Третий выстрел - Саша Виленский Страница 4

за деньги мгновенно, без всякого испытательного срока, регистрируем наш счастливый брак, продаем мою квартиру, стоит она немного (а как вы думаете, сколько стоит однушка в городе Краснотурбинске? То-то же), но он обещает, что в Израиле доложит недостающее, поет песни, как мы купим квартиру в Тель-Авиве, ты будешь давать частные уроки богатым отпрыскам, я по-прежнему буду заниматься недвижимостью. Вроде у него какое-то риэлтерское агентство. Это я потом уже в Израиле увидела, что этих контор по аренде и продаже жилья на каждой улице по два десятка, а тогда-то звучало весьма солидно! «Я выхожу замуж за риэлтора, и он увозит меня заграницу»! Озабоченная дура, обалдевшая, что в свой «бабий век» выходит замуж, начинает делать одну глупость за другой: например, быстро и за гроши продает квартиру. Родные и знакомые вопят в один голос, что ты, Таня, не просто дура, а клиническая идиотка, но Таня поглощена любовью и считает, что идиоты как раз все остальные. А он а, наоборот, вытянула счастливый билет.

Лето, жара, съемная квартира в Бат-Яме, дороговизна по сравнению с родным уральским райцентром — бешеная, но зато все есть. Вот просто все. Только это все надо на что-то покупать. А у «риэлтора» моего дела, оказывается, идут как-то не очень, что-то не клеится, но «ты, Танюш, погоди, временные проблемы, все решим, просто летом рынок замирает, наступит осень — развернемся!» И эта дура снова всему верит. Вот, скажите, где были мои мозги?

И тут я соображаю, что все это рассказываю совершенно не знакомой мне старушке 93 лет от роду, непонятно с какой целью. Но слушает она так внимательно, что мне уже не остановиться. Это только их поколение умело так слушать, как будто это не монолог, а диалог. А меня несет и несет, и слезы текут, и не дай бог она сейчас скажет что-то пошлое, типа… Но Дита вздыхает и говорит единственно верную фразу:

— Таня! Ты — дура! — На этот раз утвердительно. — Полагаю, через какое-то время он исчез?

Ясное дело, исчез. Только это сейчас для меня дело ясное, а тогда было совсем даже не ясное. Лето прошло, плохо прошло. Сходили пару раз на море — и все. В выходные он лежал, телевизор смотрел, куда-то с друзьями ходил, говорил — в футбол играть, Только друзья эти почему-то к нам редко-редко приходили. Понять можно, мы же по-русски должны были гостей угощать — а чем? На угощения деньги нужны. Короче, со скуки можно было сдохнуть. Тем временем заканчиваются три месяца моей визы — я же как туристка приехала, надо или продлевать, или статус менять, вообще хоть что-то делать. А что? Наверное, надо как-то наш российский брак оформить в Израиле, получить документ для легального проживания в еврейском государстве? Когда будем этим заниматься, муженек? Игаль отмахивается, начинает целовать, обнимать, тащит в постель — ну какие уж тут разговоры. А мужчина он был, конечно… Да что сейчас вспоминать!

По тому, как Иегудит хмыкнула, стало понятно, что кое-что в этой жизни она повидала и помнит еще. Ну и славно, видно, хорошая женщина.

— Таня, ты чай умеешь заваривать? — неожиданно спросила она. — Все русские умеют заваривать чай.

И подмигнула.

— Конечно, умею.

— Заварим нам по чашечке, только не из пакетика, а там в шкафу листовой есть, будь добра. И покрепче!

— Нет, покрепче вам нельзя!

— Это тебе Михаль сказала? Плюнь и забудь. И сахара две ложки!

— Куда вам сахар? У вас же диабет!

— Деточка, — Дита вздохнула. — Мне 93 года. Как ты думаешь, сильно мне навредят эти две ложки?

Михаль меня убьет, конечно, ну да ладно. И правда, что ей будет со сладкого чая? Заварила, разлила по чашечкам — забавно, у нее такие же чашки тонкого фарфора, какие были у моей бабушки. Поставила чашки на блюдца, блюдца на деревянный поднос с ручками — удобно придумано — и пошла с подносом в комнату, ну чисто «Шоколадница» с картины Лиотара. Еще бы чепчик и фартучек. Прислуга — так прислуга!

А в комнате стоял густой запах разврата. Старушка неведомо откуда вытащила бутылку с яркой этикеткой, разлила тягучую, странно пахнущую жидкость в крохотные стопочки.

— Дита! Вы меня угробить хотите? Вы что творите! Вам же нельзя!

— Нельзя водку и ром. А это — бенедиктин[8], таинственный ликер монахов Нормандии. Причем, настоящий! А не эти современные поделки. Эран привез из Франции, внучек мой! Давай, с десяти граммов ничего не будет.

Было там не 10, а все 25, но старушка моя лихо их замахнула, запила горячим сладким чаем, хмыкнула от удовольствия.

— Значит твой сексуальный гигант тебя банальным образом бросил?

Бабулька начала мне нравиться, хотя иди-знай, что там будет, говорят, первое впечатление обманчиво. Но сейчас беседовать с ней одно удовольствие, тем более, Михаль просила. Да вот только бы потом претензий не было, что я лишь болтала и ничего не сделала.

— Вам лекарство не пора принимать?

Она отмахнулась.

— Успеем, все хорошо.

— Давайте давление померяем?

— Успокойся, со мной все в порядке. Так что дальше-то у вас было с красавцем-мужчиной.

— Да банально все было. Игаль киснул, киснул, да и скис, от вопросов отмахивался, все больше молчал, а в один прекрасный день просто исчез. Ну как исчез? Так исчез. Ночевать не пришел, я вся измучилась, думала, может, случилось что, в аварию попал. Звоню на работу — там трубку не берут. А куда бежать? В Скорую звонить? Так там на иврите. И в больнице тоже — спросят: а ты кто? И что отвечать? Побежала к ним в «офис», в контору эту риэлторскую — на двери замок, делай, что хочешь. Всюду клин. Начала метаться, кого-то ведь из его приятелей я знала, а те смотрят как на помешанную и головой мотают: не знаем, не видели, не слышали. Пошла снимать деньги из банкомата — жить-то надо как-то — гадский аппарат карточку съел, выплюнул нечитаемую надпись и больше ни на что не отзывался. В банке на меня нехорошо посмотрели, сказали, что счет описан Налоговым управлением и поинтересовались, кто я такая и не прихожусь ли господину И. Лапиду законной женой? Тут я сообразила, что они с меня его долги слупить собираются, и быстренько свалила. Счет-то был на его имя, мне он просто свою карточку дал, деньги снимать. К счастью, как я уже говорила, оформить российский брак в Израиле мы не удосужились. Тем и спаслась.

Ну и если всего этого мало, через два дня, в которые я себя не помнила,