Элизабет Редферн - Музыка сфер Страница 40

Внезапно, когда он был уже совсем рядом, она подумала: «Он к этой игре не привык. Он боится, что его увидят. Если не поторопиться, я его упущу».

Она устремилась к нему, покачивая худыми бедрами в подражание опытным уличным женщинам. Из-под опущенных ресниц она одарила его кокетливой, в ямочках, улыбкой.

— Не купите мои цветы, сэр?

Когда он оказался прямо перед ней, она испытала шок: его глаза выглядели странно, будто он шагнул в темноту из слепящего света. Он глядел на ее лицо, ее волосы, ее цветы, будто что-то в ней не понимал. И словно бы не услышал ее слов. Ей подумалось, что он, возможно, болен.

— Есть тут, куда мы могли бы пойти? — наконец сказал он с акцентом, выдававшим в нем иностранца. — В место, где темно?

Она поняла.

— Подальше от прохожих, вы про это, сэр?

— Подальше от звезд, — сказал он.

«От звезд?» — подумала Роза с удивлением. Он что, бредит? Или они так выражаются у него на родине. Ну, да ей все равно, на каком языке он выражается. Пусть он хоть готтентот, хоть индус, лишь бы деньги его были английскими.

— Мы пойдем в тихое, укромное местечко, — сказала она, сжав его руку. — Положитесь на меня, сэр.

Она быстро провела его по узкому извилистому переулку в тени кладбища в огороженный дворик, где не было никакого света. Две собаки грызлись из-за кости, и она прогнала их. Затем положила свои цветы у стены. Тут было темно и сильно пахло мочой, но, во всяком случае, стражники их не изловят.

Он все еще выглядел встревоженным, занятым какими-то своими мыслями. Она попыталась снова вглядеться в его лицо, но было слишком темно. Ну, навряд ли он в первый раз с девушкой вроде нее. Может, он просто робкий, и, значит, следует ему немножко помочь.

Она протянула руку к пуговицам его сюртука, но он схватил ее за запястья и крепко их сжал.

— Она делала это с каждым встречным, — внезапно сказал он. — За цветы, за деньги, за безделушки. Аты? Скажи мне, ты тоже так? — Он все еще сжимал ее руки, его глаза снова стали дикими, а зрачки сузились в булавочные головки. Теперь Розу его бред испугал. Наверное, наглотался чего-то, да так, что у него в голове помутилось. Либо это, либо он сумасшедший. Она вырвалась из его хватки и попятилась к стене, настороженно глядя на него. Но тут он словно поуспокоился. Глубоко вздохнул и протянул к ней руки.

— Прости. Пожалуйста, не уходи. Я хочу, чтобы ты кое-что сделала. Я дам тебе денег.

Нет, нельзя его упустить в такую скверную ночь. Роза кивнула. Она решила, что знает, чего он хочет: она умела распознавать вкусы своих клиентов.

— Два шиллинга, — сказала она коротко.

— Да, — сказал он. — Да.

Она быстро опустилась на корточки, раскинув юбки по грязным булыжникам, и начала расстегивать его панталоны. И удивилась, до чего он не был готов. Ну, подумала она, он нервничает. С ним придется повозиться. Она с сомнением взглянула вверх на его лицо, пытаясь разглядеть в темноте, что оно выражает.

— Мистер? Может, это поспособствует?

Она уже расстегивала свой залатанный корсаж, чтобы высвободить грудки. Осторожно она направила к ним его пальцы и услышала, как он ахнул, ощутив их гладкость и торчащие соски. Вскоре он был уже вполне готов. Она вновь скорчилась перед ним, и теперь его руки легли на ее худые плечи и стиснули их почти до боли. Она почувствовала его дрожь, когда он покорился жару ее рта. Его тело задвигалось, и она услышала, как у него перехватило дыхание.

— Селена! — вскрикнул он. — Селена!

Странное имя, подумала Роза.

Впрочем, не было ничего нового в том, что клиент, ее ли или кого-нибудь еще, притворялся перед собой, будто занят этим совсем с другой. Она просто хотела, чтобы он вел себя потише, потому что шум мог привлечь сюда стражу. И испытала большое облегчение, когда он наконец завершил свое дело. Она тут же отошла и застегнула корсаж. Даже здесь, у кладбищенской стены, в темноте она разглядела, что он бледнее неизлечимых больных, которых она видела у больницы Святого Варфоломея, когда их выводили подышать свежим воздухом. Она собрала цветы, настороженно следя, как он роется в карманах.

Наконец он протянул ей несколько монет. Одной рукой прижимая к груди цветы, другой она взяла его деньги. Но ее цветы вновь рассыпались по земле, едва она поняла, какие деньги он ей дал, и она еле выговорила:

— Нет, Иисусе, нет! Это какая-то ошибка.

