Антонио Ларрета - Кто убил герцогиню Альба или Волаверунт Страница 44

104

6 Годой не преувеличивает. Герцогиня де Лука, бывшая королева Этрурии, дочь Карлоса IV и Марии- Луизы, вскоре после смерти матери рассказала своему брату Фернандо: "За день до смерти она подозвала меня к кровати и сказала: "Я умираю. Советую тебе выйти за Мануэля. Когда будешь с ним, поймешь, что никто никогда не сможет любить тебя и твоего брата так, как он". Я поцеловала ей руку и сказала, что люблю ее всем сердцем. Это был наш последний разговор…"

105

7 Память снова подводит Годоя. Дворец "Касита дель Лабрадор" — Хижина пахаря — был построен позднее, уже в начале XIX века, правда, по приказу все тех же Карлоса IV и Марии-Луизы.

106

8 Рассказ Годоя о его первой встрече с принцем и принцессой Астурийскими развенчивает одну легенду и частично объясняет другую. Представляется совершенно не заслуживающей доверия версия, согласно которой Карлос и Мария-Луиза в первый раз обратили на него внимание, когда лошадь молодого Мануэля вдруг встала на дыбы и он, укрощая ее, продемонстрировал незаурядную смелость и умение; другая версия гласит, что внимание принца и принцессы привлекла сначала гитара Мануэля, что, по-видимому, следует рассматривать как экстраполяцию действительно имевшего места случая — его появления на балу в наряде хуглара с бутафорской лютней в руках.

107

9 Обращает внимание не только высокий уровень классической культуры двух этих лиц, который сегодня может пок^затьря даже необычным, особенно если учесть, что впоследствии никто не считал их высокообразованными людьми, но также и то обстоятельство, что разыгрываемые Малу и Ману "комедии" находятся в прямом родстве с темами европейской литературы конца XVIII — начала XIX века. Жестокий турок и христианская пленница или их противоположность — крестоносец и арабка — неизбежно воскрешают в памяти произведения лорда Байрона; стыдливая дева с тонущего корабля и моряк явно навеяны книгой Бер-нардена Сен-Пьера "Поль и Виргиния"; палач и Еедь- ма напоминают нам о жестоких сценах английского готического романа; садовник и монахиня — безусловно, образы французской романтической литературы. Но прежде чем вообразить Марию-Луизу и Годоя прилежными читателями последних издательских новинок, следует вспомнить, что писатели воплощали в своих произведениях мифологию, жившую в умах общества еще до того, как она была отражена в книгах.

108

10 Эпизод с мундирами во дворце Барберини описывает и Боссе в своих "Memoires anecdotiques sur l'in- terieur du palais imperial" с той только разницей, что, по Годою, этот случай произошел незадолго до смерти королевы, а согласно Боссе — несколькими годами раньше.

109

11 Можно предположить, что Годой, не выносивший Фердинанда VII, сильно сгущает краски, рассказывая об этом происшествии, тем более интересно сопоставить его с другим широко известным и исторически достоверным инцидентом, случившимся в 1814 году, во время поездки Фердинанда из Валенкая в Валенсию, связанной с принятием им королевского сана. Его противником на этот раз по странному стечению обстоятельств оказался не кто иной, как шурин Годоя — кардинал Луис де Бурбон, бывший в то время председателем Конституционного Регентского Совета, уже переместившегося к тому моменту в Леванте, где он должен был принять присягу короля. Свиты Фердинанда и кардинала встретились в Пусоле, в 18 километрах к северо-востоку от Валенсии. Фердинанд и кардинал вышли из своих карет, и каждый стал дожидаться, когда другой пойдет ему навстречу. В конце концов кардинал не выдержал и направился к Фердинанду, и тот протянул ему руку для поцелуя — как король. Но поскольку он еще не принес присягу на конституции и не мог считаться законным королем, кардинал, естественно, заколебался. Фердинанд, помедлив с минуту, покраснел от гнева, ткнул руку в нос кардинала и приказал: "Целуй". Кардинал наклонился и поцеловал. Невольно напрашивается вопрос: разве это "целуй" при всей несхожести обстоятельств не напоминает самодурство и упоение властью, которое продемонстрировал принц в спальне Годоя?

