Алексей Чертков - И белые, и черные бегуны, или Когда оттают мамонты Страница 4

– Много слышал о вас, – начал полковник издалека.

– Надеюсь, не только мерзкого, – Гулидов решил сразу взять, что называется, быка за рога. – К чему, полковник, эти сантименты?

– Тактический прием, – подыграл тот.

– Предлагаю перейти к стратегии.

– Не против. Нам предстоит непростая операция. Знаете, в чём принципиальное отличие русской матрешки от заморского чёрта из табакерки?

– В чём же?

– В отсроченном удивлении. Американское пугало шокирует сразу, а матрёны, гм, постепенно нагнетают обстановку, подогревая интерес…

– Но при этом теряется темп, да и конечный продукт, мягко говоря, не ахти какой – одно разочарование.

– Вот над темпом мы и должны поработать в первую очередь.

– Как и над финальным сюрпризом.

– О, я вижу, мы сработаемся. Вы чувствуете пульс кампании и заряжены на результат.

– Не перехвалите. Ещё я чувствую, что кто-то держит меня за дурака и не выкладывает главные козыри.

– Вы торопитесь.

– Нет, я привык сам режиссировать финальную сцену.

– Тогда оплатите за кофе. В счёт-книжке найдёте флешку. Аккуратно заберите её. На пятисотке, что принесёт на сдачу официант, две буквы и семь цифр – это пароль к флешке. Но это не всё. Вторую часть кода найдёте на порносайте. Да-да, на порносайте! И не делайте удивлённую мину. Ссылка на него появится, как только правильно введёте первый код. А сейчас – оревуар, до свидания! Меня искать не надо. Я найду вас сам.

«Странно. Очень странно. Спецы теперь через порносайты, оказывается, работают. Куда катится мир?»

Гулидов сунул в карман маленькую, серебристого цвета флешку с почему-то нанесённой на ней надписью «XV съезд работников геологоразведочной отрасли» и начал спускаться по пешеходному переходу напротив Государственной Думы к метро.

Раньше он ещё пытался понять, что же происходит с его страной. Теперь бросил и эти никчёмные попытки. Сам для себя он давно решил: «Буду анализировать то, что могу объяснить. Поиски чёрной кошки в тёмной комнате – удел неудачников. А играть с шулерами без лишней пары козырей в рукаве бессмысленно».

И всё же многочисленные «почему?» с параноидальной обречённостью упрямо тревожили его, не давали покоя. Кто автор этой несуразицы: «В России долго запрягают, но быстро ездят»? Вражьи голоса, природная лень, надежда на пресловутый русский авось? Ведь дождаться можно того, что и ездить-то уже некому будет. Откуда такая концентрация зла и насилия, необустроенности, неверия во власть, ненасытного стяжательства? Где же тот былинный родник любви и добра, что спасёт нас от самоедства и уничтожения? Почему молодёжь носит джинсы с заниженной талией, оголяя стуже и ветру свои прелести, почки? Какой заморский гомосек Санта-Клаус оплатит им лечение? Почему мы не создаём моду на зиму и холод – единственное из доставшихся нам богатств, которое никаким олигархам не отнять? И почему выходим на мороз в китайских шмотках, состряпанных по итальянским лекалам? Будь он проклят этот перевёрнутый мир с его подделками, враньём и насилием.

Гулидов и дальше бы выстраивал свою логическую цепочку из множества «почему?», но вдруг каким-то внезапно проснувшимся седьмым чувством ощутил надвигающуюся угрозу. Когда ты долго наблюдаешь за небом, то уже способен предугадать, в какой момент тучное облако заслонит солнце. Ты уже внутренне готов к приходу тьмы. Вот-вот, чуть-чуть, ещё мгновение – и она наступит. Она и наступила.

Удар по его голове был сокрушающей силы.

– Мужчина! Что с вами? Очнитесь! Убили-и-и! – завопила полная тётка в вязаной кофте.

– Пьянь! Чего взять с алкаша? Бросьте его! Он ещё вас переживёт, – резюмировал какой-то мужчина в шляпе.

– М-м-м! – начал подавать первые признаки жизни Гулидов.

Пока он мог различить лишь очертания лиц, склонившихся над его распластавшимся на замызганном полу телом. Голова гудела так, как будто её поместили в центр большого колокола и как следует врезали по нему. Он сделал жалкую попытку приподняться.

– Да уж лежи, сердешный!

Тётка попыталась застегнуть разорванную рубашку, но, не найдя пуговиц, заботливо прикрыла нагую грудь бедолаги газетой «6 соток».

Флешки в карманах не было. Бомжи в переходе старательно не замечали своего нового постояльца и не по-доброму косились в его сторону. Как, впрочем, и снующие мимо люди.

Немного отлежавшись, Гулидов собрал в горсть остатки былой отваги, пошатываясь, спустился в метро и занёс своё бренное тело в вагон.

Лишь шелест переворачиваемых страниц и редкий цокот дамских каблучков нарушали тишину профессорского читального зала легендарной «Ленинки». Другого столь необычного для свиданий места трудно было себе представить. Но именно здесь, в библиохраме, назначил ДТП следующую встречу Гулидову. Тому пришлось оформить читательский билет – пластиковую карту с фотографией, нацепить очки с тёмными стёклами, дабы скрыть кровоподтёк на лице. Говорили полушёпотом, боясь спугнуть учёную профессуру.

