Дмитрий Леонтьев - Петербургская баллада Страница 38

Беда только в том, что хороший писатель РАБОТАЕТ над книгой, а для коммерции нужен ПОТОК. Стало быть, нужна дюжина-другая графоманок, которые, раскрученные рекламой, будут приносить стабильный доход. А посредством умело поставленной рекламы можно убедить людей в чем угодно. Что полезно обливаться мочой, верить гороскопам, что маргарин вкуснее масла, а чтиво увлекательнее классики.

— Владимир Иванович, — неожиданно спросила Беликова, — а в какой клинике вы собирали информацию о душевнобольных? Помните, вы говорили?

Он даже остановился от удивления, весело и восторженно глядя на собеседницу:

— Как забавно! Вы очень интересная женщина, Екатерина Юрьевна… Я даже не ожидал…

— О чем вы? — сделала она непонимающее лицо.

— Вы меня прекрасно поняли, — оттер он выступившую от смеха слезу, — просто я не думал, что дойдет до столь откровенного объяснения… Но что ж, извольте… Вы ничуть не поверили в виновность этого бедолаги, попавшего под раздачу… как его?.. Бортко!

— С чего вы взяли?

— Не поверили, не поверили, — отмахнулся он, — и правильно, кстати, сделали. Я не знаю, откуда к вам пришла информация, но даже невооруженным глазом видно, что дело шито белыми нитками. Не забывайте: я тоже был сыщиком, и весьма неплохим сыщиком! Я такие веши вижу. Этот ваш Гурецкий — быдло и мурло, не способное работать головой, а потому предпочитающее работать кулаками. Вы видели, как бездарно он вел допрос? Я не знаю, каким образом к нему попали эти заточки и злосчастная брошка, но вполне очевидно, что бедолага не имеет никакого отношения к убийствам. Он — вор. Весьма удачливый вор. Он потому и не может обеспечить себе алиби, что в эти дни благополучно обчищал квартиры… Я знаю, что мои выводы основаны на интуиции, а против Бортко говорят весомые доказательства, но… Уж очень я привык доверять своей интуиции.

— Кто же тогда маньяк?

— Вы полагаете, что я, — весело посмотрел на нее Смоляков.

— Да нет, ну что вы, — засмущалась Беликова.

— Вам и самой не хочется верить в это, потому и говорите так открыто, — продолжал писатель, — просто обстоятельства так сложились, что вы, старый… простите, опытный сыщик не могли позволить себе исключить и эту возможность. Вы, по каким-то причинам, догадались, что Бортко банально подставляют. Пришли уточнить некоторые детали, а тут сижу я — весь такой красивый и загадочный… Непонятно, почему заинтересовался этим делом, не скрываю, что уже давно занимаюсь изучением проблем психики, приехал подозрительно быстро и сую свой нос в расследование, наверняка был знаком с покойными писательницами, а самое главное, откровенно ненавижу как этих литературных кухарок, так и их стряпню. Слишком много совпадений. Не проверить их было бы грех…

— Кухарок? — переспросила Беликова.

— Ну, раньше один «кремлевский мечтатель» уверял, что «кухаркины дети будут управлять государством», а теперь сами «кухарки» сунулись в литературу — жить учат, — охотно пояснил Смоляков, — я не обижаюсь, Екатерина Юрьевна. Вы поступаете совершенно правильно. Почему бы не проверить: действительно ли я давно занимаюсь сбором материала о психах или выдумал экспромтом. Для этого всего лишь надо проверить, был ли я в психлечебнице. Извольте: был. На Пряжке — знаете?

— Я там живу недалеко, — кивнула Беликова, — больница с одной стороны реки, а я — с другой. Очень символичный круг получается: мой дом, школа, сумасшедший дом, морг… Мою жизнь напоминает.

— Иногда сумасшествием надо гордиться, а не стыдиться его, — сказал Смоляков, — лично меня больше раздражают «нормальные люди», с их совершенно нормальной глупостью, жадностью, нытьем и внушаемостью. Кстати, чтобы облегчить вам задачу, могу сказать также, что во время последнего убийства — госпожи Коломийцевой — я был в Москве, заключал с издателями контракт на новую книгу. Это легко проверить — я пробыл там два дня. Во время предпоследнего убийства — был сначала у журналистов — давал интервью, а чуть позже в Союзе писателей, на ежегодном заседании. Остальные алиби предоставить не могу — не знаю, когда были совершены убийства, уж не обессудьте… К тому же мне очень приятно, что вы такого высокого мнения о моих физических способностях.

— Извините, — потупилась Беликова.

— За что же?! — удивился Смоляков. — Наоборот, это заслуживает уважения… Знаете, мне кажется, я понимаю психологию убийцы и движущие им мотивы. Для расследования это самое ценное. И когда вы убедитесь в моей невиновности, с удовольствием поделюсь с вами своими выводами. Вот вам моя визитная карточка. Обязательно позвоните.

