Диана Стаккарт - Портрет дамы Страница 4

Витторио отказался отвечать, и я тоже отмахнулась от них. Я нашла Константина и передала ему приказания учителя. Улыбаясь, он поблагодарил меня и призвал всех к тишине.

— Поскольку вы хорошо поработали сегодня днем, учитель отменяет все задания на вечер, — объявил он.

Как того и следовало ожидать, новость вызвала бурное одобрение у учеников.

— Сейчас мы идем на ужин, а затем вы можете заняться тем, чем пожелаете. Но сначала, чтобы у нас больше не было нужды говорить об этом, Дино ответит на вопросы о сегодняшнем происшествии.

Константин махнул рукой, приглашая меня выйти вперед. Я с неохотой сделала шаг и вкратце рассказала, что случилось.

— Но зачем ей бросаться с башни? — спросил Томмазо, когда я закончила. — Ведь она могла воспользоваться ножом, или даже ядом, чтобы убить себя?

— Или утопиться, — пропищал один из самых молодых подмастерьев, Бернардо. Невысокий пухлый парень с роскошными каштановыми локонами, он был бы похож на херувима с картин учителя, если бы не вечная недовольная гримаса на его лице. Широко раскрыв глаза, он продолжил: — Вот если бы мы нашли ее в реке…

— Или повеситься, — выдвинул свою версию темноволосый и рябой Тито, лучший друг Бернардо, — если бы у нее была веревка, она могла бы…

— Прекратите! — закричал кто-то пронзительным голосом, в котором я едва узнала Витторио.

Растолкав остальных подмастерьев, он остановился возле меня и указал дрожащим пальцем на Тито.

— Это был несчастный случай, — с нажимом произнес он, — она ниоткуда не спрыгнула, она упала. Ты не понимаешь, о чем говоришь. И ты тоже, — теперь его палец был направлен на Бернардо, — и ты, и ты, — продолжил он, тыча пальцем во всех по очереди.

Затем, повернувшись ко мне, он добавил:

— И даже ты, Дино.

Прежде чем я смогла раскрыть рот, он прорвался сквозь замершую от удивления толпу и бросился к алькову, где мы все спали. Мгновение спустя занавеска опустилась, скрывая его от нас. Грубая ткань, однако, не была достаточно плотной, чтобы заглушить звуки сдавленных рыданий.

2

ВЕРХОВНАЯ ЖРИЦА

Мудрость — дочь опыта.

К моему удивлению, я была единственной, кого тронул неожиданный всплеск эмоций Витторио и его слезы. Пожимая плечами и недоуменно бормоча, подмастерья выбросили из головы это происшествие и потянулись к двери, сосредоточив внимание на пустых желудках.

Я не могла оставить Витторио одного в таком состоянии. Но только я собралась сделать шаг к алькову, Константин остановил меня, положив руку на плечо.

— Оставь его, Дино, — сказал старший подмастерье тихо, стараясь, чтобы его голос не достиг занавесок, — у Витторио есть причины быть расстроенным. Он замолчал и посмотрел по сторонам, затем, убедившись, что мы с ним одни в мастерской, продолжил: — Никто здесь не знает эту историю, за исключением учителя и меня. Если ты дашь мне слово никому об этом не рассказывать, я объясню тебе, в чем дело.

— Клянусь, что никому не скажу, — прошептала я, приложив руку к груди.

Константин кивнул и так же тихо продолжил:

— Это очень трагичная история. Когда Витторио было всего шесть лет, его мать погибла так же, как эта женщина сегодня. Однажды она развешивала белье из окна на верхнем этаже.

— Без сомнения, это был несчастный случай, — уверенно сказала я, хотя уже догадывалась, что было дальше.

Как я и опасалась, Константин покачал головой.

— Сначала все так и думали, но затем пошли разные слухи. Люди говорили, что, возможно, это не случайность, что на самом деле она покончила с собой.

Он вздохнул, его лицо с тонкими чертами выражало глубокую печаль, что делало его старше.

— Мне кажется, будь Витторио моложе, когда это случилось, или, наоборот, старше, это меньше бы на нем отразилось. А так, неопределенность, окружающая обстоятельства ее смерти, кажется, очень сильно ранила его, и сегодняшний день оживил болезненные воспоминания.

— Как это ужасно! — прошептала я потрясенно. — Но тем более я должен пойти к нему и попытаться его утешить.

