Джулио Леони - Искушение Данте Страница 38

— Выходит, любить можно только то, что в том или ином смысле знаешь! — добавил Антонио. — А почему же Адам любил Еву, о которой он ничего не знал и не мог знать?!

— А, судя известным событиям, любил он ее довольно сильно! — воскликнул Чекко Ангольери, который до сих пор молчал с выражением смертельной скуки на лице. — Теперь, искупая грехи нашего прародителя, порой приходится жалеть, что он не брал пример с Анании, обходившегося без всяких женщин!

— Паясничая и богохульствуя, вы не способствуете поиску истины! — раздраженно сказал Августино.

— Я просто хотел сказать, что Кавальканти сильно заблуждается, — ухмыльнувшись, сказал Чекко Ангольери. — Вопреки мнению утонченных флорентийцев вроде Гвидо Кавальканти, мессира Лапо и других, любовь — это не только созерцание возлюбленного объекта. Влюбленные не только смотрят, но и щупают друг друга, кусаются, лижут, сосут, нюхают, кувыркаются в постели, стонут и кричат. В этой связи я мог бы процитировать кое-какие мои стишки, но мессир Алигьери наверняка разгневается, если я поставлю плотские прелести моей Беккины на одну полку с одухотворенной Беатриче…

По ходу разговора о любовной поэзии Данте чувствовал, как его мысли начинают путаться. Ему было трудно выстроить убедительные аргументы. Он не находил нужных слов, хотя у него в голове и кружился калейдоскоп образов и идей. Нечто подобное он испытывал в молодости по праздникам, когда совершал вместе с друзьями обильные возлияния Венере и Вакху. После начала политической карьеры поэт никогда не напивался вне дома.

Может, надо еще выпить, и мысли придут в порядок?

Данте поднес к губам чашу вина и сделал большой глоток. Он намеревался опровергнуть одну несуразность в рассуждениях своих собеседников, но никак не мог вспомнить, он хотел сказать.

А может, он хотел изложить какую-то собственную мысль? Но какую?

Поэт попытался встать со стула, но ноги его не держали. Данте подумал, что кто-то его не пускает…

Да как они смеют?!.

Череп над левым глазом у него раскалывался от боли.

Снадобья Теофило! Срочно!

Данте попытался снова встать на ноги.

Нет! Не выходит! Какой-то негодяй держит его за плечи!

Поэт попытался схватить шутника у себя за спиной, прежде чем остальные заметили его проделки, но нашел там лишь пустоту.

Наконец он сумел встать и неловкими движениями попробовал запахнуться в плащ, но чуть не запутался в нем. Тем временем в таверне поднялся ураганный ветер, сотрясавший ее стены. Пламя в очагах завертелось волчком. Поэту показалось, что пол у него под ногами закачался. При этом мысли Данте были ясны. Если бы не страшная головная боль!..

Внезапно поэт вспомнил суть нелепых рассуждений Чекко Ангольери, которые собирался опровергнуть.

— Это неверно! — собравшись с силами сказал Данте.

Ученые мужи с Третьего Неба смотрели на него во все глаза с таким видом, словно перед ними — актер и они ждут следующей его реплики. Их лица плавали перед глазами Данте как в тумане.

Внезапно поэт почувствовал, как кто-то положил ему на плечо руку, и услышал голос, показавшийся ему знакомым. Он хотел было обернуться и посмотреть, кто говорит, но никак не мог высвободить полу плаща, застрявшую между стульями. При этом ему не хотелось показаться неуклюжим в глазах этих гостей Флоренции.

Высвободив плащ, Данте внезапно вспомнил, что ему надо возразить Ангольери, рухнул на стул и повторил: «Это неверно!» — сам удивившись тому, как веско прозвучали эти слова.

У него над ухом снова раздался голос:

— Вам не кажется, что в таверне ужасно душно? От дыма очагов просто нечем дышать! Давайте выйдем на улицу и подышим свежим воздухом…

Так вот оно в чем дело! Это все проклятые очаги!

Данте вновь попробовал встать, а кто-то у него за спиной ему помогал. Опершись обеими руками о стол, поэт кое-как поднялся на ноги и хотел направиться к двери, но задержался и снова взялся рукой за кубок, желая осушить его перед уходом. Однако кубок явно приклеили к столу. Данте не мог поднять его, даже помогая себе другой рукой.

Опять шуточки хозяина таверны!

— Однорукий мошенник! — заорал поэт. — Негодяй!

На улице Данте хлестнул по лицу жаркий и влажный ветер. Поэт обливался потом. Земля колыхалась у него под ногами как набитый конским волосом тюфяк.

Проклятая грязь! Проклятые грязные флорентийнцы!

