Филипп Ванденберг - Сикстинский заговор Страница 45

– Я согласен с вами, – сказал Штиклер, – но абсолютно нет доказательств, и поэтому я должен молчать.

Еллинек прокашлялся:

– Беллини недавно упоминал о секретной ложе. Вы знаете о ней?

– Разумеется.

– Он заявил, что некоторые представители курии также состоят в этом обществе. Как вы считаете, эти двое имеют к ней какое-то отношение?

– Я совершенно уверен. Есть реестр членов ложи, и я слышал, что в нем – оба имени. Наверное, ваши исследования показались им угрозой, и они послали вам предупреждение. Тот, кто виновен в исчезновении тапочек и очков папы, и послал эти вещи.

– Я не могу поверить. Все это чересчур ужасно. Монсеньор, что же должно было стать темой этого собора?

– Речь шла о воскресении Иисуса.

– Воскресение Христа? И письма, и документы, над которыми работал папа, исчезли в ночь его гибели?

– Не сразу, – ответил Штиклер. – Отчетливо это помню: как камердинер папы, я должен был разобрать бумаги на его письменном столе. Я нашел несколько старинных папок, писем и одну иудейскую рукопись. Папа денно и нощно сидел над этим документом, и, когда я входил, закрывал его.

– О какой рукописи шла речь, вы не вспомните?

– К сожалению, Ваше Высокопреосвященство… Тогда я не придавал этому значения. Мне это не казалось важным. С другой стороны, торопил Касконе: стол нужно было разобрать как можно скорее, до вечера. Поэтому последние документы, над которыми работал папа, я оставил в качестве его наследия.

– А где же все это находится?

– В архиве, там, где сберегается наследие всех понтификов.

Еллинек вскочил:

– Штиклер, так вот же в чем дело! Вот почему мне не удалось найти эти документы в секретном архиве, где им самое место и где они были изначально.

В ночь со Страстной субботы на Пасху

Страстная пятница не принесла спокойствия и умиротворенности в душу кардинала. Удастся ли ему отыскать «Книгу молчания»? Над этим вопросом он думал даже во сне. Если бы только Штиклер оказался прав! По крайней мере, это было единственным логичным доводом: ODESSA вернула документы Ватикану в благодарность за организацию «монастырского пути». Там они пребывали в Riserva, вдалеке от всех. Там бы они и остались, непознанные и забытые, потому что секретный архив – это своеобразный склеп для документов, которые должны оставаться тайной. Ведь имя Абулафии не фигурирует в архиве, а значит, тайна навечно осталась бы нераскрытой, если бы брат Бенно не доложил. Джанпаоло о своих исследованиях. Вероятно, Джанпаоло ознакомился с трудами Абулафии из архива и решил созвать собор.

Что же такого, domine nostrum, было в «Книге молчания», что папа решился на такой принципиальный шаг. Ясно было одно: он поплатился за это жизнью. Казалось, таинственная рукопись будто сама просилась в мир. Сначала она хранилась в монастыре на Авентинском холме, затем – в секретном архиве, теперь – в наследии папы. Ведь при обычных обстоятельствах никто никогда не увидел бы ее. Да и кто имел доступ к этой части архива?

Еллинек не мог дождаться, когда во вторник после Пасхи архив откроют. Он обязан получить ответы на свои вопросы сейчас, в Страстную субботу. Вызвав ключника, он сообщил, что проводит важное исследование, поэтому служитель должен отдать ему ключ и оставить одного. Кардинал пошел к двери архива Ватикана, она вела в комнату, где он никогда раньше не был. С каждым шагом его волнение росло. На минуту он замер в нерешительности, прежде чем повернуть ключ в замке. Что его ждет? Какую ужасную истину он узнает? Наконец он уверенно открыл тяжелую дверь.

Комната была ему незнакома. Сначала кардинал подождал, пока глаза не привыкнут к темноте. Все напоминало склеп. Металлические ящики и коробки вдоль стен. Странный затхлый запах. Пахло не бумагой и кожаными переплетами, как в Riserva. Эта комната была усыпальницей документов, самых интимных, принадлежавших некогда понтификам. На каждом из металлических ящиков было написано имя: Лев X, Пий XII, Иоанн XXIII – и так в прямой последовательности. А затем он заметил и имя Иоанна Павла I на простой медной крышке, незамысловатой, как жизнь самого папы.

Еллинек бережно вынул ящик и поставил его на стол. Коричневатый ящик был шириной около полуметра и длиной в метр. Некоторое время кардинал смотрел на него. Он был так близок к истине, но мужество, казалось, покинуло его. Еще мучительнее был страх перед неизвестным. Что его ждет? Какая правда ему станет известна? Имел ли он право трогать документы понтифика?

