Стивен Сейлор - Римская кровь Страница 40

— Ты имеешь в виду Магна.

— Нет, другого. — Он понизил голос: — Его кличут Золотым. Феликс и Хрест в Риме, в доме человека по имени Хрисогон.

Хрисогон — греческое слово: златорожденный. Какое-то мгновение это имя смутно вертелось в моем мозгу, и вдруг мне почудилось, что в ушах у меня разорвался гром. Слово стало ключом, который вложил мне в руку ничего не подозревающий раб, — блестящим, золотистым ключом, который раскроет тайну убийства Секста Росция.

В саду по-прежнему раздавались напыщенные речи Капитона и вопли его жены.

— Ничего не говори своему хозяину, — шепнул я рабу. — Ты понял? Ничего.

Я повернулся к столбу и сел верхом на Веспу. Думая, что мы наконец оказались на месте, она недовольно фыркнула и потрясла головой; я ласково тронул ее с места. Отъезжая, я одним глазом посматривал назад, обеспокоенный тем, чтобы меня не увидел Капитон. Никто не должен знать о том, что я побывал здесь. Никто не должен знать, где я остановился на ночлег. «Хрисогон», — повторял про себя я, качая головой. Громкое имя. Мысль об опасности заставила меня вздрогнуть. Разумеется, опасность подстерегала меня и прежде, зато теперь у меня открылись глаза.

Я выехал на главную дорогу и поскакал к развилке, которая приведет меня к дому Тита Мегара. Над деревьями в угасающем свете я видел поднимающийся к небу дымок, который обещал мне уют и отдых. Я поднялся на небольшой взгорок и внезапно увидел, что от Фламиниевой дороги ко мне приближаются два всадника. Их кони двигались медленно и выглядели столь же уставшими, как и Веспа. Казалось, утомленные долгой ездой седоки почти дремлют, потом — один за другим — они посмотрели вверх, и я увидел их лица.

Навстречу мне ехали крупные, широкоплечие мужчины, которые были одеты в легкие летние туники, оставлявшие их мускулистые руки неприкрытыми. Оба были гладко выбриты. У того, что скакал справа, были косматые черные волосы, сердитые глаза и свирепый рот; в левой руке он держал поводья. У его спутника были грубые волосы соломенного цвета; он походил на уродливого и неповоротливого зверя; он был настолько громаден, что лошадь его напоминала отягощенного чрезмерной поклажей пони; одна щека была исполосована тремя изящными, параллельными царапинами — то был след кошачьих когтей, который невозможно спутать ни с чем.

Сердце мое забилось так сильно, что я испугался, как бы они не услышали его стук. Проезжая мимо, они окинули меня холодным взглядом. Я попытался кивнуть и слабым голосом поздоровался. Они ничего не ответили и уставились на дорогу. Я пришпорил Веспу и немного спустя осмелился оглянуться. Они одолели невысокий пригорок и свернули на дорогу, ведущую к дому Капитона.

Глава восемнадцатая

— Черноволосый, — сказал мой хозяин, — это, несомненно, Магн. Да, он уже много лет хромает на левую ногу; никто не знает точно почему. Он объясняет это по-разному. Иногда он говорит, что охромел из-за сумасшедшей римской шлюхи, иногда утверждает, что то был ревнивый муж или гладиатор, с которым он схлестнулся на попойке. Всякий раз утверждает, что убил обидчика, и, наверное, это правда.

— А другой — уродливый гигант со светлыми волосами?

— Не сомневаюсь, что это Маллий Главкия. Вольноотпущенник Магна, а ныне его правая рука. Магн проводит много времени в Риме, пока его двоюродный брат Капитон занимается перестройкой виллы Росция; Главкия бегает от одного к другому, словно пес, таскающий кости.

Мир погрузился во мрак и был полон звезд. Лунный свет играл над чередой низких холмов, окуная их в серебро. Я сидел с Титом Мегаром на крыше его дома, откуда открывался широкий вид на юг и запад. Вдоль горизонта тянулась полоса высоких холмов, очерчивавших дальний край долины, где за ними протекал Тибр. Неподалеку виднелись несколько огней и освещенных луной крыш заснувшей Америи, а слева, за деревьями, размером с ноготь большого пальца виднелся верхний этаж дома, где собрались на ночь Капитон, Магн и Маллий Главкий. В доме светилось одно-единственное окно, бросавшее бледный коричневато-желтый отсвет.

