Джеймс Риз - Досье Дракулы Страница 40

— Со времени?.. — вопросительно повторил он.

— Со времени своего прибытия в Лондон, — ответил я и, чтобы это не выглядело так, будто из меня слова надо тянуть клещами, добавил: — Это было где-то в начале июня.

— Понимаю, — сказал инспектор, делая соответствующую пометку. — Старый друг, да?

Тут я усмотрел возможность обойтись без упоминания имени Холла Кейна, приглашая Генри высказаться о Тамблти.

— Генри, — сказал я, — мне кажется, американец был в «Лицеуме» на премьере «Гамлета». Или я ошибаюсь?

Об этом событии мне не так давно стало известно от Кейна.

— Нет, не ошибаешься, — бросил Генри через плечо.

— Таким образом, мистер Ирвинг, он ваш давний друг? — спросил Эбберлайн.

— Не совсем так, — заявил Генри. — Даже совсем не так.

И, снова повернувшись к нам обоим, пояснил:

— Я встречаюсь со множеством людей, инспектор, но лишь немногие из них становятся настоящими друзьями.

Эбберлайн кивнул с явным пониманием, и Генри продолжил:

— Более того. Мы не вправе считать доктора причастным к этому варварству лишь на том основании, что эти собаки предположительно принадлежали ему…

— Разве кто-нибудь еще может предъявить свои права на этих двух собачонок?

Я встрял с этим вопросом, перебив Генри, ибо знал, что он терпеть не может, когда кто-то прерывает его тирады, и надеялся, что его гнев вызовет интерес инспектора Эбберлайна. Однако Генри, словно не слыша меня, продолжал:

— Просто мы думаем, что эти несчастные создания принадлежали ему, но он не появлялся здесь неделю или около того.

Так ли это? Задать этот очевидный вопрос я предоставил Эбберлайну, и ответ на него был следующим:

— Нет, инспектор, я ничего не слышал о Фрэнсисе (вот как: оказывается, зловещий Фрэнсис Тамблти уже сошелся с Генри Ирвингом так близко, что тот называет его просто по имени!), с тех пор как мы с ним ужинали в «Гаррике». Боюсь, если вас интересует более точная дата, мне придется свериться с моим календарем светских мероприятий.

Больше по этому поводу ничего сказано не было, ибо мы вошли в «Бифштекс-клуб».

В помещении еще сохранялся запах жареного мяса, правда, пахло не говядиной и не дичью, а… собачатиной. Меня замутило. И уж совсем не был готов мой желудок к созерцанию трудов двух служанок, нанятых неведомо где и оттиравших сейчас пятна с края стола. Причем с того края, где обычно восседал Генри. Как пить дать, скоро он даст мне задание заменить стол. «Проследи за этим, Стокер». Третья служанка занималась самим грилем, тоже, впрочем, подлежавшим замене.

Хотя несчастных животных, ставших жертвами преступления, пресловутого ужасного происшествия, убрали, место, где все это недавно произошло, было еще в беспорядке.

— Прошу прощения, инспектор, вы ведь сказали, будто собаки были убиты в другом месте?

— Этого я не говорил. Но такое возможно.

— Ну конечно же, если бы преступник занимался своей хирургией прямо здесь, крови осталось бы гораздо больше.

Эбберлайн ничего не ответил, и его молчание отбило у меня охоту продолжать подбрасывать идеи. Вне всякого сомнения, человек из Скотленд-Ярда нередко имел дело с доморощенными Холмсами и проклинал за это Конана Дойла.

Инспектор, однако, поймал мой взгляд при слове «хирургия», которое я употребил с осторожностью, ибо хотя и не мог сказать правду о докторе Тамблти, но и выгораживать его не собирался. Вне всякого сомнения, это было дело его рук, это он вздумал практиковаться на собственных животных. Так почему бы не напустить на него ищеек Скотленд-Ярда? Пусть возьмут его след, пусть ищут его, пока не…

Ну найдут они его, а что дальше? Кто его обвинит? Я, участник тайных ритуалов? Или, хуже того, содомит Кейн? Ох, пропади они оба пропадом, и Генри Ирвинг, и этот Эбберлайн вместе с ним! Что делать? Что делать?

(На заметку. Скопировать эту запись и отослать Кейну немедленно. Сообщить, что его могут вызвать в Лондон. И послать весточку Сперанце. Нужно встретиться.)

