Джон Робертс - Королевский гамбит Страница 43

Второй свиток представлял собой гораздо больший интерес. Разобрать фамилию того, кто проводил расследование, было невозможно, потому что она была смазана: по-видимому, писец на этом месте сильно обмакнул перо в чернила. К счастью, довольно четко получилось личное имя Мамеркий. Оно указывало на сенатора Мамеркия Эмилия Капитона, потому что только в роду Эмилиев использовалось имя Мамеркий. Как следовало из отчета, этот сенатор был уполномочен городским претором Марком Лицинием Крассом наладить связь с Парамедом из Антиохии. Это уже совсем не походило на расследование. Красс хотел допросить подозреваемого лично, причем сделать это в своих апартаментах вблизи Мессины. От Капитона требовалось только доставить его к Крассу.

В те далекие времена высший магистрат, консулы и преторы, сосредоточили в своих руках всю верховную власть, основанную на военном могуществе, ибо некоторые из них могли вывести на бой свою армию. После того как Спартак разбил консульские легионы под предводительством Геллия и Клодиана, возглавить сенатскую армию было поручено Крассу, воевавшему под командованием Суллы. В его задачу входило задержать бунтовщика, пока из Испании не вернется Помпей со своим ветеранским легионом.

Капитон в своем отчете докладывал, что разыскал Парамеда и доставил его, как было приказано, в лагерь Красса. Не слишком многообещающее начало, а дальше было и того хуже. Спустя день Капитон вместе с Парамедом проскакали верхом вдоль побережья до небольшого рыбацкого поселка. Там азиатский грек взял лодку и на следующий день привез в ней юного посланника корсаров, которые в то время торговались со Спартаком за путь к свободе. Хотя не было упомянуто ни единого имени, описание пиратского посредника вполне подходило Тиграну Младшему.

Капитон доставил обоих мужчин к Крассу, но сам при их встрече не присутствовал. Через несколько часов он проводил молодого человека до рыбацкой деревушки, откуда тот отбыл на лодке в море. На этом отчет заканчивался.

Моему разочарованию не было предела. Из всего прочитанного я не вынес ничего нового. Ничего такого, что мне было бы не известно или о чем я бы так или иначе не догадывался. Должно быть, заговорщики намеренно изъяли из отчета сведения, содержащие имя Парамеда. Неужели ради этого стоило толкать мою тетушку на такой шаг? Я взял третий свиток.

На нем значились имена Помпея и Красса, причем имя Помпея было полным, то есть вместе с прозвищем Великий, которое он, кстати сказать, добавил себе сам. Для такого тщеславного человека в этом не было ничего удивительного, хотя сам Помпей утверждал, что получил его от Суллы, а значит, оно стало его законным именем. Более того, он передал его своим наследникам по мужской линии, однако ни один из них ничем особенным так и не прославился.

Третий свиток представлял собой отчет сенатора Квинта Гортензия Гортала. Прежде чем продолжить чтение, я на минуту отложил документ в сторону и сделал глубокий вздох. Гортал был патроном моего отца, а через него и моим тоже. Если сенатор попадет в опалу и будет изгнан, для нас с отцом это обернется самыми печальными последствиями, хотя мы никак не замешаны в тайном заговоре. В лучшем случае, по крайней мере я так надеялся, эта участь минует отца. Я поспешно развернул свиток и быстро пробежал его глазами, словно хотел поскорей избавиться от боли в зараженной ране. Однако сделать это оказалось не так просто. Речи Гортала всегда изобиловали пространным красноречием, которое свойственно азиатам, а потому вошли у нас в обиход под названием азиатского стиля. Подобным образом он выражал свои мысли и при письме. Даже сугубо секретный доклад Гортал излагал так, будто собирался своими доводами сразить судью на одном из многочисленных судебных процессов, на которых защищал бывших правительственных деятелей, обвиняемых в злоупотреблении властью. Подобную писанину сейчас читать несколько странно. Дело в том, что благодаря способу сочинительства Цезаря — простому, без каких-либо прикрас, но все же не лишенному элегантности — латинская проза претерпела коренные изменения. Книги Цезаря и речи Цицерона полностью преобразовали тот язык, которому я был обучен с детства. Однако Гортал всегда оставался в своем роде неподражаем. Отчет, который я прочел в третьем свитке, заслуживает того, чтобы передать его дословно — как ради содержания, так и для того, чтобы отразить своеобразие стиля Гортала.

