекуна положить в рот шалфеевую примочку и перемотать голову расшитым рушником, найденным в зале русской истории и культуры. Народа оказалось куда больше, чем нужно, что сильно осложняло операцию, приехал даже на своей коляске лорд Мак-Роберт с телохранителем. Повсюду суетились журналисты, и приехавший под конец Стрыльников затерялся в толпе. Фабрикант был уже слегка выпивши. Он небрежно швырнул в кружку для нужд музея помятую тысячную ассигнацию и сразу кинулся к столу. Престарелый же лорд на своей коляске закрыл выход к площадке, откуда вели лестницы к парадной двери и ко двору. Перед ним крутился полосатый газетчик с блокнотом. Иван не мог найти себе места в своем наблюдательном пункте в кабинете директора (он сослался на сильную боль и спрятался там в самом начале мероприятия). Наконец Стрыльников вышел из импровизированного буфета, поводил взглядом туда-сюда, громко рыгнул и проревел:

– Ну и где этот чертов специалист? Велю к Жюльке запрягать.

Затем развернулся и потопал по парадной лестнице к выходу.

Ивану ничего не оставалось делать, как следовать за ним. Саблю мурзы он оставил в кабинете и только снял со стены длинный средневековый стилет. Когда Гусев выбежал на улицу, чуть не сбив с ног полосатого писаку, экипаж Стрыльникова уже поехал в сторону ресторана. Иван прыгнул в какой-то тарантас, приказав ваньке следовать «вон за тем господином». Оставалось только импровизировать.

Оказавшись перед рестораном, Иван неожиданно почувствовал, что его блестяще выверенный план очень даже близок к провалу. Да, скорее всего Стрыльников захватил карту с собой, но, находясь всего в десятке саженей от Гусева, она в то же время была несказанно далеко.

Что же делать? Надо было придумать, где совершить возмездие и куда спрятать тело до наступления темноты. Иван неспешно, изображая праздного гуляку, принялся прохаживаться вокруг ресторана. Ему снова повезло: среди благолепных прудиков и газовых фонарей нашлась неприметная тропинка. Она упиралась в забор, но цепкий глаз археолога сразу увидел – доски висят, что называется, на соплях. Он быстро раздвинул их в разные стороны и ловко просунулся в образовавшийся лаз. На его счастье, двор словно предназначался для темных делишек. Свет фонарей туда почти не проникал, повсюду было грязно, а вдали высилась незыблемой скалой куча дров. Рядом с ней валялись вверх колесами две тачки: на четырех колесиках и на трех.

«Наверное, это вотчина местного дровосека, – подумал Иван. – Отлично. Тело Стрыльникова можно спрятать в этой куче дров. А ночью прийти сюда, позаимствовать одну из тачек, перетащить труп к Заболоцкой пади, отсюда до нее даже ближе, чем от музея. Только придется перевозить тележку по мостику».

Избушка дровосека находилась вдалеке, да и позади кучи дров оказался небольшой закуток, образованный углом забора, поэтому Иван нисколько не сомневался, что неведомый обладатель тачек ему не помешает. Он забрался в закуток, расшвырял полена в разные стороны так, чтобы труп Стрыльникова можно было сразу завалить дровами, еще раз хорошенько огляделся и двинулся к ресторану.

Из парадной двери то и дело выбегали взмыленные работники, что обслуживали фабриканта. Стрыльников, как видно, гулял по-крупному. Одного мальчишку послали запрягать мерина – мчать за шампанским к Филистратову. Другого – на Старый рынок, принести жирного гуся, непременно живого.

Иван глядел на это со скамеечки под фонарем, изображая отдыхающего гостя, который раздумывает: заходить ему или нет. При этом он вынул из наплечной сумки свой любимый блокнот. Стрыльникова надо было как-то выманить, и Иван, недолго думая, написал, сильно надавливая на карандаш:

Милостливый государь,

глубокоуважаемый господин Стрыльников!

Я имею честь повторно донести до Вашего сведения информацию особой важности, касаемую интересующего Вас дела. К сожалению, встреча в музее не удалась по не зависящим от меня обстоятельствам. Ежели сей предмет Вас по-прежнему занимает, соблаговолите выйти сейчас во двор.

P. S. Если Вас не затруднит, то прошу оную записку уничтожить.

Затем он вырвал исписанный лист и крепко задумался. Лично отдавать записку ни в коем случае не следовало. Зачем экспонировать себя перед десятком гостей? Это ведь свидетели, а внешность у него уж больно приметная. По-хорошему, записку надо передать с мальчишкой или швейцаром. Но за это придется сунуть, как минимум, целковый, ресторан-то первоклассный! Как назло, у Ивана в кошельке осталось только два рубля с полтиной, да и то монетами. Давать на чай россыпью унизительных грошей было некрасиво, да и также могло вызвать ненужные подозрения. Ну и мальчишек вокруг не было (видно, все разбежались выполнять прихоти Стрыльникова), а швейцар стоял с такой важной физиономией, что было ясно – прикормленный и, меньше чем за три рубля, с места не двинется. А может и вообще послать к черту какого-то приказчишку, глаз-то наметанный. Богача и в обносках узнает, а нищего и в щегольском костюме разглядит. Да и кроме всего прочего, лишний посредник мог записочку и прочитать…

Наконец Иван счел, что даже если гости и запомнят приказчика с перемотанной щекой, то это пойдет ему только на пользу. Пусть ищут. Уж в университет на кафедру русской истории они наверняка придут в последнюю очередь. Он собрался с духом и рванул к парадному входу.

Швейцар действительно сурово глянул на Ивана и загородил брюхом вход.

– Чего опять? – спросил он, словно догадался, что у приказчика денег не хватит даже на бутылку сельтерской.

– Да записку велено передать господину Стрыльникову, – затараторил Иван, сгибая голову и снимая картуз.

– А чего ж допрежь не передал, балда? – снова спросил швейцар. – Не пущу, не положено. Нечего тут шлондать, людям глаза мозолить. Иди, иди. Выйдет господин Стрыльников, тогда и дашь чего там.

– Да чего ж ты, дядя, делаешь! – заскрипел Иван. – Записка-то важная, от делового партнера! Срочно передать велено. Ну а ежели хочешь, не пущай! С тебя самого потом семь шкур спустят, не с меня.

– Ладно, давай свою цидульку, – после недолгих колебаний заявил швейцар. – Передам уж как положено, на серебряном подносе.

– Э нет, дядя, – мерзенько захихикал Иван, – не пройдет такой номер. Я лично должен ее в руки господину Стрыльникову передать. Там слова секретные, заветные, ежели хозяин мой узнает, что я записочку его из рук выпустил, не сносить мне головы. Да не бойсь, одарит тебя господин Стрыльников за то, что пустил меня. А я-то, извини, никак не смогу. Мне-то для тебя денег не передали, а свои я тратить не буду.

Швейцар словно бы нехотя освободил дорогу, даже не удосужившись показать, где сидит Стрыльников. Но это Иван сразу сообразил: в угол, задернутый бархатными занавесями, сновали официанты, а оттуда доносился утробный рык: «Чего принес, скотина?»