Данте сумел рассмотреть помогавшего ему человека, показавшегося ему знакомым. Тот качался перед его глазами, то удаляясь, то приближаясь. Поэт схватил его за руку и пробормотал:

— Теперь мне понятно, почему все твердили о форме… Это и требовалось доказать!

Данте крепко сжимал руку человека, который нахмурился и попытался высвободиться. Поэт еще сильнее сжал ему руку.

— Любовь оставляет свой след в чувствительной душе. Этот-то след и остается в ней, даже если оставившая его женщина исчезает. Ведь помним же мы наши сны! Поэтому-то мы и можем любить тех, кого не видим. Даже мертвых!

— Не желаете ли приобщиться к любви в ее, так сказать, практических проявлениях, мессир Алигьери? — немного поколебавшись, спросил поэта человек. — Вы много говорили о любви. Пойдемте же со мной в Рай. В лучший из пяти!

Данте, шатаясь, сделал несколько шагов в направлении, которое ему указывал человек.

Снова пять!

Теперь помогший ему человек казался Данте препятствием у него на пути.

— В лучший из пяти? О чем вы говорите?

Прямо перед глазами у поэта возникло лицо Веньеро. Венецианец пристально разглядывал Данте, словно пытаясь определить, в состоянии ли тот понимать человеческую речь.

— Лучший из пяти… — снова проговорил поэт.

— Во Флоренции пять домов любви, мессир Алигьери. По одному у каждых городских ворот. Вы же приор, и вам бы следовало это знать!

— Приоры не шляются по лупанарам!

Пять ворот! Пять публичных домов! Бедная, бедная Флоренция!.. А все этот Бонифаций! Где мудрость? Где добродетель?.. Да откуда им взяться?! Каков пастырь, такова и паства!

— «Рай»? Публичный дом Моны Ладжи! — пробормотал Данте, которому все стало ясно.

— Так вы его знаете? — ироническим тоном спросил Веньеро. — А я-то думал, что в таких местах бывает только Ангольери!

Внезапно поэт воспрял духом, словно ему в голову пришла новая мысль, и бросился бежать. Ошеломленный Веньеро с трудом его догнал, схватил за локоть и осторожно направил в одну из боковых улочек.

— Нам не сюда, — пробормотал Данте, все еще плохо понимавший, где находится. — «Рай» в другой стороне.

— Все публичные дома стоят вдоль круга старых городских стен, а по кругу можно идти в двух направлениях, мессир Алигьери, — сказал Веньеро.

Поэт задумался о том, как многозначительно прозвучали эти слова венецианца, но так и не смог уловить их истинный смысл.

Этот моряк, наверное, прекрасно ориентируется и на суше… Курам на смех! Какой-то венецианец объясняет ему дорогу во Флоренции!

Начали сказываться свежий ночной воздух и пешая прогулка. Мысли Данте постепенно приходили в порядок. Он вспомнил рисунок, найденный в бумагах мастера Амброджо.

— Скажите, мессир Веньеро, бывают ли у ваших галер паруса под килем?

Моряк замер на месте как вкопанный, уставился на поэта и выпустил его локоть. У Данте так сильно закружилась голова, что он схватился за плечо венецианца и закрыл глаза в надежде, что мир перестанет вращаться.

— Конечно, нет. Киль полностью погружен в воду. Зачем там паруса? — не отрывая взгляда от лица поэта, проговорил Веньеро. — Как вам могло прийти это в голову?

— Я видел корабль с парусами под килем.

— Где?! — Голос моряка доносился до Данте словно откуда-то издалека, но поэт все равно уловил в нем любопытство.

— Где?!

— В бумагах мастера Амброджо, — ответил Данте и начал рыться в карманах, но вспомнил, что оставил бумагу в Сан Пьеро.

— Какая странная фантазия! Амброджо был великим художником и строителем, но мало что знал о кораблях. Или же это — загадочная аллегория… Говорите, среди его бумаг был такой рисунок?

Глава XVIII

Королева или блудница?

 В отдалении показался свет. Данте узнал две лампы, освещавшие вход в заведение Моны Ладжи, построенное, как и таверна Бальдо, на развалинах римской виллы. На первом этаже притона вдоль квадратного двора, окруженного галереей, разместилось несколько просторных комнат. На втором же этаже было множество малюсеньких комнаток.

Ступая по остаткам римской мозаики, Данте с Веньеро вошли во внутренний двор, теперь превращенный в конюшню.

Мозаика пола изображала терпящий бедствие корабль, окруженный черными дельфинами. На полу вокруг фонтана виднелись почти стертые временем и отсутствием ухода знаки созвездий и семи планет с их орбитами.