По долгу службы Сенату и народу Рима

Сенаторы Рима![2]

В первых числах ноября, когда Юпитер с особым рвением и яростью спешит утвердить свою славу, сотрясая нашу землю неслыханным громом и ужасая невиданной молнией; когда вступают в свои права очередные Плебейские игры, которые в этот год стали усладой для многочисленных сердец простого люда; когда лучезарная Прозерпина спускается в ложе своего ужасного мужа Плутона (на этом месте чернила уже почти высохли, подумал я), я, сенатор Квинт Гортензий Гортал, имел разговор с лицом царской фамилии Тиграном Младшим, прибывшим из того далекого края, который встречает первые лучи Гелиоса тогда, когда крыши города Куирина еще покоятся в ночной мгле. («Неужели этот льстивый педераст находился в Риме с первого ноября?» — удивился я.)

Разговор наш касался самонадеянной гордости военного разбойника Луция Лициния Лукулла, а также того, как эту гордость можно усмирить. Лукулл вместе с наемными бандитами, не удовлетворенный развращением Азии, подобно плотоядным коням Диомеда, устремил свои хищные взгляды на изобилующий богатством Понт, а также на великолепную Армению, царем которой ныне является отец нашего молодого гостя. Доблестный Тигран Младший, волею судьбы вынужденный пожертвовать роскошной жизнью царевича и искать удачу в дремучем царстве Нептуна, предложил нам услуги своих безрассудно смелых и мужественных союзников, ибо сыны Нептуна могут отважиться на такой шаг, на который не способны сыны Марса. Под его предводительством эти доблестные потомки Улисса разграбят транспорт Лукулла. В качестве награды за это они будут освобождены от римского вмешательства на протяжении двух лет. Сам принц, будучи другом Рима, изъявляет желание, чтобы ему оказали поддержку, когда он будет восходить на драгоценный трон Армении, которого лишил его отец. Являясь по материнской линии внуком Митридата Понтийского, он также был бы чрезвычайно рад править этой землей на правах подвластного Риму царя, когда наши силы одержат победу над вероломным азиатом. (Еще бы он этого не хотел, подумал я. Все царство в его власти, и никакой борьбы.)

Все его предложения я выслушал с глубокой симпатией, и мой совет, к которому вы можете отнестись так же, как греческие властители отнеслись к совету старца Нестора, заключается в том, чтобы этот план вы приняли. Он представляется мне простым и действенным средством, чтобы усмирить непокорного Лукулла и утвердить римское господство и влияние цивилизации над погруженной во мрак невежества землей поклоняющихся огню варваров. Ибо именно стоящему на семи холмах городу Ромула предстоит стать властелином всего мира, независимо от того, какой надушенный и увешанный драгоценностями псевдогрек будет восседать на вульгарном троне этих народов.

Вследствие того, что Тигран прибыл к нам не с официальным визитом, и поскольку таковой мог бы послужить откровенным вызовом его августейшему отцу, с которым мы пока что находимся в состоянии мира, он, образно говоря, облачился в шлем Плутона, позволяющий ему оставаться невидимым. Проживает он в настоящее время в доме небезызвестного вам Парамеда из Антиохии. Если вы отнесетесь к его предложению с одобрением, я возьму на себя труд обеспечить кратковременный и неофициальный визит Тиграна в Рим. Возможно, это будет обеденный прием, на котором будут присутствовать представители различных партий и их фракций.

Желательно как можно скорее устранить Парамеда от этих переговоров, потому что мне достоверно известно, что он ведет двойную игру и находится в тайном сговоре с Митридатом. Я уже произвел некоторые приготовления, которые будут приведены в исполнение, как только я получу ваше согласие и молодой Тигран переберется на свою новую квартиру. Доверенное лицо, которому поручена эта деликатная миссия, хорошо вам известно, ибо мы неоднократно прибегали к его услугам в прошлом.

Жду вашего ответа.

Я снова свернул свиток, не без удовлетворения отметив про себя, что у меня перестали дрожать руки. Постепенно все становилось на свои места. Парамед был убит, едва только Тигран перебрался в дом Публия Клавдия. Возможно, тем самым доверенным лицом, которому было поручено убийство, был Публий. Во всяком случае, он был участником тайного заговора, имел у себя в распоряжении банду головорезов и вообще питал пристрастие к подобного рода занятиям. Едва я закрыл крышку шкатулки, как меня вдруг осенила одна интересная мысль: не входит ли некий босоногий проворный мальчишка-удушитель, принесший столько горя в Риме, в окружение многоликого Тиграна?