— Нет, Дино, оставь его одного, — повторил Константин. — Видишь ли, когда Витторио рассказал мне эту историю, он поклялся, что все эти слухи о его матери были вымыслом. Он уверен, что ее смерть — результат несчастного случая. Но я вижу, что теперь он подозревает, что эти слухи вполне могли оказаться правдой. Боюсь, что любые разговоры о смерти этой женщины только огорчат его еще больше.

Я неохотно кивнула.

— Возможно, ты прав, Константин, и я должен позволить ему справиться самому с его болью. Что ж, давай не будем об этом больше говорить и пойдем ужинать, — согласилась я и пошла искать свои чашку и ложку.

Вернувшись спустя некоторое время, мы с удивлением увидели, что Витторио сидел возле очага и как ни в чем не бывало занимался резьбой по дереву. К нему немедленно присоединились другие юноши, и несколько минут спустя он уже с азартом играл в кости с Паоло и парой других учеников. Томмазо достал свою старую лютню и начал петь, а Давид и Бернардо взяли себе роли кавалера и дамы и изобразили вполне приличный танец.

Я присоединилась было ко всеобщему веселью, но вскоре меня вновь затопила грусть, поскольку видение женщины возле башни преследовало меня. Добровольно потеряв свой предыдущий выигрыш, — конечно, мы играли на кусочки крашеного гипса, поскольку ни у кого не было ни одной лишней монеты, которую можно было бы поставить на кон, — я улизнула к очагу и достала из сумки записную книжку.

Ежедневное занесение своих мыслей и идей в дневник было привычкой, которую я позаимствовала у учителя. Он сам уже исписал столько страниц, что, уверена, хватило бы на целую библиотеку. Иногда занося записи в журнал, иногда что-то быстро нацарапывая на первых попавшихся под руку клочках бумаги или пергамента, он записывал большинство своих размышлений своим странным почерком; справа налево.

Хотя большей частью его внимание было направлено на искусство живописи, он уделял время и различным аспектам науки, анатомии, природы. Если его интерес в предмете был не слишком силен, он ограничивался одним или двумя параграфами; бывало же, что он исписывал страницу за страницей своими наблюдениями и размышлениями на тему, которая завладела его воображением.

Стоит также упомянуть обширную коллекцию рисунков и чертежей многочисленных изобретений. Некоторые из них, такие как утрешние мост и землечерпалка, он пытался воплотить в жизнь. Большинство других, как я подозревала, он придумывал лишь для собственного развлечения. И наконец, еще одним доказательством масштабности его творческого потенциала являлась написанная им книга басен, некоторыми из них он поделился с нами, подмастерьями.

И, разумеется, почти все его сочинения были проиллюстрированы всевозможными рисунками, как маленькими, так и большими. Некоторые были просто набросками, призванными продемонстрировать будущему читателю, как передать на бумаге что-то очень простое, как, например, створка двери или складка занавески, другие являлись великолепными портретами людей или животных, выполненными угольным карандашом; они не имели отношения к предмету повествования, но были включены в книгу просто потому, что нравились ему.

Мои собственные жалкие писательские попытки не могли идти ни в какое сравнение с гениальными заметками учителя, и все-таки дневники были предметом моей гордости. Они содержали фрагменты уроков и лекций учителя, а также мои собственные заметки по теории живописи. Кроме того, я вкратце записывала события дня, иногда иллюстрируя их своими рисунками.

Первый дневник я закончила вскоре после того, как мы с Леонардо провели расследование убийства графа Феррара. Подобная развязка показалась мне логичным финалом для дневника, буквальным завершением книги, так что я прошнуровала страницы, сделала обложку и спрятала получившийся томик в сундук с моими вещами. Вскоре я начала новый дневник, пребывая в полной уверенности, что его страницы увидят лишь рутину жизни подмастерья.

К несчастью, события сегодняшнего дня разбили эту надежду и свели на нет мое желание что-либо записывать.

Будучи не в силах сосредоточиться, я убрала дневник обратно в сумку, привязанную к моему поясу. Мои товарищи, в том числе и Витторио, наслаждались свободным вечером. Свечи ярко пылали, и до того момента, когда темнота погонит юношей в свои постели, оставалось еще много времени. Не желая своей кислой физиономией портить им развлечение, я потихоньку выскользнула из мастерской и уселась на скамейку возле двери.

Засунув руки в рукава жакета, чтобы защититься от вечерней прохлады, я прислонилась к каменной стене. С этого места внутренний двор замка был у меня как на ладони. Сочные лужайки и обнесенные стенами сады уже погрузились во тьму, но замок еще не спал.