Если Господь пожелал, чтобы рукопись была утеряна и забыта, смел ли он возвращать ее на свет божий? Нес ли он за это ответственность? Решится ли он, не посвящая никого, в одиночестве вести здесь исследования? Разве не должен он был рассказать все участникам консилиума?

Все эти мысли проносились в голове кардинала. Меж тем он уже сломал печать. Внутри лежали письма, документы и исписанные листы. Здесь действительно находился оригинал письма Микеланджело к Асканио Кондиви. Руки кардинала тряслись: на дне ящика лежал толстый пергаментный свиток. Вынув его, он сразу узнал древнееврейские буквы. Бумага пожелтела от времени, на титульном листе надпись – «Книга молчания».

Рукопись разбирать было сложно. Еллинек внимательно стал вчитываться:

«Я, имярек и незначащий, получил от моего учителя это знание, которое ему дал его учитель, а тому – свой, с заветом передать это знание дальше тому, кто достоин и талантлив, и чтобы эти достославные люди передавали истину далее, чтобы она никогда не утратилась». Кардинал узнал стиль каббалиста Абулафии и продолжил читать текст – строку за строкой. «Я задумал данную книгу, – писал Абулафия, – потому что, преследуемый инквизицией, я сомневался: удастся ли мне передать тайну изустно. Но она не может уйти в небытие. Тогда я решился передать известные мне знания в виде послания. Тому, кто не является каббалистом, запрещено под угрозой проклятия Всевышнего читать "Книгу молчания"».

Это примечание пробудило еще большее любопытство кардинала. Он жадно читал, так быстро, как мог: о крепости веры и о древних традициях. Кардинал долго не мог понять, что же каббалист намеревается сообщить. Но вот он наконец дошел до самого сердца рукописи: «Я открою эту тайну людям во благо, дабы направить их к вере истинной, чтобы постигли они полноту знания и отреклись от заблуждений. Иисус, которого мы считаем пророком смертным, не восстал из мертвых на третий день, как верят те, кто считает его сыном Господа. Люди, преданные учению каббалы, выкрали тело его и отвезли в Сафед, что в Верхней Галилее, где Шимон бен Ерухим похоронил его в собственном склепе, дабы положить конец культу, зародившемуся со смертью назаретянина. Никто не полагал, что сие возымеет обратное действие. Приверженцам пророка только это и было нужно: провозгласили они, что Иисус воскрес и вознесся на небеса». Затем следовал список из имен тридцати людей, которые в свою очередь передали тайну своим преемникам.

Еллинек положил рукопись. Потом вскочил, глубоко вздохнул и расстегнул верхнюю пуговицу сутаны. Затем вновь опустился на стул, снова взял рукопись и поднес к глазам как можно ближе, снова, на этот раз вслух, прочел этот абзац, словно звук собственного голоса подтверждал правоту слов. Он прочел в третий, в четвертый раз, уже крича, как в трансе. Кардинала обуял парализующий ужас, казалось, он задохнется. Вот какую истину хотел скрыть папа Николай III! Вот что узнал Микеланджело от каббалистов! Этой правды курия так боялась, что поддалась шантажу нацистов. Это была истина, узнав которую папа Джанпаоло решил провести Церковный собор.

Подумав об этом, Еллинек уронил рукопись на стол будто держал головню. Руки его тряслись. Он почувствовал, как глаз задергался от тика. Кардинал с испугом подумал, что задохнется. Забыв о рукописи, он выбежал из комнаты. Подгоняемый ужасом, он бродил по коридорам, залам и галереям. Роскошь, которая окружала его, показалась безвкусной и пустой оболочкой. Бесцельно блуждал он по безлюдному Ватикану. Кардинал не любовался больше твореньями Рафаэля, Тициана и Вазари, потерял ощущение времени. Он шел, сам не зная куда. В его голове проносилась мысль: если Иисус не воскрес, тогда все, что его здесь окружает – мираж. Если Иисус не воскрес, то главный догмат католической веры подорван. Все было напрасно, все было лишь гигантской катастрофой. Еллинек представил мрачный сценарий: миллионы людей, утративших надежду, отметают все нормы морали. Нужна ли им такая правда от Еллинека?

Он поднялся по лестнице в башню Борджиа, оставив за собой зал сивилл и пророков, и оказался в Sala del Credo,[144] на люнетах которого попарно изображены пророки и апостолы. В руках у них – свитки с цитатами из Евангелия: Петр и Иеремия, Иоанн и Давид, Андреи и Исайя, Иаков и Захария… Еллинек попытался прочесть «Credo», но это ему не удалось, и он поспешил дальше.