Евгений Сухов - Русский вор Страница 44

Взяв газету, Элиз прочитала статью и, аккуратно свернув ее вчетверо, положила на край стола.

— Милый, тебе не стоит так волноваться, — примирительно произнесла она. — К тебе это не имеет никакого отношения. Пусть пишут все, что хотят, не принимай все это так близко к сердцу. Ведь ты же все-таки не великий князь Романов…

— Черта с два! Я не могу оставить это гнусное вранье без внимания. Именно теперь аз есмь великий князь Николай Константинович!

— Боже мой, — всплеснула женщина руками. — Как же тебя проняло! Неужели ты так хочешь быть болгарским царем? Ведь это же ужасно скучно! Посещать всевозможные приемы, встречи, балы…

— Элиз, ты явно издеваешься надо мной. — Скинув с себя халат, Варнаховский решительно направился в гардеробную. — Я заставлю этого мерзавца написать опровержение!

Быстро одевшись, он вышел из дома.

— Где этот Евдоким?

— Я здесь, ваше благородие, — выскочил следом слуга. — Куда прикажете?

Тряхнув газетой, Варнаховский сказал:

— Вот что, казак, давай езжай по этому адресу! Знаешь, где это?

Первое, что проделывал Евдоким, когда они приезжали в незнакомый город, так это тщательно объезжал его со всех сторон, стараясь запомнить названия улиц и номера домов. Оказываясь в каком-то районе вторично, кучер, обладая отменной памятью, уже без труда находил кратчайшую дорогу в нужный адрес. Не оплошал он и на этот раз. Потешно шевеля губами, казак прочитал название улицы и, широко улыбнувшись, показал крепкие, подпорченные желтизной зубы.

— Как же не знать, ваше благородие? Это отсюда в двух кварталах будет. А уже в трех, на самом углу, мамзельки поживают.

— Так ты уже и туда наведался?

— А то как же, ваше благородие! Без этого никак нельзя.

— Когда же ты успел? — неодобрительно протянул Леонид, покачав головой.

— Так я сразу красный фонарь заприметил, когда мы к отелю подъезжали. Вы-то вещички принялись раскладывать, ну а я туда поехал.

— Ожениться бы тебе надо…

— Я бы с радостью, ваше благородие, только где мне такую барышню отыскать, как ваша Элиз…

— Ты у меня не заговаривайся, — погрозил ему пальцем Варнаховский.

— Виноват-с, ваше благородие! — вытянулся в струну извозчик.

— Чего стоим? Поехали! — поторопил Леонид, открывая дверь кареты.

Здание редакции располагалось на первом этаже помпезного четырехэтажного здания, используемого под многочисленные магазины и небольшие лавки. Переулок, где находилась редакция, тоже был примечателен: с одной стороны — обыкновенный бордель, а по другую, маковкой пробивая небеса, стояла церковь. Так что смело можно сказать, что господин Барнет находился в самой гуще жизни и, видно, не однажды использовал близость к народу в своих репортажах.

Открыв входную дверь, Леонид Варнаховский увидел тучного человека, сюртук которого застегивался лишь на одну верхнюю пуговицу. Короткие ноги расставлены по-хозяйски широко, а в толстых пальцах, заросших рыжими волосами, он держал большую сигару, глубокомысленно посматривая через запыленное стекло на скучающих прохожих.

— Не подскажете, где находится главный редактор «Болгарских новостей» господин Барнет? — спросил Варнаховский.

Добродушного вида толстяк пустил в потолок облако табачного дыма и с любопытством спросил:

— А вы, собственно, по какому делу?

— Так вы его секретарь? — угрюмо поинтересовался Варнаховский.

— Видите ли… Я и есть главный редактор Барнет.

— Вот оно что… Так вот, я и есть Николай Константинович Романов собственной персоной!

— Премного рад…

— Какого черта вы написали обо мне несусветную чушь?! Я требую немедленного опровержения всего того, что было написано в вашей гнусной газетенке!

Главный редактор выглядел совершенно невозмутимым. По его беспристрастному лицу было понятно, что натура его была закалена, ему приходилось видеть еще и не такое.

— Хм, я вас представлял несколько иным. Поблагороднее, что ли…

— Уверяю вас, если бы мы говорили на русском языке, то я подобрал бы для нашей беседы куда более красноречивые выражения. По какому праву вы, совершенно не зная меня, вздумали называть меня мошенником?!

— У меня для этого были вполне веские основания. Они изложены в газете. А потом, неужели вы будете возражать против того, что это именно вы похитили икону из будуара своей матери?

