Валерий Введенский - Мертвый час Страница 38

Лиза заметила, что у Реева задрожали руки, и заступилась за него:

– Никто меня не обижал. Вы пьяны. Подите прочь!

Штабс-капитан, повернув к своему столику, крикнул:

– Эй, человек! Еще коньяку.

– Зачем вы вмешались, Фаворская? Этого мерзавца следовало бы проучить, вызвать на дуэль, – возмутился Реев, когда штабс-капитан удалился на расстояние, с которого Алексея Алексеевича услышать не мог.

– Какого мерзавца? Горностаева?

– Что вы, это против правил. Горностаев – купец, а я потомственный дворянин. Меня уважать перестанут. Я про штабс-капитана.

– Горностаев приданое обещал, если мы поженимся.

– Вот скотина! А власти закрывают глаза на подобные безобразия. Знаете почему? Потому что куплены горностаевыми с потрохами. Словно Акакий Акакиевич, я унижен и оскорблен. Средь бела дня у меня украли мечту, украли любовь, счастье украли. И ничего, ничего нельзя поделать. Гервасий Потапович – член попечительского совета. Если возмущусь, меня выпрут из гимназии.

– Так вы отказываетесь от меня?

– Мне жаль… Искренне жаль. Не представляете как. Но я мечтал о девице. О счастливых днях, о совместных детях. Теперь это невозможно-с.

– Уходите! Я не желаю…

– Вы несправедливы, Фаворская! А все потому, что наша гимназическая программа, заботясь о нравственности, стыдливо пропускает биологические подробности. В 1815 году английский граф Мортон случил, уж простите за вульгарность, свою гнедую кобылу с самцом зебры. После рождения полосатого жеребца Мортон продал кобылу, а ее новый владелец спарил ее с черным арабским скакуном. К его удивлению, все родившиеся жеребцы были полосаты. И с кем потом эту кобылу ни спаривали бы, рождались исключительно зебры. Наука, изучающая этот биологический закон, называется «телегонией». Теперь вам понятно, Елизавета Андреевна, почему, испытывая нежные чувства к вам, я дезавуировал свое предложение? Простите, но воспитывать детей Горностаева не желаю. Надеюсь, мои объяснения исчерпывающи, обиды держать не станете…

– Убирайтесь вон!

Реев поднялся с обидой на физиономии:

– Вы правы. В обществе камелии учителю гимназии быть не пристало…

Жаль, кофе успел остыть, а то к испачканному сюртуку добавился бы ожог.

– С ума сошли, Фаворская?

Платить за кофе с пирожными пришлось Лизе. Хорошо, что после долгих мучений и угрызений взяла-таки тысячу. Невинность все одно не вернуть, а деньги в любом случае пригодятся.

По дороге к родительскому дому Лизу нагнал экипаж. Из него вывалился пьяный штабс-капитан из кондитерской и пропел, размахивая руками:

Разрешите, мадам, заменить мужа вам,Если муж ваш уехал по делам.

Лиза ответила серьезно:

– Желаете предложение сделать? Если да, я согласна. За меня и приданое дадут. Мерзавец, что обесчестил. Если нет – идите к черту.

Штабс-капитан на миг задумался, а потом велел извозчику:

– Вези ее, куда скажет. А я, мадам, по указанному вами адресу.

Вера Никитична даже на порог не пустила:

– Опозорила семью, над могилкой родителей надругалась, а теперь назад захотела? Этому не бывать. Через мой труп!

И захлопнула дверь.

Извозчик словно предчувствовал подобное развитие событий и никуда не уехал. Лиза вернулась в экипаж и назвала адрес квартиры, которую снял для нее ненавистный Горностаев.

Но довольно скоро она изменила мнение о купце. Умный, циничный, щедрый, знающий жизнь и людей, стал не только любовником, но и наставником:

– На лаврах не почивай. Мужская любовь скоротечна.

– Вы меня бросите?

– Непременно. Даже самое изысканное блюдо набивает оскомину. Так что время не теряй, смотри по сторонам, знакомства заводи.

Следуя неожиданному совету, Лиза абонировала ложу на весь сезон и каждый вечер ходила в театр. Дамы, не стесняясь, разглядывали ее в лорнеты и шептались, обсуждая наряды, украшения и неприличную связь с Горностаевым. Мужчины наперебой звали в буфет, угощали шампанским и шептали на ушко милые дерзости. Однако толщина их кошельков Лизу не вдохновляла. Она быстро поняла, что Гервасий Потапович – самая крупная рыба, что можно выудить в захолустном Ставрополе. А чтобы словить кого пожирнее, надо ехать в столицы, наши или европейские.

Лиза наняла преподавателей и стала совершенствовать французский с немецким и изучать с нуля английский и итальянский. Возобновила и занятия на курсах стенографии – кто знает, что в жизни пригодится? Узнав от знакомого офицера, что жена полковника Козлова, недавно переведенного из Петербурга, насмехается над ее гыкающим говорком, наняла актрису из гастролировавшей труппы, когда-то блиставшую в Александринке.