– Что за маскарад? Проще нельзя было?

– Теперь уже вряд ли. – Податев выглядел взволнованным. – Холлы московских гостиниц – идеальное место для прослушки. Вычислили они нас. Здесь – другое дело.

– Кто «они»?

– Спецы Пузачёва. Международный промышленный банк развития корпораций. Слышали о таком?

– Что-то отдалённо… – слукавил Гулидов.

Банковский сектор его интересовал постольку-поскольку. Не жаловал он толстосумов, превративших полезную профессию в рядовое ростовщичество на бюджетных деньгах. О непомерных амбициях банкиров в регионах, в том числе и пузачёвцев, он знал ещё по прошлым выборам.

– Теперь придётся. Знаете второй принцип русской матрёшки?

– Опять?

– Убиваем, потешаясь, – продолжил отставник, не обращая внимания на протест Гулидова. – Помните сказку о Кощее Бессмертном?

– Ну, сказочник, блин, выискался. – Гулидов от досады стукнул карандашом по зелёному плафону библиотечной лампы.

Податев показал рукой поднявшейся из-за рабочего стола библиотекарше: мол, всё в порядке – и продолжил.

– Смерть моя в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в ящике, ящик на дубе… Ничего не напоминает?

– Та же матрёшка. Только видоизменённая. Повторялись предки?

– Направление мысли верное. А вот вывод – нет. И то и другое говорит о конце иллюзий, коими пропитана жизнь человека. Иллюзий! Слышите вы, Гулидов?! Иллюзий в вашей непоколебимости. Правоте. Неуязвимости. Иллюзий мнимой свободы, чёрт побери! Однажды придёт к вам человек с автоматом, как тот самый боевик УНА-УНСО Саша Белый в ровенскую прокуратуру, и заявит контуженный: «Станция конечная! Пошли вон по домам!» Он вам революционных матросов в семнадцатом году не напоминает? Нет? Мы с вами ими восторгались, а они, оказывается, переворот вершили.

– И что?

– А то! Хватит бухать! И вздыхать о потерянном несбыточном рае! Бросьте свою интеллигентскую привычку рефлексии по пустякам! Давно уже нет той вашей страны с кумачами, транспарантами и талонами на масло и водку. Нет! Была, да вся вышла!

– Вышла, говоришь? – зашипел Гулидов, не боясь быть выдворенным из профессорского зала.

Зацепило то, что чекист как будто ночевал в его, гулидовском, мозгу, прознав о мыслях, мучивших не одну ночь.

– Она, может быть, и куда-то вышла, но без меня. Я никуда не выходил, поссать, может быть, только, не уезжал, ни от кого не прятался, никого не предавал. Я присягал этой стране! Я верил в её будущее! Я работал на её стройках! Таких десятки миллионов. И что с ними всеми прикажешь сделать? В сортир? На свалку истории? Да нет такой свалки, как и того бульдозера, чтобы сравнять с землёй, раздавить всё, что было тогда создано!

– Идеалист хренов! Нет, хуже – коммунист!

– А вот этого не хочешь? – Гулидов сложил три пальца в фигу и сунул получившуюся конфигурацию под нос Податеву. – Да кому я это говорю? Лубянке? Это ты, слышишь, ты должен был мне с пеной у рта доказывать, а не я. Это мне, понятно тебе, мне жаль миллионов обманутых вами людей! На твоих же нынешних хозяев мне насрать! Так им и передай. Я согласился работать, и своё дело выполню справно. И нечего мне проверки устраивать. Мы, надеюсь, не в казаки-разбойники играть собрались!

– Хуже.

– Что «хуже»?

– Мы должны добрый кусок этой самой родины урвать и продать. Теперь тебе понятно, идеалист хренов?

– Ничего себе заява!

Гулидов только сейчас сообразил, что действовать рвачёвская компания намерена на перспективу, а именно вывести регион из состава России. «Угораздило же меня вляпаться в столь мерзопакостную историю», – подвёл он итог своим размышлениям.

– Надо было думать раньше, до того, как баксами карманы набивать. Чего уж теперь ерепениться? Обратного пути нет. Надеюсь, это вы хотя бы понимаете? Мы готовы провести любые, подчеркиваю – любые выборы. Закрыть новоявленных революционеров, этих нахвальных, уранцовых, яшкинцев – вопрос нескольких дней. Поднять толпу макбетов в защиту самого дикого проекта – пара телефонных звонков. Была допущена ошибка в Абхазии и Осетии – не использовали благоприятную конъюнктуру. Но сейчас, пока в Киеве бесчинствуют молодчики, нужно торопить события в регионе. Здесь не Украина, кровь проливать не нужно. Стоит поизвилистей дорожку проложить, с законами поманипулировать – один хрен их никто не читает. Принять нужный закон, провести последнего урода в губеры – для нас элементарно! – Последнее слово Податев произнес особенно отчётливо, по слогам.