Инспектор Эбберлайн продолжил расспросы о моем знакомстве с Тамблти. Я сообщил лишь, что по его просьбе в конце прошлого месяца привел доктора на субботний прием к леди Джейн Уайльд, и тут же проклял себя за то, что назвал имя Сперанцы: теперь, чего доброго, Эбберлайн потащится и к ней. К счастью, записывать имя он не стал. С другой стороны, Уайльд не то имя, на которое любой житель Лондона мог бы не обратить сейчас внимания. И я боялся, как бы инспектор не вытянул из меня и другие имена: Йейтса, Констанции. К счастью, этого не произошло, но он удивил меня, спросив:

— Разве вы, мистер Стокер, — тут он уставился в свой блокнот, — не высказывали хранительнице гардероба предположение, что доктор мог украсть что-либо из театральных костюмов?

Большое вам спасибо, миссис Шпилька.

— Украсть? Вовсе нет. Я лишь обнаружил следы собачьего присутствия весьма мерзкого сорта.

— Понимаю, — сказал Эбберлайн.

— Найдя красноречивое доказательство того, что мистер Тамблти с его собаками побывал в костюмерной, я просто обратился к костюмерше с вопросом, не было ли что-нибудь позаимствовано. А «украдено», инспектор, — это слово из лексикона газетчиков, и я его не употреблял.

И добавил с наигранным смехом, предназначенным для Генри, а не для инспектора:

— Не думаю, сэр, чтобы присутствующий здесь Губернатор лично пожаловал вору ключ от «Лицеума», а потому…

Эбберлайн прервал меня, чтобы задать Генри вопрос, на который я сам давно хотел получить ответ: был ли у Тамблти свой ключ?

— Нет, разумеется, — раздраженно буркнул Генри. — Он был здесь желанным гостем и будет впредь, когда вновь появится, ибо я уверен, что он сможет внятно объяснить все… все это. Но отдать ему ключ? Вздор!

Он воззрился на меня. Боюсь, мне следовало приготовиться к наказанию, состоящему из примитивных заданий типа: «Стокер, проследи за тем, Стокер, проследи за этим».

Ну да ладно, сейчас важнее другое. Меня давно беспокоит, как Тамблти проникает в театр и покидает его. Вопрос с ключом прояснился, только вот вместо ясности возникли другие вопросы. Как мог Тамблти с такой легкостью приходить и уходить, не имея ключа? Этот человек просачивается, словно туман! Непонятно, зачем ему вообще понадобился обряд Незримости, исполненный адептами?

Конечно, шутки шутками, но что, если этот проклятый ритуал и впрямь возымел свое действие и теперь Тамблти может передвигаться тайком, мистическим образом, как… сине-черное яйцо Гарпократа? Надо совсем помешаться, чтобы такое пришло в голову! Другое дело, что я видел то, что видел, и в этом не сомневаюсь — иначе точно тронешься.

Еще больше вопросов было нам задано в «Бифштекс-клубе». Я сообщил инспектору немного, а Генри и того меньше, если не считать убежденности Губернатора в том, что миссис Квиббел если даже не сама совершила преступление, то уж явно к нему причастна.

— Проследите за ней, и вы получите ответ, — заявил он.

Инспектор, похоже, не разделял его уверенности. Во всяком случае, когда Генри принялся настаивать, чтобы я уволил женщину, именно инспектор заметил, что подозреваемую лучше бы держать под рукой.

Генри неохотно согласился. Под конец, пообещав всемерно содействовать следствию, я попрощался с инспектором и предоставил Генри сопроводить его до служебного входа. Но прежде чем Генри вернулся в кабинет, что он, разумеется, и сделал, собираясь устроить мне нагоняй, я благополучно покинул «Лицеум» и отправился домой.

Итак, мне удалось избежать встречи с Генри, и я продолжал уклоняться от нее до самого вечера, пока всего лишь четверть часа оставалось до подъема занавеса. К этому времени он уже успел превратиться в Шейлока, и я спасся как от его гнева, так и от его любопытства. Первого я не заслуживал, а чтобы удовлетворить второе, тех скудных сведений, которыми я располагал, было недостаточно.

Дневник Брэма Стокера

Четверг, 14 июня, после представления

Сегодня днем я вошел в будуар Сперанцы, рассыпаясь в извинениях.

— Прошу вас, мистер Стокер, перестаньте, — прервала меня она. — К чему все эти извинения? Разве вы добавили нашей семье дурной славы? Если так, тем лучше! Говорите все плохое, что о нас знаете, Брэм, лишь бы мир не стал воспринимать нас, Уайльдов, всерьез.

Сегодня, однако, мне было не до острот Сперанцы. Это я и дал ей понять, не улыбнувшись в ответ. Теперь она знала, что я настаивал на встрече с ней по уважительной причине, хотя явился во внеурочный, «неуважительный», по ее понятиям, час.

— Ну, Брэм, говорите же! Смело и без утайки выкладывайте все вашей Сперанце. Вижу, вас просто распирает от желания высказаться.

Она похлопала по кровати рядом с ней, приглашая сесть.