– А ты молодец, Лизунчик, – похвалил ее Горностаев. – Предыдущие пассии изнывали от скуки, только и делали, что пили, ели да пытались меня обмануть. А ты – словно муравей из басни.

– Я братьев с сестренкой хочу навестить, гостинцев свезти…

– Разве запрещаю?

– Вера Никитична не пускает, бранными словами ругается.

– Ее приструню.

В этот раз тетушка встретила Лизу словно богатую родственницу, которая долго отсутствовала. Обнимала, целовала, охала и ахала. А потом принялась клянчить деньги:

– Ты вот ветчину лопаешь, конфектами закусываешь, а нам хлеба не на что купить.

– Денег не дам, тебе свои девать некуда. А будешь голодом детей морить – Гервасию нажалуюсь.

Тетка насупилась, но никогда боле (а Лиза с этого дня навещала братьев с сестричкой каждую неделю) денег не просила.

Гервасий Потапович и сам внес лепту в Лизино обучение, привезя однажды перевязанную бечевкой стопку книг. К удивлению Фаворской, все они оказались на французском языке, которого купец не знал. Но, раскрыв, поняла, зачем купил. Книги эти повествовали об искусстве телесной любви, о всяких приемах и способах доставить мужчине наивысшее удовольствие, каждая была богато иллюстрирована.

Первая же демонстрация кунштюков, почерпнутая из пикантных книг, вызвала у Гервасия Потаповича неописуемый восторг:

– Вот уж ублажила старика. О таком и мечтать не смел. Эх, жаль, что женат. А то бы посватался.

Нагая Лиза встала, медленно прошла вдоль кровати, наслаждаясь взглядом, которым смотрел на нее Горностаев:

– А и в самом деле? Не пора ли Пелагее Сидоровне на кладбище?

– Она и меня, и тебя переживет. Здоровья в ней на десятерых.

– Так и здоровые помирают. Неужели пьесу «Отелло» господина Шекспира не смотрели?

Гервасий переменился в лице:

– Ты, девка, языком своим поганым не болтай. Никого, тем более старицу свою, убивать из-за тебя не буду. И на носу заруби – счастье на крови не построишь.

Сказал и уехал. Лиза опасалась, что больше не появится. Однако Горностаев явился, как обычно, в следующую пятницу. Нотаций более не читал, но с того дня ежемесячное содержание увеличил вдвое. На Рождество купец подарил ей бриллиантовую брошь, на Пасху серьги с изумрудами.

Дни текли, неотличимы друг от друга. Занятия, занятия, занятия, вечером театр.

В мае гастролировавшая в Ставрополе труппа собралась уезжать. На прощание бывшая этуаль Александринки сказала Лизе:

– Теперь, милочка, вас никто от петербурженки не отличит.

Фаворская стала подумывать об отъезде: Горностаев явно охладел к ней, посещал уже не два раза в неделю, а один. Отношения их двигались к финалу, но сама прекратить связь Лиза боялась. Кто знает, сложится ли в Петербурге?

Развязка наступила после выпускных экзаменов в гимназии:

– Помнишь Тоню Аркатову? – спросил ее следующим вечером Горностаев.

Лиза кивнула.

– Отец ее совсем спился, уступил девку за два ведра самогона. Так что, Лизавета, неделя тебе на сборы и тыщенка на прощание.

У Фаворской, хоть и ожидавшей развязки, навернулись слезы:

– Ну, как всегда, одно и то же: сначала силком не заманишь, потом выгонять приходится. Что вы бабы за люди? Ладно, помогу. Товарищ прокурора о тебе спрашивал. Мол, не пойдешь ли на содержание…

– Нет-нет, спасибо, Гервасий Потапович.

– И правильно. Жадюга, каких свет не видывал. А может, за Реева тебя выдать? Прикажу – никуда не денется.

– Рехнулись?

– А-а! Поняла, от какой дряни спас?

– Я в Петербург поеду.

– И правильно. Большому кораблю – большое плаванье. Когда министра заарканишь, про меня не забудь. Замолви словечко, чтобы подрядик выписал старичку. А я процентик тебе верну, не сомневайся.

– Да с чего взяли, что министра словлю?

– Насквозь тебя вижу. На меньшее не согласишься.

Горностаев словно читал Лизины мысли: долго ли красота ее с молодостью продлятся? Лет пять, не больше. За эти годы надо обеспечить себя до конца жизни. И, значит, размениваться на ерунду не следует.

Только вот как с ним познакомиться, с министром?

Надежды возлагались на Нюшу Слынько, когда-то одноклассницу, а ныне графиню Елаеву, супругу директора департамента в министерстве государственных имуществ. Прибыв курьерским из Москвы в Петербург, Лиза надела лучшее платье и прямо с вокзала отправилась к Нюше. Но та не приняла. Передала через горничную, что купеческим подстилкам в их доме не место.