Пиковый туз - Стасс Бабицкий Страница 4

миражи кругом, иллюзии. Не чуешь реальности. А когда душа болит, она рвется на части, трещит поперек шва, будто туго набитый мешок. Разум при этом свеж и востер, любое действие свое осознаешь, а боль утишить не умеешь. Вот это беда. В таком состоянии прескверных дел натворить можно – сам в аду сгоришь и близких в страдание затянешь. Жестокое убийство юных дев более вероятно в мрачном Петербурге, чем в Москве… Но сбылось у нас.

Прошуршали стопку газет. Митя листал медленно, вчитываясь в сообщения. Мармеладов же просматривал начало новости, а после перескакивал на следующую. Изучили «Ведомости» – и те, и другие[8], – ни слова об убийствах.

– Наваждение! Померещился мне тот малец на улице, что ли? Ведь своими ушами… – почтмейстер повернулся к половому. – А куда подевались «Современные известия»?

– Изучають, – прислужник, не выпуская из рук подноса, дернул головой в сторону дальнего стола.

Мужики сбились вокруг одного, самого грамотного. Кучер с окладистой бородой читал по слогам короткие строчки газетного столбца, с пыхтением продираясь сквозь ферты и яти.

– Давай уж мне, любезный! Быстрее получится, – предложил Мармеладов, усаживаясь на общую лавку. Чтец зыркнул из-под бровей обиженно, но вокруг одобрительно зашумели:

– Верно! Отдай, Гринька, у барина складнее выйдет… По роже видно, образованный оне!

Критик мигом проглотил глазами небольшую заметку, покачал головой:

– Что за автор?! Такими оборотами излагает, что и грамотею заблудиться немудрено…

Бородач приосанился, подталкивая локтем соседей. Вот, видали? И барин вязнет в буквах.

«Третьего дня тому, в Нескучном саду, у охотничьего павильона графа Орлова, прислуга нашла окровавленную молодую женщину. О происхождении ее точных сведений нет. Очевидцы не сумели опознать убитую, но сообщили в редакцию, что на ней было золотое платье, испачканное кровью, и драгоценности. Это, без сомнения, не случайная трагедия – кровавый палач перерезал горло своей жертве, это и стало причиной смерти. Кровавый след тянулся по земле на две сажени, из чего стало ясно: умерла несчастная не сразу, а пыталась ползти, убегая от своего губителя и тщетно взывая о помощи. Но спастись не удалось, она затихла, истекая кровью…»

– Газетчики явно перебарщивают со словами «кровь» и «смерть», – буркнул почтмейстер. – А рассказать им при этом особо и нечего.

– Многовато, да. Но надо же оправдывать цену в две копейки! Ты слушай. «Ходят толки, что это не первая жертва кровавого изувера, а прежде в саду была найдена еще одна убиенная барышня, вся в крови. Полицейские чины ссылаются на тайну следствия, не сообщая подробностей об сем кровавом преступлении…»

– Толки-кривотолки… На базаре подслушали?..

– Нет, Митя. Они достоверно знают и осведомитель надежный. Но раскрывать его нельзя, вот и прячут за размытыми словами.

– Дальше-то что написано, барин? – подергал за рукав осмелевший бородач. Остальные слушали, раскрыв рты.

– Ах, да… «Следствие по этому делу выглядит серой мышью, которая мечется в пустом сарае в поисках хотя бы одного ячменного зернышка. Это не удивляет, господа подписчики! Городовые в Москве умеют лишь выкручивать руки студентам, разгонять торговок, а также брать мзду с мелких жуликов и аферистов, отпуская их из-под стражи. Дознавателям проще выбить признание из невиновного, они успешно практикуют это в последние годы. А изловить дерзкого и кровавого преступника, убивающего в самом центре города, – неподъемная задача, с которой силы, призванные следить за поддержанием порядка, пока не справляются. Посему советуем юным девам избегать прогулок в парках без сопровождения…» Скучный фельетон, пошленький. Автор, некий Берендей, мусолит один известный ему факт, размазывая кус масла по блину. Но на деле-то блина никакого нет, да и масла тоже. Возит жирным пальцем по тарелке.

– «Известия» окончательно испортились. С тех пор, как их выкупил тот заезжий богатей, с Волги. Представляешь? Сапожником начинал, торговал обувью. А ныне газеты коллекционирует, влиятельной фигурой стать желает…

– А кто не желает? – хитро подмигнул Мармеладов. – Между тем три часа пробило, засиделись мы тут. Моцион! Немедля на моцион!

Из-за стола вставали слегка покряхтывая.

– Прогуляемся до реки, – предложил Митя.

Шли вдоль берега, каждый думал о своем. Добрались до Никольского моста. Пару лет назад стоял деревянный патриарх на четырех столбах, а недавно на его месте появился железный здоровяк с коваными решетками. Мармеладов резко остановился.

– Ай да Порфирий, – прошептал он. – Хват! Прежде уже выгибал меня наизнанку, а теперь снова все переворачивает!

Почтмейстер, чуть осоловевший от обеда, не поспевал за его мыслями.

– Мост. Этот самый, улучшенный, крепкий. Не грозит ему вернуться в прежнее состояние, за один миг сделаться шатким, трухлявым и ненадежным. Так? А возьмем меня. Было явление в жизни, которое доктора называли мудреным словом «ипохондрия». Нервическое состояние, болезненное, раздраженное. Сейчас, вроде, другой – сильнее, спокойнее. Нормальным стал по меркам общества. Но ведь нет гарантии, что останусь таковым на века! Наоборот, впасть в прежнюю проклятую ипохондрию – раз плюнуть. Железный мост не боится превратиться обратно в деревянный. А я, Митя, боюсь…

Впервые за год, прожитый на свободе, Мармеладов объяснил приятелю, почему занялся именно критикой. Не от большого интереса к писателям, этих он частенько презирал за излишнюю многословность, в которой тонет сюжет. Ему необходимо было изо дня в день занимать разум новыми историями, чтобы то душераздирающее состояние из юности не вернулось. В любую повесть, новеллу или роман он вгрызался, как голодный ребенок в хлебную горбушку. Искал головоломки, интриги, – лишь бы не допускать свои мысли в ту опустевшую пещеру, где прежде обитало кровожадное чудище. Пустота коварна, непостоянна, рано или поздно ее начнет заполнять тьма.

– А г-н N мне предложил и загадку, и возможность победы над злом. Надежду посулил или, на худой конец, отсрочку. Знал, не смогу я пройти мимо убийства фрейлин.

За рекой виднелся старинный павильон, окруженный красиво подстриженными деревцами.

– Нескучный сад? – изумился Митя. – Ох, не к добру…

III

Титулярный советник Хлопов встретил их без приязни. Был он человеком мелким в душевно-нравственных качествах, да и фигурой, надо признать, не вышел.