Они расстались, и Екатерина Юрьевна поехала… в психиатрическую лечебницу.

«Глупость какая, — укоряла она себя по дороге, — ведь ежу ясно, что шестидесятилетний человек не способен на удар такой силы, чтобы вогнать в череп заточку по самую рукоять. У тебя паранойя, Катя… Но раз уж взялась, то надо доделывать до конца. Алябьева сказала, что прочитала в статье о заточках с ручками из красной изоленты, но в статье ничего не было о красной изоленте. Может быть, девочка действительно видела у него заточки, а про изоленту добавила, не думая о таких нюансах? Но откуда у нее тогда брошь? Спрашивать бесполезно — не скажет. А я слишком стара, чтобы брать на душу еще один грех и подводить под «расстрельную статью» невиновного человека. Значит, надо искать настоящего убийцу».

В больнице она с проходной позвонила главврачу и с трудом объяснила, что от него хочет. Доктор удивился, но все же принял странную посетительницу.

— Смоляков Владимир Иванович — это имя вам знакомо? — сразу перешла она к главному. — Писатель.

— Даже лично имел честь общаться, — удивился врач, — он приходил сюда месяцев восемь назад, когда собирал материал для книги… А что? Что-нибудь случилось?

— Нет-нет, — заверила Беликова, — это так… Формальности… Скажите, а Кристина Алябьева вам не знакома?

— Кажется, нет, — задумался врач, — это пациентка или…

— Нет. Вряд ли… И майора милиции Гурецкого вы тоже не знаете? — на всякий случай уточнила она.

— Нет, — развел руками врач, — а к чему все эти вопросы?

Беликова в общих чертах обрисовала ситуацию.

— Почему же вы уверены, что этот ваш… кажется, Бортко не убийца? — с любопытством осведомился врач.

— Да не похож он на маньяка, — простодушно ответила Беликова.

— Если бы каждый из нас был похож на то, чем является на самом деле, — рассмеялся врач, — жить было бы трудно даже самым хорошим людям.

— А хорошим-то почему? — настал черед удивляться Екатерине Юрьевне.

— Вы же из милиции. Что такое мошенники — знаете? — прищурился врач. — Да и сколько тех хороших людей? Тяжеловато им было бы жить лишенными иллюзий.

— Как-то вы пессимистично к человечеству относитесь… э-э…

— Альберт Карлович, — представился врач, — Мар-тенсон. Да-да, Мартенсон, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но не как Мартенсон, а как профессор с весьма хорошей репутацией, я вам говорю: этот мир на девяносто шесть процентов состоит из людей с нарушенной психикой. Это — научный факт. Слышали такую шутку: «некоторые считают себя добрыми людьми, хотя на самом деле у них всего лишь слабые нервы»? Так вот: это — правда. Стрессы, неврозы, хроническая усталость — все это медленно, но верно ведет к нарушению психики. Я уже не говорю про серьезные заболевания.

— Но почему, глядя на одного, сразу видишь: душевнобольной, а для другого надо целую медицинскую комиссию собирать?

— Потому что одни — вменяемы, а другие — нет, — просто объяснил врач. — Вы напрасно меня об этом спрашиваете. Я все равно не смогу прочитать лекцию, которая дала бы вам ответы на все вопросы. Вы же не сможете научить меня сыскному делу за пару часов? Да что там научить? Даже рассказать о нем толком не сможете.

— Тогда зайдем с другого бока, — решительно заявила Беликова, — вы слышали про орудующего в городе маньяка? С вашей точки зрения, кто он? Что вы можете сказать на основе известных фактов?

— Практически ничего, что могло бы вам помочь, — признался Мартенсон, — скорее всего пограничное состояние.

— Это что такое?

— Это такие нарушения психики, которые, не лишая человека вменяемости, находятся на грани между психическим здоровьем и болезнью.

— Ничего себе здоровье, — покачала головой Беликова, — это же в чистом виде псих.

— А что есть псих? — посмотрел на нее поверх очков Мартенсон. — Например, ваш Бортко вполне может быть этим самым маньяком, и вы никоим образом не отличите его от обычного человека. Уж простите великодушно, но все эти ваши «смотрины на глазок» — глупость неимоверная. Я и то не сразу смогу сказать вам — есть у него психические отклонения или нет. Может быть, у него в детстве были заложены основы субъективно-искаженного восприятия женщины как угрозы или всепоглощающей ненависти. Мама била скалкой по голове. Причем мама была проституткой, которая писала стихи. Вот вам и ваш маньяк. Как видит проститутку или писательницу — себя не контролирует, а в остальном совершенно обычный человек.