110

12 Во второй главе своих "Мемуаров", после рассказа о том, как он был принят в гвардию Карла III, Годой пишет: "У меня было там два товарища, братья Жубер, французы, оба родились во Франции, получили там образование, были прекрасно подготовлены, отличались прилежанием, исполнительностью, нежным нравом и хорошими манерами, с ними меня связывали узы дружбы, глубокой и пылкой, какой она бывает в юношеские годы". Обращает на себя внимание повторение — много лет спустя — этой характеристики — "нежный". Возможно, не будет слишком смело предположить, что именно один из Жуберов был тем самым "иностранцем", который соблазнил Годоя?

111

13 Во второй части "Мемуаров" Годоя можно найти подробное описание неудавшейся попытки автора убедить Карлоса IV отложить эту свадьбу. Там же сообщается, что она была назначена на 14 апреля 1802 года.

112

14 Как мы уже знаем, после смерти герцогини Гойя вообще перестал писать. Однако в письме к Сапатеру по поводу макияжа герцогини Гойя упоминает о заказе на конный портрет, из чего следует, что Годою все-та- ки удалось уговорить его.

113

15 Не кто иной, как Пиньятелли, которого Гойя так часто упоминает в своем рассказе, был объектом знаменитого соперничества между герцогиней и тогдашней принцессой Астурийской. Рамон Гомес де ла Серна пишет о нем: "…красивый гвардейский офицер, счастливый влюбленный, разжег костер страсти сразу двух дам, но его погубили их подарки: перстень с крупным бриллиантом, который он получил от де Альба, и золотая шкатулка, которую ему поднесла принцесса". Дон Рамон де ла Серна забавляется, рассказывая в деталях, как принцесса с этим перстнем на руке появляется на балу во дворце, чтобы полюбоваться яркой краской, заливающей лицо соперницы, а пылающая негодованием де Альба порывает с Пиньятелли и в отместку дарит парикмахеру золотую шкатулку, которую Пиньятелли уже успел передарить ей, — парикмахер у нее был общий с принцессой. Все кончилось тем, что Пиньятелли сослали в Париж. "Разгоревшаяся между ними вражда, — завершает свой рассказ автор, — проявлялась в самых разных формах, дело дошло да того, что де Альба одевала своих служанок в наряды, похожие как две капли воды на те, что принцесса получала из Парижа…" Как видим, у Годоя были все основания говорить о вражде этих дам.

114

16 Череда любовных побед, засвидетельствованных бытописцами эпохи, действительно говорит о чрезвычайно высокой сексуальной энергии премьер-мини- стра и герцогини, однако замечания Годоя об их красоте, если судить по портретам этой пары, несколько преувеличены, по крайней мере на современный вкус.

115

17 Трогательная наивность, с которой Годой, сам того не подозревая, характеризует себя морально. Был ли он чем-то большим, нежели благодарный и добросердечный жиголо королевы?

116

18 Прожитых ею лет… Герцогине к этому времени исполнилось тридцать восемь. Годой был на пять лет моложе.

117

19 Неприязнь Годоя к Фернандо, будущему Фердинанду VII, настолько сильна, что невольно возникает сомнение в объективности его оценок этой личности, однако история свидетельствует, что в них нет преувеличения: Испания никогда не имела такого злокозненного, такого отвратительного правителя.

118

20 Пожалуй, это не слишком любезно со стороны Годоя по отношению к герцогине, в апартаментах которой в ту ночь, и не только в ту ночь, как он сам признается дальше, он занимался не одним лишь чтением писем Фернандо…

119

21 Готовясь к этой двойной свадьбе принца Фернандо и инфанты Исабель, Карлос IV и Мария-Луиза, как говорится, из кожи вон лезли с того самого момента, как итальянские жених и невеста сошли с корабля в Барселоне и прибыли в королевский дворец в Аран- хуэсе на бутафорском корабле, достойном занять почетное место в музее аллегорических фигур века барокко.

120

22 Воистину, Годой также не упускает ни одной возможности высказать свое мнение о принце…

121

23 Бокал, практически ничем не отличающийся от того, который описывают Гойя и Годой, был в 1979 году выставлен в Британском музее в экспозиции "Золотой век венецианского стекла".

122

24 Это письмо принца будущей свекрови сохранилось в архиве королевы Неаполитанской. По низости содержания оно сопоставимо только с печально знаменитым письмом того же автора, отправленным в октябре 1807 года императору Франции.