Леонида переполнял гнев, он едва сдерживался.

— Не я! — искренне отвечал он. — Меня оклеветали. В этой лжи замешаны мои недоброжелатели. Если хотите знать, всю вину мне пришлось взять на себя, потому что нужно было спасать честь женщины… Если вы не напишете опровержения, то я вынужден буду вызвать вас на дуэль!

— Стало быть, вы поступили благородно?

— Как же еще может поступить великий князь из дома Романовых по отношению к женщине?

— Возможно, я подумаю над вашим предложением…

— Какое еще, к дьяволу, предложение? Это требование!

— Хорошо, пусть будет требование. Я подумаю над ним, но прежде чем дать положительный ответ, я должен ознакомиться с содержанием предположительного опровержения. И в каких именно выражениях и интонациях оно будет написано. Ведь оно может нанести непоправимый вред моей газете и нанести моральный ущерб лично мне. Вы не находите, что это вполне справедливое замечание?

— Возможно, что вы и правы, — не стал препираться Варнаховский.

— Что же мы стоим в коридоре? Давайте пройдемте ко мне в кабинет; уверяю вас, там за письменным столом вам будет думаться куда значительно проще.

Прошли в кабинет главного редактора. Возможно, что помещение могло выглядеть просторнее, если бы не огромные кипы газет, лежавшие вдоль стен и поднимавшиеся к потолку в несколько рядов. Еще с десяток папок отыскали себе приют на столе главного редактора. Похоже, что свой кабинет он использовал в качестве складского помещения. Стопки бумаг лежали даже на стульях.

— Прошу вас, садитесь, — широким жестом показал Барнет на второй стол, стоявший в самом углу кабинета и заваленный кипами каких-то исписанных бумаг — надо полагать, опусами, что не попали в газеты.

Отыскав небольшой свободный уголок на самом краешке стола, Варнаховский тотчас сочинил опровержение:

«Во вчерашнем номере газеты была опубликована статья о великом князе Николае Константиновиче Романове. Материал статьи содержал ложные сведения, порочащие его высочество. Смеем официально заявить, что ни одно из написанных слов не является правдой. Редакция с глубоким сожалением воспринимает напечатанный материал, и мы считаем своим долгом принести великому князю Николаю Константиновичу Романову свои искренние извинения».

— Возьмите, — протянул Леонид исписанный листок.

— Любопытно взглянуть, что вы там изложили…

Прочитав листок, главный редактор поморщился будто бы от зубной боли, после чего отрицательно покачал головой:

— К моему глубокому сожалению, опубликовать такое опровержение я не смогу. Это будет слишком унизительно — как для газеты, так и для меня лично.

— Ваше решение окончательное? — ледяным тоном спросил Варнаховский.

— Вне всякого сомнения, — хмыкнув, отвечал Барнет. — Вы бы освободили стол, господин Романов, сейчас он мне понадобится для работы.

— В таком случае ждите завтра моих секундантов.

— Разумеется! — с насмешкой подхватил главный редактор, переместив толстую сигару в противоположный уголок рта.

— Право выбора оружия я предоставляю вам.

— Это очень благородно с вашей стороны, вы настоящий князь!

Сухо попрощавшись, «его высочество» вышел прямиком в гомон многошумной улицы.

Вернувшись в гостиницу, Леонид послал за Христофоровым, а когда тот явился, окликнул из соседней комнаты и Евдокима. Рассадив гостей в мягкие кресла гостиной, он сказал:

— Вот что, господа, тут такое дело… Я потребовал удовлетворения от главного редактора, который написал мерзости о великом князе Николае. Иными словами, обо мне… Сами понимаете, оставаться в стороне я не мог. Вы будете моими секундантами.

— Ваше благородие, вы, видно, запамятовали, я ведь не дворянин… Как бы не напутать чего, — запротестовал Евдоким.

— Это дело поправимое. Как претендент на болгарский престол, я жалую тебе титул князя! Ты из какой станицы?

— Станица Поганово, — смутившись, ответил Евдоким.

— Ишь ты, чего только не услышишь… Теперь ты будешь князем Погановским. Ну как, подходит тебе эта фамилия?

Евдоким расплылся в довольной улыбке.

— Вот только грамотку бы соответствующую заполучить.

— Грамотка тебе будет, но только попозже, когда в цари выбьюсь. А вы, Валерий Михеевич, будете французским маркизом. Не возражаете против такого назначения?