Но он уже торопливо уходил, и Роза стояла там, задыхаясь, и руки у нее опустились от тяжести золотых монет.

Все еще не в силах поверить, она следила, как он свернул в Генриетга-стрит, где стояла тяжелая карета, и лошади неторопливо переминались с ноги на ногу. Кучер на высоких козлах, держа в руках вожжи и кнут, медленно обернулся и поглядел на Розу. Едва свет уличного фонаря упал на его лицо, у нее вырвался крик ужаса, потому что пересекавший его щеку жуткий шрам придавал ему сходство с самим Дьяволом.

Иностранец сел в карету. Дверца захлопнулась, кучер дернул вожжами и повернул лошадей в сторону Бедфорд-стрит.

Она перевела дух и крепко сжала монеты. Ну что же, с этим золотом ей можно сегодня больше не работать. А то и навсегда покончить с такой работой. Покачивая головой, она опустила монеты в карман и нагнулась подобрать рассыпанные цветы, все еще не в силах поверить, что, возможно, ей больше никогда не придется заниматься своим ремеслом.

И вот тут она услышала шаги, быстро приближающиеся к ней сзади. Какие-то зловещие. Роза быстро поглядела, куда бежать, но было уже поздно — шнур обвил ей шею и беспощадно душил. Она брыкнула ногой, ее худые руки колотили нападавшего, но удавка неумолимо затягивалась. Сердце у нее отчаянно колотилось, голова разламывалась от боли, и она услышала, как мужской голос сказал негромко:

— Мертвое тело за раны не мстит…

Рука залезла в ее карман за золотом. И даже на самом краю смерти она испытала всю меру горечи из-за его утраты.

Но тут в ее угасающее сознание проникли отдаленные крики. Другие тяжелые шаги ворвались в темноту, заглушая хрипы ее легких, лишенных доступа воздуха.

— Стража! — раздался голос в смыкающемся вокруг нее мраке. — Стража!

Роза лишь смутно восприняла колеблющийся свет качающихся перед ее глазами фонарей, тяжелую поступь ног совсем рядом. Когда над ней замаячили бледные лица, она вновь погрузилась во тьму боли.

XXV

Дурные вести с нарочным летят.

Абрахем Лакит упивался петушиным боем в подвале под трактиром «Красная роза» за Друри-Лейном. Правду сказать, он совсем охрип, подбодряя черноперого новичка, который с окровавленной спиной сильными ногами бил в яме превозносимого чемпиона. Бой почти завершился, и Лакит уже предвкушал, как заберет добрый мешочек шиллингов благодаря победе черного петуха, но вдруг из зальца над ними донесся предостерегающий крик:

— Рекрутчики! Берегись, рекрутчики!

Это явилось сигналом к хаосу. Здоровые молодцы, только что оравшие, науськивая петухов, теперь орали на другой лад, пробиваясь к лестнице, чтобы улизнуть, но было уже поздно. Едва они выскакивали в зальце, как их валили на пол злодеи с увесистыми дубинками. Лакит стоял внизу у лестницы и с омерзением наблюдал за происходящим. Он знал, как на улицах Лондона знал любой годившийся в рекруты мужчина, что это конечный результат новых мер, принимаемых правительством для пополнения армии. Болтовня о солдатах-добровольцах оставалась болтовней. Никто в здравом уме не хотел отправляться на войну, а потому любому громиле, способному поставить рекрутов для новых батальонов, предлагалось солидное вознаграждение наличными без всяких вопросов.

Лакит слышал, что эти самозваные «капитаны, вербовщики добровольцев» сами вербовались Военным министерством для поставки новобранцев за двадцать гиней с головы. Но, что «капитаны» устраивают налеты во время петушиных боев, для Лакита явилось новостью, хотя бордели попроще достаточно часто использовались, чтобы подманить молодых людей в ловушку, а всего несколько недель назад до Лакита дошли слухи, что два прославленных кулачных бойца, Мендоса и Уорд, были подкуплены хитрой троицей «капитанов» объявить о своей встрече, чтобы привлечь толпу зрителей на Поле Святого Георгия. Бой начался по всем правилам, но вскоре многие зрители были в свою очередь сбиты с ног и в бесчувственном состоянии доставлены куда следовало, чтобы участвовать в совсем других боях. В себя они приходили далеко от родного дома, облаченные в мундиры армии его величества.

Толпа в подвале кружила и завывала, суля кровавую расправу тем, кто намеревался схватить их, но узина лестницы лишала их всякой возможности перейти от слов к делу. У подножия лестницы завязалась драка, и вскоре кровь из разбитых носов окропила опилки вместо петушиной. Абрахем Лакит огляделся и увидел спасительную лазейку.