Тит Мегар не был светским человеком, зато хозяином был превосходным. Он лично встретил меня у дверей и немедленно распорядился отвести Веспу к нему на конюшню. Он отказался обсуждать любые скользкие вопросы за столом, заявив, что от подобных разговоров бывает несварение желудка. Вместо этого во время трапезы каждый из его пятерых детей пропел по очереди песню. Пища была обильной и свежей; вино оказалось отменным. Я понемногу расслабился, а страхи мои рассеялись; наконец, я развалился на диване в саду, разбитом на крыше дома. Внизу, в открытом перистиле собрались женщины и дети. Одна из дочерей Тита пела, другая играла на лире. В теплом вечернем воздухе раздавались сладостные, низкие звуки, которым отвечало смутное эхо; казалось, будто музыка доносится откуда-то из колодца. Отец пригласил посидеть с нами Луция, который слушал и молчал.

Я был настолько утомлен ездой, что едва мог пошевельнуться, и почти жалел о том, что меня встретили так радушно. Я лежал на диване, держа в одной руке чашу с теплым вином, борясь со сном, вглядываясь в безмятежный покой долины и спрашивая себя о том, какие преступные тайны скрываются под пеленой этой безмятежности и тишины.

— Этот Маллий Главкия приходил прошлым вечером ко мне домой, — сказал я, — вместе с каким-то другим головорезом. Я в этом уверен: следы когтей не оставляют сомнений. И он же всю ночь несся как демон вскачь, чтобы сообщить Капитону известие об убийстве Секста Росция. Конечно, в обоих случаях он действовал по поручению одного и того же человека.

— Главкия не делает ничего без приказа от Магна; он вроде тех марионеток, что показывают на ярмарках.

Тит пристально смотрел на звезды. Я закрыл глаза и представил, что рядом со мной на диване лежит Бетесда, которая теплее вечернего ветерка, нежнее бледных, прозрачных облаков, несущихся под прибывающей луной. В перистиле послышался взрыв женского смеха, и мне подумалось, как хорошо вписалась бы она в простоту деревенского обихода.

Тит глотнул вина:

— Итак, Секст ушел, и теперь его обвиняют в убийстве старика. Это для меня новость; думаю, мне следует чаще наведываться в Нарнию и слушать, о чем говорят в трактире. А ты здесь, чтобы разнюхать правду. Удачи. Она тебе понадобится. — Он покачал головой и подался вперед, внимательно изучая огни на вилле своего нового соседа. — Капитон и Магн хотят, чтобы он навсегда сошел с их дороги. Они не успокоются, пока не сживут его со света.

Я бросил взгляд в сторону виллы Капитона, потом посмотрел вверх на звезды. Все, чего я хотел, — это уснуть. Но кто знает, вдруг поутру мой хозяин будет не столь разговорчив?

— Расскажи мне, Тит Мегар… — Под действием вина и усталости голос мой пресекся.

— О чем тебе рассказать, Гордиан из Рима? — Его речь была невнятной. Он выглядел таким воздержанным, таким умеренным во всем человеком, что я отнес его к тому типу людей, которые позволяют себе выпить только в доброй компании.

— Расскажи мне все. Все, что знаешь о смерти старого Секста Росция, о его вражде с Капитоном и Магном, обо всем, что произошло потом.

— Грязная история, — проворчал он. — Каждый знает, что все это дело пованивает, но никто ничего не делает. Я пробовал, но ничего не добился.

— Начни с начала. Вражда между покойным Секстом Росцием и его родственниками, Магном и Капитоном, — откуда пошла?

— Они унаследовали ее с самого рождения. У них был один дед; отец Секста был старшим из троих сыновей; Капитон и Магн — сыновья младших сыновей. Когда отец умер, почти все имущество перешло к старшему сыну, естественно, — к отцу старого Секста Росция. Ну, тебе известно, как это бывает: иногда все улаживается миром, а иногда дело кончается безобразным разрывом. Кто знает все эти мелкие подробности? Я только знаю, что двоюродные братья вели вражду уже во втором поколении. Капитон и Магн всегда были против старого Секста, все время мечтали завладеть большей частью семейного состояния. Так или иначе, а они своего добились. Несколько доверчивых простаков из Америи думают, что на них просто снизошло благословение Фортуны. Любой здравомыслящий человек поймет, что они замочили руки в крови, хотя им и хватило ума, чтобы отмыться.

— Ну хорошо; отец старого Секста Росция наследует имущество семьи, оставляя других родственников практически с пустыми руками. Секст-старший — главный наследник, стало быть, он — старший сын в семье?

— Единственный сын; Росции не слишком плодовиты.

— Очень хорошо, Секст-старший становится наследником, к вящей досаде своих обедневших двоюродных братьев Капитона и Магна. Насколько они обеднели?

— Отец Капитона остался владельцем одной из усадеб неподалеку от Нара; на жизнь ему хватало. Хуже всех пришлось Магну. Его отец потерял единственную унаследованную усадьбу и в конце концов покончил с собой. Поэтому-то Магн и перебрался в Рим, чтобы пробить себе дорогу там.